Здравствуйте дорогие читатели!
Сегодня речь пойдёт о тюркском поэте, государственном
деятеле тимуридского Хорасана -Низомиддине Мир Алишер.
Под псевдонимом Навои (мелодичный) создавал свои произведения
на чагатайском языке, а под псевдонимом Фани (бренный) писал на
персидском.
Навои поддерживал материально учёных, мыслителей, художников,
поэтов. Он возвёл мечеть в медресе, получившее название Ихласийа.
Венгерский путешественник Арминий Вамбери в 1863 году
побывавший в Средней Азии, писал об Алишере Навои: "Величайший
узбекский поэт Навои известен всем и каждому".
В Узбекистане назван город в честь Навои, в Москве на Серпуховской
площади установили памятник этому мудрецу.
У Алишера Навои очень красивые и мудрые стихи:
„За темнотой придет сиянье света,
Ты в это верь и будь неколебим.
Есть в этом мире верная примета:
Над пламенем всегда завесой — дым.“
Ее краса — диван стихов, в нем брови в первый стих слились,
Писец судьбы предначертал им полустишьями срастись.
Был так жесток весенний град ее небесной красоты,
Как будто самоцветы звезд небесная низвергла высь.
От стонов огненных моих все горло сожжено до уст:
Когда из уст не звук, а стон услышишь, сердце, — не сердись.
Потоки слез моих — как кровь, не утихают ни на миг,
И странно ли, что в муках я, — ведь слезы кровью налились!
Была сокрыта скорбь моя, но кубок хлынул через край,
В забаву людям боль души рыданьями взметнулись ввысь.
А ей укромный угол люб, вино да горстка миндаля —
Что ж делать, если любо ей таким даяньем обойтись!
Любимая, мелькнув, ушла, похитив сердце Навои, —
Приди ко мне еще хоть раз — хотя бы жизнь отнять вернись!
Сверкнула в темноте ночной краса ее чела — свеча,
И словно солнце вдруг взошло — светлее звезд была свеча!
Ей голову сжигает страсть, а ноги держит медь оков, —
Не потому ли от безумств себя уберегла свеча?
И каждой ночью до зари она, рыдая, жжет себя —
Печальным другом стала мне в юдоли бед и зла свеча.
Не говори, что пламя — бич: к моей бессоннице добра,
Своим дрожащим языком мне сказок наплела свеча.
Желая в сердце мотылька побеги нежности взрастить,
В него роняет влагу слез и зерна без числа свеча.
Не для того ль, чтоб погубить пожаром страсти мотылька,
Ему лукаво подмигнув, свой лик-огонь зажгла свеча?
Та луноликая меня не допустила в свой шатер, —
Не так ли дразнит мотылька огнем из-за стекла свеча?
А может быть, из-за любви она сгорает и сама,
И опаляет мотылька, чтоб он сгорел дотла, свеча?
Пусть, Навои, светильник твой задует вздохи мук твоих,
Блеснул тот лик — твой ветхий дом сияньем залила свеча!
Увидев чудный образ твой, томим любовью страстной стал я,
Душой и сердцем слит с тобой, наверно, в день злосчастным стал я!
О, сколько я твердил тайком: «Мне б от тебя отвадить сердце!» —
Но день за днем сильней влеком к тебе, моей прекрасной, стал я.
«О, будь верна!» — я пал пред ней, она ж, меня вконец измучив,
Сказала: «Жертвой будь моей!» — и жертвою безгласной стал я.
Ты говоришь мне: «Кто ж, любя, таким безумьем прегрешает?» —
На все готов я для тебя: твоим — о, дар напрасный! — стал я.
Живой водою я владел, и кубок Джама был со мною —
О кравчий, нищенский удел терпеть, на все согласный стал я.
И не исходит стон немой, о Навои, из струн печальных,
Мой стон немой — совсем не мой: рабом тоски всечасной стал я.