Дело близилось к финалу. А я по-прежнему болтался, как х.рен в проруби, не понимая, чем же я буду заниматься после института. И никак не мог понять, для чего я изучаю все эти науки. Не мог воспринимать их всерьез – как-то слишком всё просто. Для чего мне всё это надо?! Игры какие-то… Понятия «профориентация» не существовало.
На нашем факультете было две специализации: финансы и кредит. Финансисты дружными рядами отправлялись на работу в финансовые органы, а кредитники – в банки. Естественно, часть народа шла работать «куда возьмут». Но генеральных направлений, повторю, два. Первое из них я попробовал на четвертом курсе.
Была у нас практика сроком один месяц в финансовых органах. Отправили меня в один из питерских финансовых отделов, и произвел он на меня самое неблагоприятное впечатление. Всё увиденное категорически не понравилось. Восемь дам в одной комнате, какие-то проверки, какие-то копейки подсчитывают. Не скажу, что сразу отказался от этого направления – ведь это был один из возможных вариантов и моего будущего. И всё же, после недолгих раздумий, этот вариант отверг как неприемлемый.
О кредите, то есть о банках и банковской деятельности, представления мои ограничивались изученными в институте дисциплинами, а было их немного. Что есть банк в реальности, не имел представления. К слову, позднее я понял, что мои вузовские преподаватели имели представление о банке в объёме не большем, чем я.
Осенью, на пятом курсе, началось распределение по специальностям. Народ бился на финансы, туда шел даже какой-то отбор с суетой и интригами. В очереди я никогда стоять не любил, отбираться куда-либо желания тоже не возникало, и решил попробовать, что же такое банк. Конечно, знал я, что в банке выдают кредиты, и знал, как это делается. В теории. Но на этом мои познания об этом учреждении и заканчивались. Никогда в жизни ни в одном банке я не был – не только внутри, но даже вывески не видел. А надо было ехать на практику на четыре месяца. С декабря по март.
Можно было остаться в Питере, но захотелось сменить обстановку. Утомился я от всех этих студенческих развлечений. Попросил отца, чтобы он узнал, есть ли в Адлере банк, и можно ли туда на практику приехать. Оказалось, банк есть, и папа даже военную пенсию там получает. Приехать можно. Я и приехал.
Эта практика определила всю мою последующую жизнь. Оказалось, что это – моё. То, что я понимаю, что мне нравится и то, чем я буду заниматься всю оставшуюся жизнь. Уже в середине декабря меня зачислили в штат на временную работу и стали платить зарплату, сто рублей в месяц. Но дело даже не в этом. Мне обещали послать вызов в институт и дождаться с дипломом.
На практике написал я и диплом. Тему и сейчас помню: «Банковский контроль фондов заработной платы». Банк тогда был государственным контролером, а кредит представлял собой плановое движение ссудного фонда. Впрочем, никаких сомнений по этому поводу в те времена я не испытывал.
Руководителя, точнее, руководительницу диплома я выбирал по принципу «только бы не мешала». Никаких отчетов никому не высылал, никто моей практикой не интересовался. К счастью. Потому что никто не отвлекал меня на всякую ерунду. Я «вгрызался» в банковское дело. И чем больше я работал, тем больше понимал, как мало я знаю. И мне помогали все. У нас был очень хороший, я и по сей день считаю, коллектив. Конечно, там были разные подводные течения, какая-то конкуренция, но меня это не интересовало. Как не интересовало ничто подобное ни до, ни после. Мне нравилась работа, и мне помогали ликвидировать мою практическую безграмотность все, к кому я обращался с вопросами.
После практики я возвращался, четко зная, где буду работать после института. Это было немаловажно и по тем временам. Чисто случайно я выбрал именно ту профессию, которая была мне нужна, в которую я влюбился сразу и на всю жизнь. Пазл сложился.
Апрель, май и почти весь июнь народ писал дипломы. Мой диплом был уже готов, и я с новыми силами окунулся в личную жизнь. Продолжалось активное изучение подоконников на набережной Робеспьера, преферанс с бесконечной пулей, которая расписывалась на обоях Люсиной квартиры.
На пятом курсе в одной комнате со мной жили еще два парня. Один из них появлялся примерно раз в две недели. Второй, назовем его Петя, был высок и невероятно худ. Ничего не жрал и экономил деньги. На всём. Мог удовольствоваться одним плавленым сырком в день. На сэкономленное покупал диски, перепродавал, за деньги давал эти диски переписывать, и снова экономил.
Вот с Петей в одной комнате и доживали мы последние институтские дни. Иногда что-то готовили поесть, слушали диски, иногда водили девочек. Поесть покупали в основном пельмени. Вареные пельмени есть было невозможно, и мы их жарили. Жарить их надо было сразу после покупки и немедленно съедать, потому что, остынув, недоеденное начинало невыносимо вонять и выбрасывалось в сортир.
Выводить девочек из общаги было опасней, чем заводить. На вахте сидели злобные тетки и блюли нашу нравственность. Девочек посторонних пропускали крайне неохотно, равно как и посторонних мальчиков. Изгнание начиналось уже с половины одиннадцатого вечера. И что можно за такое время успеть? Но студенты и студентки успевали, а нередко обманным путем заводили подруг и друзей на ночь.
В радиусе двух километров от общаги были три военных училища. Курсанты этих училищ ходили к девицам из нашего общежития в гости. Некоторые женились. Преимущественно по залёту. Наибольшим спросом пользовалось, пожалуй, Военно-политическое училище. Будущие политработники пили много больше других будущих военных специалистов, блевали в сортире, и много хуже других могли вспомнить, что, с кем и как вытворяли накануне. Впрочем, насколько я помню, жены из них, по отзывам тех же курсантов, получались неплохие.
Этой же весной появились и новые варианты с трудоустройством после института. В том числе и достаточно экзотические, вроде фиктивного брака в Питере на взаимоприемлемых условиях. Однако я твердо нацелился вернуться домой.