Ходок
- Алиса, какая температура воздуха?
- Температура воздуха в Красноярске - минус сорок градусов по Цельсию.
- А у меня какая?
- Температура тела пользователя Ходок - плюс тридцать восемь градусов.
Так и знал, что заболею, чёрт. Перед самым стартом. Так и знал.
---
До завершения круга - сто метров. Огни Гремячей Гривы идут чёрными пятнами. Квадраты света расплываются между деревьями, теряют форму. Я часто моргаю и чувствую, что ног подо мной больше нет. От бёдер вниз - какая-то каша. На автопилоте добираюсь до павильона. Падаю на скамью.
Доктор расшнуровала ботинки, сняла носки.
- Это перегрузка. Ничего. Главное, обморожения нет, - руки тёрли, мяли, простукивали мои ступни, лодыжки, окаменевшие икры. Какие сильные руки. Ноги отозвались на прикосновения, загудели. - Как ощущения?
- Мало что чувствую.
- Сибирь - лучшая анестезия. Другую ногу давай! - у доктора от энергичных движений на лбу выступила испарина.
Гул в ногах усилился. Боль нарастала. Ожила, зашевелилась в костном мозге. Зазвучала неотвратимо, как приближающийся реактивный самолёт. Через минуту гул сменился покалываниями, затем - осиным роем. Миллиард жал впился в каждый капилляр, доказывая, манифестируя присутствие жизни ниже колен.
Доктор вытерла со лба пот предплечьем. Рукав халата съехал, обнажив выше запястья ярко-оранжевый лоскут. Этот оранжевый неожиданно вспыхнул в мозге яростью. Я вдруг взбесился: мне надо бежать, а я сижу здесь, сопливый, беспомощный! Ноги не шевелятся, руки не шевелятся! А она здоровая тётка, в тепле, в халатике! Кофе там, конфеточки!
И я выпрямляю ногу - как будто в конвульсии. Хлёстко, жёстко, прямо в лицо. В лицо! Нога босая, удар сильный. Чувствую её губы, зубы, нос. Разбил. Доктор отпускает меня, разжимает руки, охает сдавленно, падает на спину. Голова глухо - об пол. Отойди, дура! Мне пора бежать!
Доктор поднимается со стоном, кровь хлещет носом, в глазах слёзы, я смотрю - а она беременная. Круглое пузо обтянуто белым халатом, на белое капает красная кровь. Капли крови падают, совпадают с моим пульсом. С тиканьем часов на стене. Тик-так.
Отойди, кому говорю!
Смотрю ей прямо в живот. Капли падают, отмеряя время и жизнь. Тик-так. Смотрю и не могу оторвать взгляд. Живот искажается, меняет форму. Ребёнок шевелится в животе. Ползает справа налево, слева направо, и капли крови ползают вместе с ним. Складываются в калейдоскоп. Превращаются в залитые кровью глаза. Слепые глаза дочери. О, чёрт… Нет, нет!
Укол!
И женский голос:
- А сверху троечка: глюкоза, хлорид натрия, витамин С. Через пять минут возвращайся на тропу, боец.
---
Здесь, на тропе, на Севере Тайланда, мы идём, и время от времени я смотрю на учителя, а он - на меня. От его взгляда, от его движения - тепло. Медитация при ходьбе проще, чем сидя. Когда новичок сидит, возникает разочарование, напряжение. Но - можно не напрягаться, а ходить.
- То есть, медитируют при ходьбе только новички?
- Не только. Многие гуру посвящают ходьбе часы и дни. Тропы для медитаций превращаются в глубокие борозды. Некоторые монахи месяцами идут по тропе, прерываясь на сон, подложив под голову ладонь. А просыпаясь, продолжают движение.
Мы выносливы. С древних времен большинство жителей этих мест путешествовало пешком. Послушай слово “путешествовали”! Мы берём чаши для подаяния и скитаемся в поисках уединённых мест.
Мы бодрствуем. Граница между медитацией и сном - зыбкая. Сколько раз ты слышал во время практики сопение или даже храп? Сколько раз засыпал сам? Медитация при ходьбе исключает сон.
Мы сосредоточены. Мы следим, куда идём. Слышим лесные звуки, ощущаем себя и мир вокруг. Перевариваем пищу ума и пищу тела.
- Вот почему мы после еды и учёбы практикуем медитацию при ходьбе?
- Да.
