«Я человек действительно скучный, безынтересный совершенно, потому неудивительно, что житие моё в столице Сильных Мира Сего – Москве то бишь – не было ознаменовано никакими интересными событиями. Ну вот вообще никакими, хоть убейся: не то что дом – работа, встречался с кем-то, дружил даже, на выставки ходил, пиво пил, иногда и на самих выставках пил. А как-то все равно скучно. Ни тебе сокращения на работе, ни скандалов, ни врагов. Даже гопники ни разу не ловили, хотя селился в самом что ни на есть временном кармане – перерождение девяностых: ни дать ни взять.
Но что-то я отвлекся, давайте к теме. Писать-то я никогда не писал и красотой слога совершенно не страдаю, но теперь даже прикупил красивый блокнот (странная девушка называла его «скетчбуком», что для моего примитивного разума «слегка за тридцать и почти что сорок» так и осталось загадкой), чтобы записать единственную интересную штуку, которую удалось запомнить по ходу дела.
Я уезжаю в город на Неве. Наверное, что-то там должно измениться, совсем скоро что-то произойдет – я это чувствую. Может, даже что-то ужасное, но точно достаточно интересное. Этот переезд – самое меньшее, что я могу сделать, если хочу всё изменить. Говорят, ради приключений стоит только из столицы уехать. Всю жизнь в офисе батрачишь – а смысл? Не то всё. Так я и решил вести путевые заметки. Эта – первая.»
Человек прокашлялся, задумчиво уставившись в окно. Зачем он писал? Он и сам еще не понял, просто вдруг захотелось рассказать историю (вернее не так, нет. Историю). А рассказать было некому. Может, он мечтал, что ее прочтут потомки или опубликуют в каком-то журнале – кто ж знает, что в голове у стареющего холостяка с небольшим пивным пузиком?
«Дорогой дневник. Нет, стоп, не дорогой. И не дневник. Уважаемый скетчбук!» – наш герой усмехнулся собственной шутке и продолжил уже в приподнятом настроении – «Ввиду своего дичайшего одиночества я вдруг обнаружил, что стал пристально наблюдать за окружающими, подмечая детали, привлекавшие меня в их поведении или внешности. Так, однажды я заметил в метро одного бездомного: кажется, его даже милиция не гнала, больно уж колоритный был мужичок. Одевался как попало, то в женское, то на хиппи смахивал, то на растамана, но всегда чистый, опрятный и предпочитал исключительно вино. Красное, полусухое. Я такими изысками не страдаю, а тут предпочтения.
Я за ним, как и за многими другими, следить стал. Просто следовал после (а то и вместо) работы за выбранной «жертвой» и смотрел, как реагировать будет. Этот всегда замечал, но не говорил ни слова. Даже не оборачивался. Просто чуть напрягал мышцы спины, сводя лопатки, и сидел себе дальше. И была у него одна особенность: когда ему мелочь бросали, вечно что-то бубнил под нос. Я долго подбирался, место дислокации выбирал, и таки смог наконец-то прислушаться.
Тогда удивился очень: «бомжик» давал людям что-то вроде «кличек»: вот тучную миловидную женщину назвал курицей почему-то, хотя та ему аж 100 рублей в шапку опустила, а вот маленький мальчик лет 10 – баклажан. Хамоватую тетку бальзаковского возраста окрестил не иначе как «свининой». Только однажды, всего один раз, хотя я так много времени посвящал наблюдению, какой-то неприметный худой юноша в круглых очках, похожий на прилежного гимназиста, чем-то вызвал невероятное уважение бездомного и удостоился высокого звания – «Человек». Я посмеялся, да и забыл вскоре, ведь и мужичок делся куда-то.
А в день отъезда, вчера незадолго до полуночи то бишь, я снова заметил его на привычной станции, в гордом одиночестве. Тогда-то и решил подойти, раз нет никого, наконец поинтересоваться, за что ж он так некоторых людей нелестно, вроде в остальном даже поражал многих здесь уровнем культурно-нравственного развития. Мой персонаж (кстати, совершенно реальный, что бы вы там ни говорили) усмехнулся своим полубеззубым ртом и ответил. «Ну надо же! Какие люди в Голливуде! Сколько лет живу, а ни разу никто не спросил. Ну и внимательный же ты, падла. Еще ходил за мной, аки маньячина какой-то. Ладно уж. Знаешь, ничего тут интересного нет особо. У меня суперспособность есть, только самая бесполезная, которую придумать можно было. Не знаю, кто сам сверху раздачей занимался, но я точно купил по акции в Чёрную пятницу. Знаю я, что любой, вообще любой человек на Земле, ел последним. Хоть курица, хоть мармелад. Ты вот кофе пил. Ореховый».
Я хотел было заржать, аки пьяная гиена, услышав такой анекдот, но на секунду впал в ступор. Этот дед взаправду угадал…Стоп, почуял что ли просто? Обоняние хорошее? Идеальное? Бывший дегустатор? Да не может быть, я же еще утром выпил, около восьми. Ну дела…
– Да ты пойди себя в полицию ищейкой предложи, что ж ты тут-то прозябаешь с таким талантом? – только смог усмехнуться я, как-то тупо глядя сквозь него, и, похлопав мужика по плечу, всунул ему сотку с какой-то мелочью, прежде чем забраться в уже отъезжавшую электричку. Почему-то тогда мне показалось, что его добрая улыбка несколько исказилась, а после мое воспаленное, голодное и уставшее воображение дорисовало ему самый настоящий оскал, схожий с гримасами масок в японских театрах.»
Человек поставил точку и снова уставился в окно. На бумаге история выглядела не такой интересной и загадочной, какой ему изначально хотелось ее видеть. «И никакого продолжения? – думал он, – Вообще никакого? Опять скука! Зачем столько лет на Москву, если скука, скука, скука? Даже бездомный, угадавший с кофе…Погодите…». Оцепенение длилось всего какую-то долю секунды. «Да ведь тот мальчишка, очкастый…человек! Человека последним ел! Чёрт возьми!» – уже вскричал мужчина, не подумав даже о соседях по вагону, а на лице его смешались ужас, недоумение и радость. Радость, что теперь история будет закончена. Вот, где мистика, вот, где приключение! Путевые заметки снова казались ему не такой уж глупой затеей, стоит только быть немного внимательнее. Стоило.
На верхней полке заворочался кто-то, доселе лежавший к нашему герою спиной. Кажется, последний разбудил его своим истошным криком. Из полумрака купейного вагона поезда, мчавшегося к Санкт-Петербургу, на мужчину смотрело свежее и вовсе не заспанное лицо совсем еще молодого парня в круглых очках. «Семинарист какой-то» – так обычно о них говорят, верно? Семинарист улыбался, как улыбался бездомный, по-доброму, но во взгляде его читался звериный оскал. Он слышал.