...Я еще спал, а Митя уже курил на балконе. Он вломился с балкона в наш отсек и прокричал радостным шепотом:
- Стою. Смолю. А она перегнулась с того балкона, что над нами. И смотрит с неподдельным интересом, и даже с обидой. Здоровается вежливо.
- Кто смотрит обижено? – не понял я спросонья.
- Правозащитница! – хохочет Митя шепотом. – Тут, е-мое, стены картонные и все слышно!
Емелин и Шушарин приподнимают головы.
- Сева, ты вчера ночью правозащитницу обидел и даже оскорбил, - говорю я.
По лицу воскресшего Озириса пробегает тик.
- Что я такое натворил?
- Вот именно, что ничего не натворил. Даже пальцем не пошевели, - это уже Сапега подает голос.
- О боже! – Емелин падает обратно и накрывает голову подушкой.
К нам заходит Саша Липницкий. Тоже египетский персонаж типа мумии.
- О-хо-хо! – Это Митя. – Как там Гарик и Лелик?
- Они в полном бесчувствии, но я знаю, как с ними работать.
- Как? Вам же через два часа на поляне играть, - интересуюсь я, имея обширный и печальный опыт общения с невменяемыми гитаристами.
- Поиграл им на бас-гитаре без усилителя. Басовые пасы уже проникли в их мозг и Гарик с Леликом зашевелились. Они этого, ясное дело, не понимают, но процесс оживления и репетиции одновременно начался.
Липниций протягивает нам с Митей по страничке с поэтическими строчками.
- Вы ведь поете вместе со «Звуками Му». Вернее сказать, с «Отзвуками», - говорит египетский персонаж и не обманывает.
Через два часа мы уже видели солнце, поскольку все тучи, пролились за ночь на землю. Трава была очень мокрая и красиво блестела. На траве стоял народ. Такую же картину я наблюдал в фильме про фестиваль в Вудстоке, когда на сцену после дождя вышел Хендрикс. Сорок лет прошло, как частушка. От солнца стало даже жарко, и я старался поймать загар. Со сцены в народные массы уже лились звуки, и я вышел в толпу посмотреть. Вася Шумов, облагороженный голливудской жизнью в окружении Умы, завидую, Турман, Арнольда, уважаю, Шварценеггера, Клода, небось, Ван-Дама, Дженнифер, конечно же, Лопес и Бреда, естественно, Пита, начал концерт проекта «Отзвуки Му и All Stars». Толпа, нашедшая место под солнцем, плескала руками. Ко мне подвалили несколько мужчин с просьбой найти авторучку.
- Зачем вам здесь авторучка? – удивился я.
- Чтобы взять у вас автограф, - заявили они вполне серьезно.
Я пообещал, обманул и скрылся за сценой. Что-то почитатели у меня все какие-то шарахнутые.
Спели Гарик и Лелик. Они не только оказались живы при помощи колдовства Липницкого, но и вполне ярко блистали чувствами. Спел Фагот-Александров. Тут и меня позвали.
- Пятьдесят второй по-не-дель-ник!- Я включил нижний регистр и понял, как приятно петь, когда ничего не надо.
В этот момент ничего не было надо. Ни самоутверждения, ни денег, ни баб с бантиками, ни шашлыков с кетчупом, ни будущего и не прошлого.
Последним появился гвоздь программы Митя, известный, как Лучано Паваротти русского рока. Перед броском на сцену Митя спросил:
- А как сосчитать, чтобы вступить? – а я ответил:
- Ну, тебе в первую долю петь. Сосчитай «раз-два-три-четыре» и начинай.
Похоже, Митя не понял, но не испугался. Он вышел к людям и, дежурно поразив народ пермской земли очарованием, зарычал хрипом так, что толпа перед сценой упала, как от взрывной волны:
- Гадапятинктна!!!
Основная толпа с «Пилорамы» схлынула. Уехали пермские карикатуристы – митьки с ними подружились накануне. Им под экспозицию предоставили бывшую проходную зоны. Рисунки были смешные, с тайным или явным политическим подтекстом. Ни Гельман, ни Килограмм к ним вчера так и не подошли.
Полностью продав культурный продукт, Сапега стойко держал давление на уровне Гагарина, а Митя продолжал фото-сессию. На сцене в зоне появился тираноборец Борзыкин из «Телевизора» и при участии синтезатора пропел в стиле драматической ламбады громкую песню-угрозу тем, кто не идет в «несогласные». И еще несколько его песен были прекрасны, отточены и злы. Публика, расслабленная воскресным солнцем слегка смутилась, поскольку, хотя и была, в принципе, готова, но не знала, куда идти с хоругвями или полотнищами. За тираноборцем на сцену опять полезли безбородые барды. В конце предполагалось коллективное песнопение и в его рамках мы с Митей исполнили «Парус». Я пел, как всегда, восхитительно благородно, а Митя красиво разводил руками и принимал жалостливые позы. Возле сцены стоял грустный, грустный, и еще раз грустный сын Высоцкого. Высоченный такой мужчина средних лет со щетинообразной бородкой…
Когда мы явились в кафе «Вертухай» на трапезу, героиня Горбаневская, низенькая старушка, подсела к Мите и сказала:
- Как вы замечательно, Дмитрий, пели! Просто восхитительно.
Митя согласно поклонился.
- Да это же я пел! – проявилось желание посопротивляться Митиной медийности и обворожительности.
- Но я ведь подпевал, - справедливо заметил Лучано.
Продолжение тут
- Предыдущая глава
- Спасибо, что дочитали до конца! Если тебе, читатель, нравится, жми палец вверх, делись с друзьями и подписывайся на мой канал!