В январе 2020 года в рамках совместного проекта с направлением Пушкинский.Youth в музее пройдут концерты молодых пианистов, звезд недавно завершившегося XVI Международного конкурса имени П.И. Чайковского. Герои предстоящих выступлений — «стайеры» — победно завершили музыкальный марафон и завоевали сердца любителей музыки, вызвав горячий и неподдельный интерес к своим интерпретациям классического наследия.
Фестиваль "Стайеры" откроет 17 января Константин Емельянов. С исполнителем поговорила Варя Чернова, студентка Клуба юных искусствоведов, одного из направлений Пушкинский.Youth.
Варя Чернова: Когда Вы решили стать музыкантом?
Константин Емельянов: Музыкой я начал заниматься в детстве. Я учился в музыкальной школе в Краснодаре, но вундеркиндом никогда не был. У меня в семье нет музыкантов, абсолютно никто не собирался из меня взращивать человека именно этой профессии. И собственное осознанное желание заниматься музыкой появилось намного позже, ближе годам к тринадцати-четырнадцати. Потом я поехал поступать в Москву, поступил в училище при Московской консерватории, но, должен сказать, что абсолютное понимание того, что ни в чем другом я себя не вижу и не представляю, было уже на втором курсе колледжа.
— И кем вы себя видели в детстве?
— Кем я себя только не видел! Мне хорошо давались в школе биология, химия. Помню, когда я заканчивал девятый класс общеобразовательной школы и собирался поступать в училище, у меня был выбор: либо закончить все-таки одиннадцать классов и пойти в медицинский, либо стать музыкантом. Сейчас мне, конечно, трудно представить, что я был бы врачом, но на тот момент это был действительно серьезный выбор.
— Почему Вы выбрали именно фортепиано, а не какой-нибудь другой инструмент?
— На самом деле это очень простая история. Когда я в детстве ходил в детский сад, у нас там были так называемые музыкальные занятия, и я помню, что воспитательница, которая вела эти занятия, играла песенки на фортепиано. Я тогда был еще очень маленький, клавиши были у меня на уровне глаз, и мне очень нравилось, как «запускаются» клавиши, меня это завораживало, то есть это было даже не столько слуховое, сколько визуальное восприятие.
— А хотели бы Вы сейчас освоить какой-нибудь новый музыкальный инструмент?
— Да, но я трезво понимаю, что времени, к сожалению, на это нет. Мне всегда хотелось попробовать поиграть на каком-то струнном инструменте – скрипке или виолончели, – но я понимаю, что это совсем другая область, это безумно трудно. Но, может быть, когда-нибудь появится время, и я для себя освою гитару.
— Вы выбрали путь исполнителя, а любили ли в музыкальной школе сольфеджио и музыкальную литературу?
— Музыкальную литературу любил всегда, сольфеджио никогда не любил, абсолютно.
— Почему?
— Ну, не знаю. Это было такой «обязаловкой» для меня, хотя я сейчас прекрасно понимаю, что это необходимая вещь для каждого музыканта, но я никогда не был фанатом теории. Мне всегда нравилась музыкальная литература и в школе, и училище, и в консерватории, но теоретические предметы – сольфеджио, гармонию, полифонию – я воспринимал не как мучение, конечно, а просто как то, что я должен сделать.
— Вы, наверное, много занимаетесь. Сколько в день у Вас примерно уходит на репетиции, на разбор?
— Это очень сложный вопрос, потому что все зависит от графика, от расписания. Когда я понимаю, что у меня, например, выдалось два свободных дня в Москве, я пытаюсь заниматься просто весь день, использовать все время, но сейчас, к сожалению, редко выпадает такой шанс. Иногда получается так, что вообще нет возможности позаниматься, особенно когда куда-то перелетаешь, и занятия происходят во время концерта и на репетиции исключительно. Но когда у меня есть время, я стараюсь заниматься по максимуму. Это может быть и 10, и 11 часов, сколько получится.
— С таким загруженным графиком остается время на какое-то хобби или любимое занятие?
— Сейчас, к сожалению, нет. Я надеюсь, что, может быть, со временем станет немного полегче. Сейчас свободного времени очень мало, плюс я еще заканчиваю аспирантуру в этом году: это же надо как-то работать, стараться, все-таки иногда появляться в консерватории. Все свободное время уходит или исключительно на занятия или на сон.
— Вы много гастролируете. Удается хотя бы иногда в других странах посетить музеи, познакомиться с достопримечательностями?
