А выборная интрига, по сути, оказалось – только начиналась.
Сначала стал доколебываться до разных процедурных мелочей наблюдатель от партии ЛДПР. Это был молодой, но «с претензией» парнишка, которому, видимо, и была поставлена задача такого рода – максимально дезорганизовать работу участковой комиссии, найти в ней как можно больше «недостатков», чтобы при случае результаты выборов можно было оспорить. И парнишка оправдывал возложенные на него, наверняка отнюдь не бескорыстно, надежды. То информируют их, наблюдателей, неправильно – не в срок и не в требуемой форме (нужно всех и через полчаса), то лишние бюллетени гасятся не так, как нужно, то среди членов комиссии есть посторонние люди…. У «бедной Лизы» уже голова стала идти кругом от всех этих придирок. Но это, оказывается, были еще только цветочки. «Ягодки» начались, когда стали подсчитывать бюллетени, и обнаружилось несоответствие между оставшимися и теми, что оказались в урне. Причем, какое-то немыслимое количество – более двухсот штук…
Раз за разом все члены комиссии погружались в пересчет, меняли пачки друг у друга – проверяли и перепроверяли. Максим Петрович поначалу подшучивал над всем этим, но на второй час бессмысленных и бесконечных подсчетов умолк. Сирина постепенно стала все больше и больше раздражаться. А «бедная Лиза» просто впадала в ступор от этих бесконечных наездов «со стороны» и косых взглядов той же Сирины, и, похоже, что просто имитировала какие-то действия, потеряв надежду что-либо осмыслить и как-то исправить ситуацию.
Неожиданно недостающая пачка бюллетеней нашлась, ее сама председатель отложила в глубину сейфа для компенсации возможных испорченных – и, случайно заглянув туда, обнаружила. Но это не принесло необходимой разрядки. И тон тут задавала Сирина. Она была раздражена «бестолковостью» своей подруги, не замечая, что во многом сама и поспособствовала тому, чтобы ввести ее в этот эмоциональный ступор.
Количество проголосовавших за отдельные партии подсчитала быстро. Но тут снова начались беспрестанные неувязки с общим числом проголосовавших – цифры опять перестали сходиться, потом неправильно стал заполняться итоговый протокол…
В конце концов, вспылив, Сирина уже ушла от общего стола, образованного кругом сдвинутых парт, за ней потянулись и другие члены избирательной комиссии, оставив «бедную Лизу» саму разбираться с неугомонным и настырным «наблюдателем», на которого стали «крыситься» уже и другие наблюдатели, замученные, уставшие, голодные и мечтавшие о возвращении домой.
Максим Петрович остался с Лизаветой Андреевной – «бедной Лизой» - из чувства сострадания, и удивительно, как только Сирина ушла, так потихоньку дела и начали «разгребаться». И хотя, уходя последним в районе двенадцати ночи, неугомонный ЛДПР-овец пригрозил жалобой и судом, все-таки это был почти финал избирательного марафона. Оставалось только отвезти все материалы в городскую избирательную комиссию.
Когда вместе со своим секретарем основательно «запаренная» Парина, наконец, уехала, а Максим Петрович поднялся в учительскую – он застал «празднование» выборов в самом разгаре. Члены избирательной комиссии обязаны были дождаться возвращения своей главы из городской комиссии – и, разумеется, даром время не теряли. Вообще, эти послевыборные «посиделки» составляли, пожалуй, самое приятную сторону во всей выборной эпопее – учителям можно было расслабиться после того, как они были вырваны из привычной деятельности и погружены в нечто совсем для них необычное.
За заставленной снедью и бутылками столом сидели преподаватели и провозглашали очередной тост. И на этот раз в центре внимания всех был Испанец. Он завернул длинный и цветастый тост на испанском языке в честь «присутствующих здесь дам». Петрович тихо и почти незаметно «присоседился» с краю стола.
- Петруша, скажи, ты что - так и живешь без дамы?.. Без бабы, по-простому… - легко перешла на одну из своих любимых «сальных» тем Сирина.
- Нет, ну как?.. Нет, конечно…. Что ж я – не мужчина что ли?.. – не заметив «ловушки», сразу угодил в нее как-то очень по-детски и наивно Испанец.
- И кто она – старая небось?..
- Да уж немолодая…
- И что – сколько раз в неделю ты к ней приезжаешь?..
- Ну, раз…. Иногда два…
- И она тебя холит и ублажает?..
- Ну…. – слегка замялся Испанец… - Ну, не знаю…
Петрович с интересом слушал рассказ Испанца. Удивительно, что он, столько лет зная его, никогда не посвящался им в такие подробности. А Сирина вот так с ходу – узнавала самые интимные детали. У нее поистине был дар почти мгновенной «раскрутки»…
- Ну, давай уже напрямую: когда ты к ней приезжаешь – сколько раз ты вступаешь с ней в интимные отношения?..
Присутствующие учительницы, до этого момента подсмеивающиеся и подхихикивающие, смущенно замолчали…. Но только не Испанец. Он был похож на мышку, попавшую под влияние удава. Что бы ни спросила Сирина – он не мог ей не ответить. Действительно, не мог, даже если бы и захотел…
- Ну, раз, иногда два. Я бы и еще не прочь, да она говорит – голова болит уже… Я, мол, в возрасте…
- Петя, почему ж ты на ней не женишься?.. Поверь мне, женщине с опытом, она для тебя – самая что ни на есть подходящая…
- Мне ребенок нужен…. А у нее уже свои дети с детьми….
