Он был сделан из той советской неубиваемой пластмассы, которой не страшно абсолютно ничего. Лапы внутри туловища были связаны резинками, поэтому могли двигаться. И очень-очень доброе лицо, вернее, морда. Нет, все-таки лицо. Простое, открытое и такое родное.
Он был мне другом, я бережно укладывала его спать, непременно у стены, чтобы ему не было страшно. Зачастую он был единственным благодарным зрителем на моих концертах, где я восседала за чугунным радиатором отопления вместо рояля. Как блестели его глаза от восторга!
Он один мог меня утешить, когда обида раскаленным потоком рвалась наружу, только его взгляд, такой простой, какой-то деревенский и чуть слегка улыбающийся как будто говорил: "Все будет хорошо, я с тобой".
Помню, как наказала его, самого непослушного ученика, когда я была учительницей, а потом рыдала от жалости, крепко прижав его пластмассовое твердое тельце к себе.
Я не помню, откуда он взялся (кажется, его отдали соседи, когда разбирали старые вещи в кладовке) и не помню, куда он делся. Может быть, тоже кому-то отдали, когда я выросла.
Тот забавный мишка до сих пор живет внутри меня, видит все мои успехи и неудачи.
Он - это я.
А вы вспоминаете свою любимую игрушку?