---
Операцию по восстановлению зрения дочери надо сделать в течение года. Цена вопроса - миллион. Продал квартиру, перевёз семью к маме. Новую профессию осваивать поздно, решил зарабатывать тем, что есть. С жадностью бросался туда, где видел деньги. На предложение поставить рекорд согласился, не размышляя. Я - Ходок.
Я не считал недель, мне это было неинтересно. После удара в лицо у жены начались схватки. И на пиках первых схваток она смотрела на меня, как мышь, попавшая в мышеловку. С каждой схваткой скукоживалась, уменьшалась в размерах. А потом закричала, как выпь, и на белый ковёр закапало красным.
Тик-так.
Испортила кровью ковёр. Теперь деньги на химчистку ищи. Мы сказали в роддоме, что она упала “лицом на табурет или что-то такое”.
- Что-то такое, - сказала доктор, вытянув губы трубочкой.
Чёртовы доктора.
В гипоксической маске с уровнем 6 тысяч метров бежать на рекорд - 24 часа. Место действия - Гремячая Грива. Дата - середина февраля.
И вот сибирское морозное утро. Сборы недолгие, что там собираться. Маска, шапки, ботинки, перчатки, куртки. Вокруг - телек и журналисты. Побью рекорд - моя девочка получит шанс.
Моя?
Я не привыкал к дочери - не мог привыкнуть. Она смотрела на меня невидящими (ненавидящими) глазами. Туманными, как пар над Енисеем. И на вопросы, что такое белый снег и красный арбуз, без спазма в горле невозможно было ответить.
Вот заполнены судейские протоколы. И стартовый выстрел - для всех. Передо мной - спиной - бежит корреспондент, ведёт репортаж. После первого десятка кругов остаюсь один. Дыхание выровнял. Темп поймал.
Тик-так.
---
Мы все начинаем с первого шага. В каждом деле, в каждой победе. Идём ли в гору, учим ли санскрит. Ухаживаем ли за садом, читаем ли молитвы.
Первый вдох. Познай начало. Первый выдох. Познай процесс. Ничего не жди от ходьбы. Просто будь.
- Ходи босиком. Найди укромную дорожку. Смотри прямо. Стань тигром. Ты когда-нибудь видел, как ходят тигры?
Я не видел, как ходят тигры. Но видел, как ходит моя жена. До беременности она много танцевала, и каждый шаг её был невесомым. Она порхала, как птичка, носила юбки-пачки и часто говорила, что ей легко. Я вздрагивал от этой фразы. Сутулился, нурился, сжимал кулаки и челюсть. Я смотрел на неё, она красила в синий и розовый веки, ресницы.
- Умойся. А то выглядишь, как пони.
Она смеялась, запрокинув голову, запустив в кудряшки цветные ногти.
Ей, видите ли, легко. А мне? Она порхала, а я падал. Ходьба - постоянное состояние падения. Центр тяжести - всегда впереди, а наконечник палки - штыкует на 30-40 см сзади. Карбоновый ствол и пробковая ручка весят, как былинки на старте, а к двадцатому километру - уже тяжелы. Однако, палки прибавляют скорость, ещё какую. В сочетании со скручиванием в грудном отделе руки - длиннее, и дополнительные сантиметры дают ускорение.
Встречный ветер усиливается. Наклоняюсь вперед, укорачиваю шаг. Дыхание сбивается от порывов, от смены темпа, от того, что необходимо усилие воли для вдоха и выдоха в маске. Шесть тысяч метров гипоксии… шесть тысяч...
Начал спотыкаться.
Упал.
Больно в груди.
Тик-так.
---
Очнулся от всхлипываний - плачет мама. Не выношу женских слёз, они так часто бывают по пустякам. Ну, упал, что поделать, бывает. Хватит ныть над ухом, мешаешь спать.
Спать?
Мама держит газету, плачет. Слёзы капают на бумагу. Я слышу запах типографской краски. Помню, в детстве у меня были хомячки (у кого их не было), и я рвал им газету в клетки, чтобы сделать подстилку. Хомячки писали на газету, и краска точно так же пахла.
- Что ты читаешь? - спрашиваю. Ни одного слова в ответ.
Сажусь на кровати, кулаком растираю солнечное сплетение, как же болит. Моргаю: “При попытке установить рекорд в гипоксической маске в парке Гремячая Грива погиб спортсмен...” - знакомое фото. Вместе что ли тренировались?
- Мам? Прекрати, мам! - хочу похлопать её по плечу, рука проваливается в пустоту.
Где я видел это лицо с фотографии? Хочу лечь. Устал.
Тик-так.
