Попрятавшиеся было мыши, не заставили себя долго ждать, высунули розовые любопытные носики, стали нюхать воздух, поводить усиками. Одни нет-нет да и попискивали, дразня Олзобоя, другие, молча за ним наблюдали. Олзобой прицелился в ближнюю, что есть силы, натянул тетиву и отпустил. Мышка исчезла под землей, а стрела, перелетев далеко, упала в траву. Мыши-наблюдатели подняли такой писк, что Олзобой закрыл уши. Мышиное нахальство вывело Олзобоя из себя, и, стиснув зубы, он стал стрелять. Неровные ивовые стрелы все, как одна, отклонялись от цели. Опустошив колчан, Олзобой так и остался ни с чем — не сумел выпустить кровь из мышиного носа.
Он сидел насупленный и не знал, то ли ему заплакать, то ли жестоко отплатить за неудачу. Что поделаешь, если пальцы не обрели искусства, а стрелы не обрели прямизны? Между тем мыши становились все назойливей — пищали, будто мелкие птахи вокруг появившегося среди бела дня филина. Внезапно Олзобой решительно вскочил на ноги и бросился собирать стрелы. Ладно, он им сейчас покажет. Эти нахальные твари узнают, какой он охотник!
Храбрые мыши мигом попрятались по норкам, умолкли. Олзобой сел на корточки, притаился. Посмотрим, кто кого перехитрит. Он, в конце концов, если пока еще и не мужчина, то уже обломок мужчины!
Как ни трусливы мыши, они не менее любопытны, чем люди. Да и кому ясным солнечным утром охота сидеть в темной норке? Конечно же, интересно знать, что творится в степи, глянуть хоть бы одним глазком.
Наконец крупная старая мышь осторожно высунула из норки кончик носа, чутко понюхала воздух, прислушалась. Вроде как все спокойно, ничего подозрительного. Расхрабрившись, мышь совсем забыла про Олзобоя, высунула всю голову, и тут ее красные глазки испуганно застыли: прямо перед ней сидел тот самый громадный мальчик-охотник, который пускал длинные деревянные стрелы с черными головками. Мышь до того перепугалась, что чуть не умерла от страха. Она, конечно, тут же перевернулась, чтобы юркнуть обратно в надежный подземный теремок, да второпях сильно ударилась о верхний его край и жалобно пискнула.
Однако мышь напрасно перепугалась. Олзобой не то, что опоздал выстрелить из лука, он даже не успел, как следует разглядеть зверька: внезапно услышав отчаянный писк, он лишь краем глаза заметила, как над отверстием мелькнул жирный голохвостый зад и взлетел пучок земли, выброшенный мышиными лапками.
Свист слышался теперь со всех сторон: это мыши сигнализировали друг другу о действиях «зверя»— Олзобоя. Многие уже опять торчали над норками, зорко наблюдая за ним. Олзобой вновь начал пускать стрелы, целясь в белые грудки. Охота и на этот раз была неудачна. Тогда Олзобой переменил тактику. Чуть заметив высунувшийся нос, он пускал стрелу еще до того, как мышь вся появлялась на поверхности. Но и это не принесло ему удачи.
Постепенно мыши стали к нему привыкать, совсем обнаглели. Если раньше они прятались в норы, едва только Олзобой пускал стрелу, то теперь это делали лишь те, кто находился поблизости. Остальные продолжали наблюдать. А затем — какой позор! — даже зверек, в которого целился Олзобой, лишь чуть нагибался и, убедившись, что стрела пролетела мимо, тут же выскакивал обратно.
Олзобой чуть не плакал от обиды и стрелял, почти не целясь.
— Подождите, твари,— шептал он, кусая губы — Кого-нибудь все равно свалю. Еще заплачете у меня.
