Помните это: «Григорьев – яркая индивидуальность, а Диккенса не читал»?
За три декабрьских дня потеряла две сережки. Разные, в смысле - непарные. Тепло, дождит, шапка осенняя тугая, замки на серьгах плохие. Разоблачаешься – и минус одна. Со страха ношу теперь самое плохонькое, «не жалкое», женская самооценка на нуле. Или ходить красивой без шапки, или в тепле и некрасивой. Извечный выбор русской бабы.
Много читаю об эмиграции в теплые страны, пока не выясняю, что зимой там тоже – дождь. И тоже холодно без шапки. Где не дождит и жарко – грязно, антисанитарно и преступно. Туда не хочу, а значит – выбора нет.
Люди в метро стали плохо пахнуть. Не по-летнему, кожей, а по-теплодекабрьски. Нестираной одеждой, неустроенной жизнью, спиртным от стресса. Пахнут унынием, короче, а это – тяжкий грех. Вспоминаю статью Анны Кирьяновой о том, что плохой запах – тоже агрессия. Ага, вот они, голубчики, опять я вас поймала.
А потом думаю: ну сколько уже можно. Рождество ведь на носу, надо о хорошем. А ты сидишь, как Скрудж, и только и считаешь – тут убыток, там потеря. Надо быть щедрее, добрее – шепчут духи прошлого. Пусть сережки будут жертвой великим древним зимним божествам, пусть в обмен на них случится что-то хорошее. Пусть даже не у меня, допустим, а у тех несчастных, что вечно носятся по эскалаторам, как сумасшедшие. Пусть придет к ним, наконец, счастье и мир. Пусть им, наконец, не надо будет никуда спешить.
Стала ловить себя на страхе от хорошего. Хорошее воспринимается как ненормальное. Как какой-то подвох. К чему бы это? Подозрительно. Счастливые концовки в кино заставляют хмуриться. «Штамп какой-то», - возмущается ребенок. А рождественская сказка – это и есть штамп. Про банальность зла слыхали? А это банальность добра. Спроси любого горемыку – хочет он, чтобы интересно или хорошо? Хорошо, конечно, ответит он. Интересного и так до кучи. Хорошего мало.
Да нет же, нет – подключается дух нынешнего. Хорошего, на самом деле, много, просто нужно это заметить. Не циклиться на сережках своих, а посмотреть хотя бы рядом с собой. Дети, музыка. Горячий шоколад. Кошка с дикими глазами сидит под елкой, надо ее отгонять, пока не случилось страшное, и это тоже хорошо. Есть и елка, и кошка, а значит, дом – уже много по нынешним временам. У Григорьева вот не было, например. Хотя любовь была, что тоже весьма. Даже не знаю, что лучше. Хотя нет, знаю. Лучше – когда все. И кошка, и елка, и любовь.
Хотя вот тоже – если у вас нету дома, пожары ему не страшны. А как жить, если все время бояться будущего? Пожара, потери, грубости. В метро уже заходишь, как на Голгофу – дикие люди, дети гор. А ведь они такие же, как ты, и внутри у них тоже горит свет. Значит, кто-то дома. Постучи – откроют. Просите – и дано будет вам.
Не просить – совет не того, о ком мы. Тот, о ком мы, плохого не посоветует. Да и вообще не советует. Просто говорит – приходите. Всех приму. Просто приходите. Но это на поверку часто и оказывается самым сложным.
Просите, бойтесь, верьте.
Мы уже на полпути из тьмы.