Что за звук? Морщусь. Осматриваюсь. Люди - один за другим - бросают землю на гроб. Кого-то хоронят. На фото - то самое знакомое лицо. Вот бедняга, дотренировался. Подойду поближе, как его кстати зовут.
Что? Эй! Кого вы… кто у вас там в гробу? Я хватаю себя за плечи, за волосы. Щипаю себя, кричу. Я здесь! Я живой!
- Конечно, живой! - доктор-женщина (точно женщина?) смотрит в мои зрачки.
Меняю куртку на теплую, с повышенной ветрозащитой. Надеваю темляки на сухие перчатки. И выхожу в рассвет.
---
Медитирую на смерть, на процесс смерти. Визуализирую тело, разделённое на части, подобно тому, как студент медицинского университета препарирует труп. Снимаю кожу с себя и вижу что находится под кожей. Вижу слои плоти, сухожилия, кости, органы. Могу умственно отделить каждый орган от тела, чтобы исследовать и понять его.
Смотрю на учителя снизу вверх. Был ли он земным человеком?
- Спрашивай, не молчи, - он улыбается тепло, тихо.
- Давно ты ушёл в монастырь?
- В девять лет.
- Сам?
- Нет, что ты. Родители. Да и было это не здесь - там, - неопределённо машет рукой, - где нет обратного пути в мир.
- А как ты оказался здесь?
- Я-то? Сбежал.
- Сбежал?
- Да. Познал женщину и сбежал. Там, где я постригся, познать женщину - смертный грех.
Бедный монастырь у небольшой деревушки. Монахов больше, чем жителей. Еды на всех не хватает. Мальчики-послушники каждое утро - с чашами - у деревни. Но жители - подают в основном слёзы на завтрак.
Я тайком пробирался в огород, где рос батат, и, пригнувшись к земле, выкапывал его руками и черепками. Набирал полную чашу вместе с землёй. Врал братьям, что батат дали на подаяние. Братья, зная, что я ворую - жители подают овощи чистыми - не спрашивали, ели молча.
- Мы не трогаем тебя, потому что ты монах, - я раскапывал очередную яму в огороде, взвился, в воздухе обернулся на женский голос. - Но мы голодаем тоже, зачем обираешь нас?
Я залился краской. Передо мной стояла девушка с глазами цвета утреннего тумана.
- Я… - я сказал, она вздрогнула, отшатнулась, но тут же широко шагнула навстречу.
- Не двигайся, - положила на мой лоб подушечки пальцев. Я зажмурился. Пальцы медленно соскользнули вниз, до подбородка.
- Ты видишь меня?
- Я вижу тебя руками. Слышу твой пульс.
Я бросил батат. Пришёл в монастырь ни с чем. Лёг голодным. Ночью залихорадило, бросило в жар. Я лежал и трогал себя за лицо, вспоминая прикосновения, вспоминая голос.
- Я вижу тебя руками. Слышу твой пульс.
Я вернулся к ней. Я познал её.
Тик-так.
Ближе к финишу народа становилось всё больше. Последний круг завершал в толпе сподвижников, как Форест Гамп. Секунды отсчитывали хором:
- Пять, четыре, три, два, один!
Странно стоять, когда мозг продолжает идти. Еще более странно давать в этом состоянии интервью. Цель достигнута.
На ватных ногах с закрытыми глазами иду к машине. Кто-то протягивает мне газету с моим фото на первой полосе. Машинально беру: “В парке Гремячая Грива погиб...” Что? “В парке Гремячая Грива побил…”
Рекорд.
Мама машет газетой и плачет от радости.
- Мама, не плачь! Ну? Лучше скажи, как там жена, дочка?
- Какая жена, дочка? Сынок… - и снова в слёзы.
Молодой доктор с трёхдневной щетиной и повязкой на запястье обнимает её за плечи.
- Не волнуйтесь, мамаша! Это от нагрузки. Откачаем. Починим. Не волнуйтесь…
- Алиса, посчитай пульс!
- Пульс пользователя Ходок сто девяносто ударов в минуту.
- Продышитесь, боец.
- Вот чёрт.
Скорее в гостиницу. Спать.
Кое-как принял душ. Выхожу из ванной. Напротив кровати - трельяж. Вглядываюсь в него. В себя. Натягивая на щеке кожу, приближаюсь. У меня, как и у доктора, клокастая щетина. От пара и дыхания в центре зеркала - туман. В левом отражении - улыбается седой монах. В правом - ученик в ярко-оранжевом кашая.
Тик-так