— Это редко удается. Но на конкурсе это легче осуществить, как ни странно, потому что обычно конкурс – событие протяженное во времени, и всегда можно найти возможность сходить в музей или посмотреть достопримечательности. Это очень интересно, но часто так получается, что ты прилетаешь – сегодня репетиция, завтра концерт – и сразу улетаешь. Но недавно, в начале сентября, я летал в Иркутск на фестиваль "Звезды на Байкале" Дениса Мацуева, где участвовал в двух концертах, и у меня было время. Конечно же, съездил на Байкал. Это было просто что-то невероятное, море впечатлений. Так что когда поездка рассчитана хотя бы дня на три-четыре, то возможностей становится больше, конечно.
— А какое самое запомнившийся место из тех, где Вы выступали, возможно, самое атмосферное?
— Такой трудный вопрос. Буквально на этой неделе я ездил играть на открытии конкурса имени Виотти в Верчелли в Италии как победитель последнего конкурса: по традиции каждый следующий конкурс открывает концерт победителя предыдущего. Конкурс проходит в старом оперном театре. Он не очень большой, но я люблю это место. Наверное, про него можно сказать: "очень атмосферное". Это театральный зал с хорошей акустикой именно для сольных исполнителей. А поскольку город небольшой, на концерты приходит весь город, и всё очень по-семейному. Я всегда радуюсь, когда туда приезжаю.
— А в Пушкинском музее играли когда-нибудь?
— Играл в Итальянском дворике.
— И как?
— Мне очень понравилось, потому что концертной площадкой стал не просто зал, а музей со своей атмосферой, со своей историей, и я помню, что и инструмент был замечательный, и публика... У меня остались самые теплые воспоминания.
— А вы больше любите выступать сольно или когда на сцене находится кто-либо еще?
— Я больше люблю выступать сольно. Честно. Я также безумно люблю и камерную музыку, и выступать с оркестром, но комфортнее, наверное, все-таки когда я один. На второй позиции – камерная музыка.
— Почему?
— Оркестры бывают разные, и дирижеры тоже бывают разные, но игра с оркестром – это всегда какой-то компромисс. Ты всегда должен исходить именно из возможностей и музыкальных взглядов конкретного дирижера конкретного оркестра. Иногда можно договориться, иногда нужно идти на какие-то уступки. Но когда играешь сольно, ты предоставлен сам себе, и на компромиссы можешь идти только с самим собой. И, наверное, это просто именно психологически комфортнее.
— Когда я готовилась к интервью, то на одном сайте прочитала о Вас: "Константин Емельянов – романтического вида юноша с поэтической душой – окружен вниманием женской части зала, как облаком". Как Вы сами относитесь к такому описанию?
— Это где, это где? Я такого не читал. Не мне рассуждать о таких вещах. Пусть люди решают, но мне, конечно, всегда приятно, когда есть благоприятные отклики после моих выступлений. Должен сказать, что обычно всегда чувствуется настрой зала и, скажем так, контакт с публикой. Бывают концерты, когда играешь и чувствуешь, что в зале висит напряжение, тогда ловишь себя на мысли, что нет нужной коммуникации со слушателями. Но, по большому счету, это неправильные мысли, нужно учиться абстрагироваться от этого.
— А есть какие-то интересные истории или, возможно, смешные случаи, связанные с Вашими выступлениями или конкурсами?
— Смешные истории? Да, мне кажется, смешные истории есть у всех.
— Расскажите, пожалуйста!
— Если эти истории происходят во время конкурса, то они обычно для тебя грустные, и только потом уже начинают казаться смешными. Например, была очень забавная ситуация на одном конкурсе в Италии. Рояль на сцене был установлен на специальных мостках, и на таком же помосте стояла банкетка. Выхожу я на первом туре, а освещение слабое, направлено только на рояль. И я выхожу, волнуюсь, подхожу к роялю, чтобы поклониться и спотыкаюсь, но не падаю. Поклонился, сыграл, встаю, и, забыв про этот помост, встаю кланяться и опять спотыкаюсь, но не падаю. Очень конфузная ситуация, но во второй тур я прошел. В этом же зале выхожу играть второй тур с мыслью о том, что надо посмотреть на помост, не споткнуться. Выхожу, смотрю на него, не спотыкаюсь, доигрываю, встаю, забываю, спотыкаюсь, падаю. А на этом конкурсе еще такая особенность была, что на сольных турах нельзя было аплодировать, да и публики было не очень много. И когда ты выходишь на сцену, ты видишь только по центру жюри, потому что у них столики с небольшим освещением. И я уже начинаю смеяться, потому что я уже четвертый раз на этой сцене спотыкаюсь и вот наконец-то упал. Смотрю на жюри, ожидая какой-то, может быть, тоже улыбки, но они смотрят с абсолютно серьезным, непоколебимым видом. И думаю: все, это провал. Но ничего, я прошел дальше. Но самое смешное, что на третьем туре я заканчивал большую часовую программу и был в состоянии полной экзальтации, потому что дальше – только финал, уже играешь из последних сил. И вот я доигрываю, встаю, собираюсь поклониться и снова спотыкаюсь, делаю какие-то пируэты... Вот это было очень забавно, но в итоге все закончилось благополучно, прошел в финал.