- Петя, да старый ты! Ты уже не вытянешь ребенка – просто не вытянешь….
Испанец только собрался, напыжившись, сказать что-то в свою защиту, как Сирине пришла в голову новая мысль:
- Или постой – может, она сама не хочет за тебя?.. Вы вообще ссорились когда-нибудь?..
- Вот недавно только…
- А из-за чего?..
- Да достала она уже…. Чего-то ей от меня нужно, недовольна!.. Да ты будь довольна, что я вообще прихожу…. А то – еще претензии какие-то…
- Так в чем претензии?..
Но Испанец упорно, хотя и, по-видимому, бессознательно, уходил от прямого ответа:
- Не нравится ей что-то!.. Ну, не нравится – и оставайся!.. Я и перестал ходить…. Так нет же – через неделю звонит сама – приходи!.. Так бы и сразу…. А то чего ломаться?.. Спасибо бы сказала…
У всех присутствующих кроме самого Испанца как-то нехорошо все покоробилось внутри. И про себя все подумали о том, о чем Сирина Борисовна жестко и прямо сказала вслух:
- Ну все, кажется, понятно с тобой…. Она, видимо, хочет, чтобы ты на ней женился, а тебе, вишь, она старая. Тебе молодую подавай – чтоб ребенка еще могла родить…. Да, а пока ты ее трахаешь – пока не найдешь помоложе….
- Молодец, нечего сказать!.. Хорошо устроился… - усмехнулась, кивнув головой, сидящая рядом с Сириной Мостовая.
- Вот…. И я говорю, что ей надо?.. Приходит мужик!.. Да ты рада будь, что прихожу, а то претензии какие-то?.. – словно укрепился духом Испанец, расценив высказанные слова как поддержку и не заметив сарказма.
- Нет, а с чего вы взяли, что она хочет за него замуж? – вдруг подорвался с вопросом все время молчавший до этого Петрович. Ему мучительно не хотелось соглашаться с выводом, который только что озвучила Сирина.
- А как ты думал?.. – ответила ему Мостовая. – Если бы не хотела – не стала бы звонить. В ее возрасте каждая женщина мечтает об определенности…
- Да, Петруша-Петушок, золотой гребешок…. Сволочь ты порядочная!.. – легко и добродушно все-таки подвела итог Сирина Борисовна. Она, казалось, даже была довольна тем, что все так хорошо и определенно прояснилось.
Петрович же напротив был глубоко обескуражен. Он всегда поддерживал Испанца в плане его «жениховства», сетовал, почему, мол, такой «хороший человек» и пропадает неженатым, и даже пару раз выступал в роли «сводника». Последний раз лет пять назад к молоденькой секретарше «Альбиночке». Та полностью соответствовала своему имени – была от природы альбиноска с белыми волосами, бледной кожей и разноцветными, чуть раскосыми глазами. Испанец отважился даже пригласить ее к себе домой на Новый год, и Петрович помогал ему организовать застолье и выступил в роли «пригласителя». Но в последний момент та неожиданно и «немотивированно» отказалась. И вскоре ушла из школы. Испанец с тех пор наряду с коммунистами стал очень не любить альбиносок – не только не любить, но и побаиваться, он на полном серьезе говорил, что они все – «ведьмы» и человека чувствуют «насквозь»…
Тем временем из городской мэрии позвонила Парина – «бедная Лиза». И радостно сообщила, что городская комиссия приняла результаты – можно расходиться. Две закрепленные за участком машины стали постепенно разводить учителей по замершему в ночной весенней тишине городу. Пожимая руку выходящему из машины у своего дома Испанцу, Максим Петрович никак не мог преодолеть глухое чувство «гадливости», поразившее его, казалось, в самую душу. Вскоре машина добросила его и до своего переулка.
Был уже второй час ночи. «Размороженные» за теплый день и растекшиеся новыми заливами и ручьями лужи снова стали схватываться хрупкой паутинкой тонкого ледка. Чернота удивительно темной безлунной и беззвездной ночи только еще более оттенялась редкими уличными фонарями и далекими огнями городских окраин. Однако, еще не дойдя до дома, Максим Петрович почувствовал, что «что-то не то». А войдя в едва скрипнувшую калитку – замер от горя…. Точнее, от какой-то острой и разом захлестнувшей и переполнившей его горечи…
Пройдя мимо двери и выйдя к окнам своего бывшего кабинета, он, всхлипнув, опустился напротив чего-то невысокого - едва белеющего в дымчатой темноте ночи «предмета». Потом стал на колени и содрогаясь от сдерживаемых рыданий стал гладить шершавую и влажную поверхность, остро пахнущую стружками и медовым запахом раздерганной коры…
Все что осталось от его любимой березы, от его «Мечты» - это был этот невысокий тридцатисантиметровый пенек. Он был мокрый от липкого березового сока, который продолжали гнать на поверхность пня еще живые и только-только недавно «включившиеся» корни. Милена Санна в это воскресенье, пользуясь отсутствием Петровича, провела настоящую «спецоперацию». Дерево не только было свалено, но распилено – и вывезено. Рядом не было ни ветки, ни щепочки. Даже стружки уже были большей частью собраны или разметаны по садовой дорожке.
Петрович гладил не очень ровный распил и плакал. О чем?.. Может быть, сейчас окончательно умерла его «мечта». И только ее еще живые «корни» продолжали выводить на поверхность сереющего в темноте его лица последние свои «соки»…
(продолжение следует... здесь)
начало главы - здесь
начало романа - здесь