Так получилось, что написал рассказ.
Он приезжал в Старый город постоянно: минимум один раз зимой и один летом – раньше, когда работал, на время отпусков, а как вышел на пенсию – на все летние месяцы.
Старый город зимой – полупустой, без толп туристов и паломников, с закрытыми сезонными ресторанами и лавками сувениров и поделок местных тружеников, а только со своими – коренными жителями и щебечущими по углам студентами университета - он любил еще по острым воспоминаниям детства.
Но в этот зимний приезд кроме прогулок по городу, утреннего кофе за столиками на улицах и ужинов в известных «только» ему и потому любимых (а, возможно, и наоборот!) не закрывающихся весь год «настоящих» ресторанах и тавернах, предстояло важное и волнительное дело – официальное вступление в наследство родителей, которым и являлся уже давно фактически разделенный между ним и братом в соответствии с завещанием матери, умершей позже отца, старинный родовой дом.
Этот дом – у самого дворца правителя на набережной, образовавшейся еще в семнадцатом веке вверху обрыва к морю, превращенного в вариант городской стены, - и был построен в том же семнадцатом веке. Чтобы ни кто не сомневался в его древности, фасад вот уже четыреста лет и украшал, и оберегал символ Города – Лев.
Мама ушла ровно двадцать лет назад, и он со старшим братом по совету местного нотариуса, друга семьи, стали ожидать окончания разрешенного по закону двадцатилетнего срока, после которого налоги (весьма крупные!) за недвижимость уже не взимаются.
Друг покойного отца – седой нотариус - был мудр не только в вопросах налогов, но, главное, в человеческих отношениях. Все двадцать лет они с братом, несмотря на сложные перипетии жизни каждого из них и меняющихся жен брата, сохраняли (или просто так получалось) хорошие, ровные отношения.
Но! В соответствии с вековой семейной традицией именно младший в семье, обязанный взять на себя прямое обеспечение пожилого поколения и заботу о нем, получал «последний дар». Старший же – в данном случае брат, - вставший ранее на ноги, освобождался от прямого содержания и ухода за стариками, в основном рассчитывая в жизни на себя, в чем ему, правда, активно помогали родители.
Так же, как и родители по отношению к нему с братом, поступил он и сам, завещав младшему сыну большую часть своего имущества. Но внутри себя он понимал, что ему-то проще, чем его матери – у него старшим ребенком являлась дочь, которая, выйдя замуж, стала уже частью семьи своего мужа.
В соответствии с традицией, их старинный дом – трехэтажный особнячок с небольшим участком земли, на который с трудом входил маленькой Фольксваген-Гольф, так как в углу рос посаженный еще отцом то ли вяз, то ли ясень, - был разделен на две неравные части: брат получил верхний этаж с лестницей к себе, а он - два остальные этажа.
И хотя сам себя он убеждал, говоря внутренне, что это все решено мамой в соответствии с традицией, да он и действительно более, чем брат, обеспечивал и затем хоронил мать, но где-то в сердце его жег (пусть и очень маленький!) неприятный огонек некоторого сомнения.
Даже ремонтируя наземный этаж, захлестываемый время от времени бушующим морем, он современным сделал только его половину, а вторую половину с отдельным входом оставил неизмененным «музеем» старины – что-то вроде кухни-столовой, впрочем, чем они и были в его детстве, не решаясь что-либо там менять без мнения старшего брата и внутренне соглашаясь, что и брат имеет право, как минимум, на присутствие в «музее».
Прилетев зимой в Старый город, он (как и всегда) не застал брата – тот почти постоянно жил в Столице. Брату не требовалось, как ему, для того, чтобы добраться до Города, лететь перекладными двумя, а то и тремя рейсами. Брату достаточно было проехать чуть больше двух-ста километров по автобану на своем старом, но очень достойном и почти музейном Мерседесе или потратить три часа времени на дорогу в комфортабельном междугороднем автобусе.
Да и не был брат, в отличие от него, таким любителем Старого города. Прослужив всю жизнь дипломатом и увидев красоты (в том числе и ресторанные) мира, он совершенно не ностальгировал по городским тавернам и кофейням, да и узкие средневековые улочки вызвали у него, как автомобилиста, лишь досаду.
