Таежное село. Редкие дома и огороды вдоль реки, огромные выпасы, на которых пасутся бело-рыжие мохнатые коровы, вокруг села – огромные сосны и кедры.
Часть первая - здесь. Часть вторая - здесь. Часть третья - здесь. Часть четвертая - здесь. Часть пятая - здесь.
Камера спускается вниз – к восьмиугольному дому, покрытому дерном (рядом с верхушкой крыши растет молодая березка), проходит мимо, углубляется в лес, мимо камеры мелькают деревья, кусты... остановка. Проселочная дорога, на обочине - огромный черный джип, рядом с ним - майор Смит и лейтенант-коммандер Холлосайс, одетые в камуфляж и вооруженные до зубов. Юджин изучает документы из разбитой железной шкатулки, выложенные на багажнике, Питер бдит. Наконец Питер не выдерживает.
- Майор, я пожалуй прогуляюсь в эту деревню. Надо посмотреть, что там творится.
- Идея здравая. Иди, но тихо, не вздумай стрелять. Не стоит беспокоить русских раньше времени.
- Понял... - Питер бесшумно скрывается в кустах. Слышны крики кедровок и кукушек. Юджин садится в машину, кладет на колени АК-47 и продолжает изучать документы.
У восьмистенного дома на грубом столе стоит самовар. Закусь на этот раз - самая что ни на есть изысканная - балыки, копченая колбаса, белый хлеб... за столом - дед Василий, Проводник из первой серии, внешне ничуть не изменившийся, высокий бородатый Владимир из первой серии, толстый невысокий мужчина лет сорока в майке с надписью "Настоящий мужчина на дороге не валяется. Он валяется на диване". Дед Василий недрогнувшей рукой открывает краник самовара, наливает мутную жидкость в три граненых стакана:
- Ну, вздрогнем! - все синхронно выпивают, начинают закусывать.
- Ну чо, как там в городе-то жисть? - спрашивает дед Василий. - Поди совсем заугнетали вас прокляты капиталисты?
- Нас заугнетаешь, сами кого угодно угнетем. - усмехается тот, что потолще. - Хотя ты дед прав, в последнее время работать невозможно. Вирусы одолели, бьем их, бьем, а конца-краю нет.
- Ты с имя, с вирусами своими, в тайгу сюды езжай. Оне тут дохнут любые, гавкнуть не успеешь.
- Ну да, ошибка шестьсот семьдесят восемь. - снова ухмыляется внук. - Во, вспомнил. Дед, правнуки меня задолбали, спрашивают - а правда, что деда Вася Ленина видел? Что им сказать?
- Скажи, что видел. Только на ево лучше не смотреть. Зажрет, как Трофим того кабанчика.
- О! - вступает в разговор Владимир. - Что-то медведя не видать. Мы с Женькой хотели вечером концерт послушать.
- Что-то он, паря, загулял, не видать-не слыхать его, не иначе как опеть бабу каку себе нашел. Ничо, я ему сегодня сала кусок в сарае вывешу, прибежит. Поиграм ишо, ты Володька, гармошку то взямши?
- Ну дык. Вот. - бородатый Владимир неведомо откуда вытаскивает гармонь-трехрядку, растягивает меха. Дед Василий наполняет стаканы. - Давай, Женька, дедову любимую!
Ой, да ты тайга моя густая,
Раз увидеть - век не позабыть,
Ой, да ты девчонка молодая,
Раз увидеть, век не разлюбить!
Лейтенант-коммандер Холлосайс, перемазанный и замаскированный, сидит в кустах. Прислушивается, подносит к глазам бинокль. К поющим мужикам с невысокого холма бежит маленькая девочка...
Помню я таежное зимовье,
На закате розовой луны,
Облака, окрашенные кровью,
И густые ели спят вдали!
Белокурая, прямо так и просящаяся на рождественскую картинку девочка лет десяти в легком белом платьице с ходу кричит:
- Дядя Женя, дядя Женя, тебя деда Коля зовет, сказал чтобы ты шел пока не нажрешься!
- А на утро быстрые олени,
Увезут в неведомую даль... - прерывается толстый внук. - Дед, Вова, мне тут надо насчет мяса вопрос решить, сейчас буду. - Дед Василий отпускает его кивком, не прекращая петь:
Уезжала ты одна по Лене,
Увозила радость и печаль.
Где же ты теперь моя девчонка,
И в какой далекой стороне?
Износилась ветхая шубенка,
Перестала думать обо мне!
Питер тихо проскальзывает в деревню, прячется за сараем, из которого доносятся голоса. А над деревней гремит в два голоса:
Я теперь один в горах Витима,
Скрылась путеводная звезда,
Отшумели воды Бодайбинки,
Не забыть тайги мне никогда.
Не забыть таежного зимовья,
Не забыть калитки у крыльца,
Не забыть последней нашей встречи,
Не забыть любимого лица…
Питер прислушивается. Говорят двое, мужчины, спокойно и взвешенно, с достоинством:
- Так что, дядя Коля, по две тысячи в месяц нормально будет, я думаю.
- Ну дык, куды имя ишо? Оне тут не гамбургеры трескают, на комбикорме да на зерне сидят.
- Когда кастрировали их, вонять не будет ничего?
- Да поди не должно, етого, Билла ветеринар приезжал в марте выложил, а который Питер - того Санька Электрик в позапрошлу неделю. Ничо, до забоя нормально все буит. Ишь ты, как жрут, прям как на рекламе.
- Еще б им не жрать, одна радость осталась...
Крупный план - лицо Питера медленно бледнеет, сквозь слой камуфляжной окраски проступают капли пота. Камера отходит, видно как могучая рука (побелевшие чуть дрожащие пальцы - крупно) стискивает рукоять ножа. Снова лицо, губы тихо шепчут:
- Варвары! Каннибалы!
Двое между тем продолжают разговор:
- Так ковды их забивать-то, Михалыч?
- Ну, Билла в сентябре забьем, надо папе с мамой мяса отвезти да семья, понимашь, жрать хочет, а Питера - сам приеду, в ноябре завалю. Б..., месть моя за ихнюю винду будет страшна!
- Имена у них прям каки-то не людски.
- Ну дык, дядя Коля, пиндосы же.
- И чо ты их так не любишь?
- Зато вкусные. Дай-ка ведро. Ничего, слушай, я бы так не смог правильно намешать. Жрите, в натуре! Пошли, дядя Коля, накатишь с нами.
- Не, меня Ульяна потом домой не пустить, поддамши-то.
- Ничего, я отмажу. Накатим за победу мира во всем мире! Нехай Америка подвинется!
Шаги за стенкой удаляются, голоса стихают. Лейтенант-коммандер Холлосайс крадется вдоль забора, тихо открывает дверь сарая, морщится от ударившего в нос резкого запаха... на лице его - крайняя досада и крайнее изумление.
Перед ним - свинарник. В двух крайних закутках - два поросенка. И таблички, отпечатанные на хорошем лазерном принтере по пластику на русском:
"Билл Гейтс". "Питер Нортон".
Продолжение следует...