Фонарные огоньки, потрескивая, сужались и, превращаясь в нити, пытались связать ночное небо и остывшую землю. Редкие автомобили на близкой дороге проносились мимо, оставляя лишь шум, уходящий вдаль. Безветрие застыло над городом.
Мысли пытались свести всё в одно - стихотворение.
«Я чувствую холод далёкий, немой
В созвездиях пепельных звёзд,
Тихие стоны бессчётных колёс,
До сих пор не обретших покой».
Нет. Снова то же самое, что было. Одиночество трещало углём, а рука тянулась к стакану. Взгляд мутнел, как мутнеет стекло, которое оставили без заботы и ухода на долгое время. И душа отражалась в этих мутных глазах такая же - мутная и безучастная. Скребки, рождённые в животе, ползли по пищепроводу, царапали горло изнутри. Царапины эти были хорошо знакомы с детства. От случайных слов, ненужных действий, от желания сказать, когда не хватает смелости на слова.
Прохладных воздух, наполнивший лёгкие, выдавил из груди маленькие слезинки. Маленькие, но солёные. «Где ты? О чём ты сейчас думаешь?» - повисали вопросы на губах, смоченных той дешёвой гадостью, что продают в ближайшем магазине.
«Кем мы были - забыли.
И чем стали - не вспомним.
Нам подарили крылья,
Но небо мы порознь откроем.
Шипы вросли под кожу,
Их не достать оттуда.
Мысли вынуть из ножен
Как из горла, сунуть другу».
Глаза зажмурились, кожа покрылась рябью, как морская вода при бризе. Рот едва открывался, проговаривая все слова без звука и лишь отдельные - в полголоса. Руки трогали лицо, но то лицо - чужое. Да, это точное следствие и усталости, и явного желания вогнать себя в транс, довести себя до крайней степени, оголить душу, освежевать её - всё ради одного - переродиться. И перерождение с недавних пор было возможно лишь через писательство. Та ещё странная и бесполезная штука.
Одиночество забралось лаской в грудь, как в птичник, змеёй, извиваясь и шипя, оно проникло в гнездо, чтобы пожрать всё доброе, хорошее:
«Ты ш-ш-ше с-сам того ш-ш-шелал», - раздалось внутри. Да, было бы глупо отрицать, что ласка и змея именно «проникли», «забрались», ведь до чего странно звучит: «Проник в дом через открытую дверь по приглашению хозяина».
«Муки разлуки верно
В муку сотрут годы, время.
Семя вражды и обиды
Полито нами взаимно.
И ничего не стоит признаться в поражении
С той лишь разницей, что дружба крепнет в лишении» .
Рука, держа карандаш, скребла по бумаге. Глаза полузакрыты, а в них сон. Точка. Хватит терзать себя, хватит! Взгляд пробежался по листу, останавливаясь на миг в местах, где собственный почерк становился нелепым до непонимания написанного. «Ш-ш-што такое? Неуш-шели ты-с с-сомневаеш-шься?» - продолжала шипеть змея.
За окном медленно светало. Заря кралась осторожно, раздвигая тягучую темноту. И вновь получилось не так: очередное утро, встреченное в муках самокопания и рефлексии, не принёсшее результата. И сколько таких рассветов ещё надо встретить, а сколько их уже было? Лицо прошло меж створок, нос вдохнул напоследок тяжёлый ночной воздух. Пора спать. Глаза закрылись, только губы перебирали слова, роняя еле слышные стоны:
«Холодно внутри:
Вновь скрипеть зубами,
Жевать песок губами
Да класть камни в стены.
Пустота кипит:
Вколи мне яд в вены,
Сотри меня как кремний.
Вчера мы будем друзьями,
А завтра были врагами».