Брата следовало ждать либо за день до официального акта или прямо в его день утром, так как нотариус, сменивший прежнего, пригласил их в понедельник во второй половине рабочего дня, начинающейся, как и все здесь, в пять часов вечера.
Почти неделя в Городе прошла быстро и как всегда – прогулками по улочкам, посиделками за кофе и вечерней бутылочкой белого вина под песни редких зимой местных музыкантов, детальным осмотром своих этажей и формулированием заданий по мелочному ремонту дома человеку уже более тридцати лет его обслуживающему. Старик своей сединой, курением одних и тех же сигарет, отсутствием (кроме электрической дрели) иных современных инструментов создавал чувство постоянства и уверенности, что и завтра все будет так же, как и все тридцать прошедших лет.
Лишь за два дня до ожидаемого события он просидел четыре часа с адвокатом, подготовившем все необходимые документы. И то так долго лишь потому, что юрист – его еще школьный друг, сын старого мудрого нотариуса - представлял из себя тип адвоката-артиста, играющего вечный спектакль своей нужности, незаменимости, а следовательно, занятости.
Из четырех часов встречи – полчаса ушло на предварительный кофе, полчаса – на завершающие виски и коньяк, а из трех оставшихся часов - 50 на 50 на чтение документов и театральные броски юриста к телефону: «Да! Это делаем, как я говорил!», «Как же Вы не следовали моему совету!», «Я Вас предупреждал!», «Мы выиграли, несмотря на жесткое сопротивления противников», «Не дурите, а то будет хуже!»…
Все это он помнил еще со школы, но только тогда у друга была иная роль: «Вы видите, насколько мои знания стали лучше», «Не ставьте мне неуд, я пересдам», «Вы не представляете, что будет, если отец узнает» и прочее и прочее.
Но в документах он был крепкий профессионал, не ленящийся тратить время на согласование позиций всех и делающий многочисленные «круги» между сторонами сделки, выверяющим каждую запятую, а не только каждую фразу в бумагах. Обычно нотариусы после его работы читали документы весьма расслаблено, зная, что если стороны согласны с представляемой позицией, то все самое важное предусмотрено и выверено в соответствии с законом.
Да и гонорар (в отличие от современных юристов) он брал не за часы работы, что при его манере превращалось бы крупную сумму, а за объем итогового документа, который, в следствие скрупулезности, может быть и становился толще на одну-две страницы, но это, как правило, стоило того.
- Брат читал это с тобой? – спросил он, откинувшись на спинку удобного кресла, закрыв последний лист и зная ответ.
- Все, Теодор, все, - улыбаясь ответил школьный друг, продолжив свой адвокатский спектакль театральным жестом стаканом с виски, где уже большую часть составлял лед, как и требовал возраст.
А затем, помолчав, продолжил:
– Папа, как нотариус, конечно не особо заработал на вашей семье, предложив перенести оформление на двадцать лет. Но зато я сделал все, что мог. Только, Теодор, давай завтра без этих современностей в виде кредиток.
- Конечно, наличные.
- Знаешь, что меня мысленно не оставляло, пока я готовил вопрос и общался то с тобой, то твоим братом и даже нотариусом и офицером в муниципальном кадастре? Что современные люди пишут завещания иначе. Например, все продавая и переводя в деньги - а уж деньги легко разделить.
- Поровну?
- Хотя бы и так.
- Как продать память? Мы отвечаем за прошлое – разве нет? Мы-то сейчас сидим с тобой в той же комнате и за тем же столом, где твой отец посоветовал нам ждать двадцать лет.
- Я единственный ребенок в семье…
Помолчали.
- А по вопросу поровну…
У него в голове мелькнул домашний «музей», и он неожиданного сам для себя продолжил:
- У брата и вид лучше из окон на море и балкон есть, - и изумленно посмотрел на себе самого в стеклянной дверце старинного книжного шкафа, отразившей его - грузно сидящего в аристократическом кресле бывшей нотариальной конторы с бокалом коньяка.
Старый друг-адвокат пожал плечами.