Мыши издали смотрели на него все с тем же нахально горделивым видом, пересвистывались. Олзобой то и дело, натягивал тетиву, бил в разные стороны, бегал, собирал стрелы и вновь выпускал одну за другой. Лицо его пылало, рубашка прилипла к потной спине. Он должен, во что бы то ни стало уложить хоть самую завалящую мышь. Иначе с какими глазами он покажется дома? Не только на бабушку Дыму или на тетю Дулму, стыдно будет на бычков глянуть.
Сколько больших дядей и тетей спрашивали его: «Ну, выпустил кровь из мышиного носа? Стал мужичком?» Весь улус ждет не дождется, когда же он совершит этот великий охотничий подвиг. И всегда Олзобою приходилось, молча посапывать в ответ. Раз не выпускал, то, что уж тут поделаешь? Обмани — назовут брехуном. Нет, он честно завоюет мужское имя и выпустит кровь из мышиного носа. Нынче же. До темноты просидит, заночует у норок, но все равно без добычи домой не вернется.
Войдя в азарт, Олзобой без устали выпускал стрелу за стрелой.
И вдруг Олзобой попал в мыть. Ну конечно, попал: стрела прорезала землю прямо в том месте, где торчала белая голова! Олзобой издал победный клич и бросился к добыче.
Однако почему-то у норки мыши не оказалось. Куда она делась? Он ведь убил ее! Неужто стрела опять перелетела? Да нет, вот она торчит в земле на том самом месте, откуда минуту назад выглядывала проклятая мышь. Опять зверюшка над ним насмеялась? Дрянь какая! Нет, просто, небось он ее смертельно ранил, но мышь успела заползти в норку и там уже подохла. Конечно, так! Да, но Олзобою-то что до того? Ему надо своими глазами увидеть мертвую мышь, потрогать руками, принести домой, чтобы все ахнули!
И все началось сначала.
Немного сникший от неудачи, Олзобой во все стороны пускал стрелы, Небось, не сто раз и не двести натягивал он тугую тетиву лука. Солнце перевалило к западу, во рту у охотника пересохло, рука одеревенела. Все чаще в его сердце закрадывалась, тревога: неужто так и но пофартит?
Вот Олзобой выпустил очередную стрелу: самую последнюю в колчане, кривую. Он заранее знал, что она не попадет в цель. Но стрела вдруг глухо ударилась во что-то мягкое. Олзобой недоверчиво глянул: перевернувшись на спину, лежала белая мышь! Она еще мелко дрыгала короткими лапками.
Не помня себя, Олзобой в два прыжка очутился возле поверженной жертвы? У мыши из носа капнула кровь, и она перестала шевелиться.
Олзобой гордо и воинственно выпрямился. Он жадно осмотрел добычу. Из-за слегка раздвинутых губ маленького зверька желтели четыре тоненьких клыка. Казалось, еще минуту назад мышка смеялась над Олзобоем. Но теперь ей пришлось изведать, на что способен Олзобой. Так ей и надо, нечего попусту зубы скалить.
Олзобой подумал, что мышка непременно укусила бы его этими клыками, тронь он ее живую. Бабушка рассказывала, что если мыши и суслики укусят, то так и не разожмут зубов. Ишь тварь проклятая: сдохла, а клыки показывает!
Из осторожности Олзобой еще немного выждал, проверяя, в самом ли деле мышь мертвая или только притворяется? Осторожно тронул ее стрелой, перевернул. Мышь не шевельнулась.
Олзобой сразу важно надулся, свысока огляделся вокруг. Все ли мыши видят его торжество? Ведь он теперь мужчина. Собственными руками выпустил кровь из мышиного носа. То, что кривая стрела была дура, это неважно. Мышь-то была не дура! Зверьки вокруг, правда, по-прежнему выглядывали из нор и пищали, но писк у них был совсем другой, трусливый — это Олзобой отлично заметил. Мыши признали его мощь и только не хотели особенно показывать вида.
То-то!
Вот приедут с войны дядя Тугдэм или отец, он им все расскажет.