— А как Вы успокаиваете себя перед серьезными выступлениями? Есть ли какая-то нервозность перед выходом на сцену?
— Ну конечно, волнение присутствует всегда, но бывают разные волнения. И раньше мне казалось, что это как-то связано именно с тем, где ты будешь выступать. Проще играть в тех залах, в которых ты уже много играл. Если это зал, в котором ты играешь в первый раз, – это всегда какое-то новое волнение, потому что не знаешь еще акустику, и все новое, все незнакомое. Для меня лично единственное лекарство – это максимальная готовность к концерту. Если программа обыграна или если ты играешь с оркестром то, что когда-то уже исполнял не единожды, – это, конечно, спокойнее. Какие-то другие рецепты я в свое время тоже пробовал. У всех разные способы. Кто-то чай пьет с десятью ложками сахара, у кого-то свои приметы – постучать, поскрипеть. Я раньше тоже думал, что все-таки найду какой-то секрет, который поможет справиться с волнением, но потом понял, что это все в голове. И кроме того, единственный способ – это действительно максимально честно подойти к выступлению, к подготовке и сделать все, что в твоих силах, потому что чем лучше ты знаешь программу, чем комфортнее ты себя в ней ощущаешь, тем, соответственно, спокойней ты будешь чувствовать себя на сцене, потому что волнение, которое перерастает в панический страх, всегда обусловлено тем, что ты в чем-то сильно не уверен или чего-то боишься. А если ты чего-то сильно боишься, значит, есть чего бояться, причина есть.
— Вам предстоит играть Белом зале Пушкинского музея. Что Вы чувствуете?
— Для меня это большая честь и особое волнение, приятное волнение. Это один из самых легендарных залов в Москве. Потому что Белый зал Пушкинского музея для меня – это Святослав Рихтер, думаю, как и для каждого музыканта в России. Помню, как я смотрел записи концертов в этом зале. И с Рихтером, и с Плетнёвым. Мне кажется, это такое намоленное место, можно сказать, сакральная площадка.
— Пианистам важен инструмент, на котором они играют. Что для Вас самое важное в Вашем инструменте?
— Безусловно, всегда хочется, чтобы был хороший инструмент. И, желательно, настроенный. Бывает, что очень хороший инструмент находится в плохом состоянии, а бывает, что инструмент вроде бы не самый выдающийся, но о нем заботятся. И тут иногда трудно понять, что лучше. Но мне всегда интересно играть на разных инструментах, и я понимаю, что нельзя пытаться каждое пространство и каждый инструмент, наверно, грубо скажу, "прогнуть под себя". Для меня это подход неправильный. Даже если у инструмента есть какие-то дефекты, но при этом есть какие-то особенности, мне всегда интересно исходить именно из его особенностей и специфики. На репетициях в условиях разной акустики я стараюсь понять, найти, что именно можно сделать в контакте с этим инструментом. Я прекрасно понимаю, что в Большом зале консерватории и в зале Чайковского абсолютно разная акустика, разные инструменты. И я не буду пытаться в Концертном зале имени П.И. Чайковского сделать то же, что я смогу сделать в Большом зале консерватории, потому что понимаю, что ничем хорошим это не закончится. И в этом тоже специфика нашей профессии, поскольку мы, в отличие от струнников или духовиков, не на своем инструменте играем. Работа с инструментом – это всегда работа с акустикой, и это очень интересно, потому что может получиться очень разный результат. Можно одну и ту же программу играть на разных инструментах в разных залах, и получаться будет что-то диаметрально противоположное, и мне кажется, это интересно.
— Спасибо за интервью. Будем ждать Вашего выступления на фестивале "Стайеры" в Пушкинском музее!