- До понедельника, - поднимаясь и пожимая руку адвокату:
- Только не измучай меня бесконечными напоминаниями с самого утра о времени и месте встречи и наличных!
- Ну уж как всегда. Ты меня знаешь.
- Потому и прошу.
Суббота и воскресенье пробежали в суете выходных дней: в субботу увидел плакат выставки во дворце правителя и зашел, благо рядом; а в воскресенье посмотрел праздник одного из многочисленных храмов Старого города – с торжественно одетыми прихожанами, оркестром и сонмом священников в золотом - и очередной раз подумал одобрительно: «А у нас в храм ходят так, как будто либо только с тяжелой работы вышли, либо перед тем, как в лес на пикник идти», - и не ободрительно: «У нас с оркестром в храм не лезут!».
Правда, где это «у нас» - там, где он сейчас живет, или каком другом близком ему по жизни месте, сам себе так и не уточнил.
Вечер субботы провел в обычно шумном, а сейчас по зимнему тихом, ресторане с живой музыкой – играл на гитаре и пел волосатый в наколках музыкант, не известный ему, но хорошо знакомый и, видимо, любимый немногочисленными всесезонными завсегдатаями. Музыка, вернее – не музыка, а окружающая атмосфера - захватила, и он просидел за столиком все время до закрытия. Хозяин (или ответственный руководитель официантов) не возражал – не сезон и никто не стоит в ожидании столика.
Войдя в дом, машинально бросил взгляд поверх лестницы на дверь брата. «Да, и вид лучше, и балкон есть», - опять пришла мысль.
А в комнате - в детстве бывшей гостиной их большой семьи, а теперь только его гостиной, вспомнил Рождество раннего детства, подарки родителей ему и брату, отличающиеся друг от друга – ему красочная игрушка, которую он уже был готов полюбить, а брату - добротная и умная книга. Потом, немного повзрослев, он читал эти книги в комнате (которая сейчас оказалась на отошедшим не к нему этаже) брата, уехавшего в далекую страну на учебу в известный университет.
Вспомнил с улыбкой и свою комнату (тоже теперь на этаже брата!), менявшую свой интерьер по мере его взросления – то детская с множеством игрушек, то помещение старшего школьника, увлекшегося медициной – со всеми соответствующими атрибутами понимания медицины в школьном возрасте.
И спальню родителей между ними: «Да, с балконом на море».
А вечером в воскресенье пошел ужинать к другу-ресторатору, рекламу заведения которого делал для каждого знакомого, кто впервые посещал Старый город.
Традиционно заказал себе традиционное мясное блюдо – лучшие, по собственному мнению, в Городе ребра ягненка, - и на вопрос ресторатора:
- Теодор, как всегда домашнее Мерло?
Неожиданно для себя (даже головой сам себе покрутил!) ответил:
- Пива, разливного, Михалис.
Выпив пару бокалов и съев ягненка и не вступая в привычные разговоры с ресторатором о погоде и семье, ушел домой. Отметил, подойдя к дому, что окна брата темны («Завтра, завтра!»), быстро лег спать, зная, что утром будет разбужен звонком друга-адвоката: «Ты не забыл?!»
Так все и произошло.
Пообедал поздно у моря в таверне напротив старой ветряной мельницы, постоянно подпихиваемый под локти звонками адвоката: «Как дела? Ты в Городе? Ты не опоздаешь?» - постепенно зверея от каждого напоминания и сокращая общение по телефону от дружественного: «Все в порядке, дружище!» до почти крика: «Нет, я буду вовремя!»
Выпил ме-е-дленно завершающий обед кофе и ме-е-дленно подошел к банкомату, снял нужную сумму и ме-е-дленно побрел по кривым улочкам в нотариальную контору.
Последний звонок: «Ты помнишь адрес или тебя встретить?» - был уже у дверей, где он и столкнулся в другом-адвокатом, тащащим (артист!) громадный портфель с документами.
Вопрос в затылок: «Деньги удалось снять?» - застал уже внутри конторы. Даже не ответил.
Первое удивление было не от отсутствия брата – может в туалет отошел с дороги, а от присутствия кроме нотариуса незнакомого молодого человека.
- Адвокат Вашего брата, - и представился.
- Ваш брат поручил мне вместо него заниматься этим делом, вот доверенность.
- Он болен, то-то случилось?
- Все в порядке, он имеет на это право.
Бросив удивленный взгляд на нотариуса - тот кивнул, повернулся всем телом к другу-адвокату. Его изумленное лицо вызвало еще больший вопрос о происходящем.
Друг-адвокат нашелся первым:
- Мы согласовали все документы ранее в личных встречах. Перед подписанием от имени брата господина Теодора Вы будете их изучать, или только вместе прочитаем?
- Я не вижу разницы.
Приступили. Действительно, молодой человек не видел разницы между прочтением и изучением: разбору подлежал каждый пункт документа так, как будто это был сырой проект, наскоро созданный полчаса назад на коленке.
Нотариус, через час грустно посмотрев на каминные часы, сказал, что отойдет в соседнюю комнату к следующим клиентам. «Когда будете готовы – зовите», - и ушел.
Тон школьного друга становился все более жестким, но продвижение по параграфам шло успешно – все продвигалось к концу.
- Все? Подписываем? – машинально взглянул на часы, прошло 120 минут, именно это вошло в мозг.
- Было бы можно, но в подготовленных документах не сказано ничего об участке земли рядом с домом.
Лоб друга-адвоката вспотел:
- Братья совместно используют его, и в наших ранее обсужденных документах именно это и подразумевалось всеми сторонами!
- Тогда да, а теперь – нет. Брат господина Теодора настаивает, чтобы участок был поделен ровно пополам, поставлен забор и сделаны два отдельных въезда.
Включился сам:
- Въезда? Я не ослышался? Там если и есть место для въезда, то оно слишком мало – там дерево, посаженное еще отцом. Да за все двадцать лет, как и теперь при подготовке документов, никогда не возникало никаких споров или даже обсуждений!
И, вспомнив «балкон и лучший вид на море», неожиданно сказал:
- Пусть брат записывает за собой весь участок!
Друг-адвокат неодобрительно глянул, но согласно пожал плечами.
- Нет, Ваш брат настаивает именно на разделении с забором.
- Я сейчас позвоню ему!
- Нет необходимости, он занят.
Позвонил, брат действительно, видимо, видя номер, не ответил.
Включился друг-адвокат:
- Раз уж так вышло, давайте включим требуемое решение в документы.
- Я не уполномочен это обсуждать сейчас.
Все, приехали. Было впечатление лобового столкновения автомобиля со стеной.
Вошедший нотариус, пожав плечами – видел всякое в современном мире – просто взял гонорар за один час работы (а не два, проведенных у него в конторе) и, пожав руки, сказал: «До встречи».
- Во тебе и двадцать лет! – произнес друг-адвокат, выходя.
- Ты когда с братом встречался?
- За два дня до тебя в Столице. Ничего подобного – поверь! - даже не упоминалось.
- Тогда - что это было?
- Это была жизнь, Теодор…
- Ну почему ТАК? Почему нельзя было это все обсудить заранее, почему нельзя было позвонить мне или тебе и все это сказать!! Почему, почему и зачем эти двадцать лет!!
Друг взял за руку:
- Не беспокойся, может надо согласиться, что он может ставить вопрос об этом. Юридически мы все решим.
- Юридически – да! И я согласен, что он имеет право. Но почему ТАК??
Друг пожал плечами и ушел в кривые улочки Старого города.
Проходя мимо ресторана Михалиса, зашел к нему и (хорошо, что в нем пока еще был только официант!) попросил коньяку и медленно выпил.
Дрожащие руки успокоились.
Подойдя к дому, не сразу вошел во внутрь, а подойдя к отцовскому то ли вязу, то ли ясеню, положил руку на его старую кору и набрал номер адвоката:
- Когда будешь дальше все оформлять, обеспечь, чтобы у брата была та часть участка, где дерево!
- Пусть рубит сам?
- Или не рубит.
- Сделаю, не волнуйся.
Войдя в свою гостиную и посмотрев на море в окно, увидел над собой балкон брата, который ранее, вроде, так явственно не замечал: «Ну почему ТАК?!»