Все свое детство, лет с 9, я провел с собаками. Не то чтобы только с собаками, но собаки, уход за ними, их дрессировка, занимали большую часть моего досуга. А собак я держал серьезных: ротвейлеров, стаффов, аргентинов. Сегодня-то я держу йорка трем мальчикам и двум девочкам, но когда-то очень большой, очень важный след в моем становлении как психолога, как человека, как отца, оставило во мне это общение. Собаки научили меня многому. И одной из важных вещей было научиться понимать, чего я хочу, и понимание того, как понимает собака, чего я хочу, когда я обращаюсь к ней. А самое главное, совпадают ли эти понимания. Возможно неожиданно, даже провокативно, вызывающе, звучит умозаключение (мне-то оно кажется вполне легитимным и разумным), что совершенно не известно, с кем этот процесс легче. То есть легче ли быть правильно понятым человеком, чем собакой, или легче быть понятым собакой, чем человеком.
Я помню ситуацию, которая стала для меня смыслообразующей на всю жизнь. У меня была ротвейлерша Брама (пожалуй, моя любимая собака), великолепно отдрессированная по всем возможным курсам, включая цирковую дрессировку. Ее фирменной фишкой была охрана предмета. Я мог идти с ней по территории дрессировочного полигона, плотно забитого людьми и собаками, незаметно уронить спичечный коробок, едва слышно проронить “охраняй”, и уйти из зоны видимости на 2 часа. В течение всего этого времени она очень надежно охраняла этот спичечный коробок от людей и собак. А через 2 часа можно было пройти мимо нее разговаривая с кем-то и так же тихо проговорить “гуляй” - и она, совершенно счастливая, после двух часов несения службы, уносилась играть с собаками, напрочь забыв о проклятом коробке, который, как вы понимаете, нахрен ей был не нужен ни до ни после.
Поскольку дрессировали мы своих собак вместе с милицейским кинологом, она была предметом всеобщей зависти. Конечно же, я, как хозяин, мог в любой момент в процессе ее охраны подойти и взять охраняемый ею предмет. И вот однажды я решил проверить, а что будет, если я продемонстрирую ей, что я не уверен в своем праве забрать у нее предмет, который ей приказано охранять (
мной же, хозяином, и приказано ). Что будет, если ей покажется, что я сомневаюсь, не уверен, колеблюсь? Я подошел к ней, и вместо того, чтобы спокойно взять этот предмет, я, тревожно оглядываясь, всячески демонстрируя неуверенность, дрожащей рукой потянулся к предмету. То, что я увидел, меня потрясло и осталось для меня одним из важнейших, организующих мои взгляды на жизнь и на себя, воспоминаний. Моя Брама, которая была выращена у меня за пазухой, с 16 дней выкормленная с детской соски, чемпионка по всяческим курсам дрессировки, звезда агитбригады, дрессированная, как часы, вдруг с совершенно фирменным выражением глаз, как она это делает, когда посторонние пытались ее подразнить, опустила голову к предмету, заморозила на мне глаза и тихо и очень гортанно зарычала. Практически всегда этого хватало. Поверьте, этого даже мне вполне хватило, чтобы всерьез задуматься - а так ли мне нужны спички, если я не курю? Конечно, Брама была примерно наказана, за столь неуважительные и революционные мысли по поводу охраны огня от собственного хозяина, но для меня это стало уроком, воочию и однозначно продемонстрировавшим мне, насколько четко “работают”, например, двойные сообщения. Работают даже там, где по всей логике “правильное” очевидно.
Да, в 17 лет так или иначе я все-таки научился не мытьем, так катаньем, говорить собаке лежать так, чтобы она ложилась даже на пешеходном островке посередине автострады. А вот сегодня, в 52 года, после 10 дрессированных собак, после сотен обученных в школе детей, после тысяч проведенных психотерапий, 5 воспитанных детей собственных, я так и не научился в 9 часов вечера с 2 метров так говорить своему четырехлетнему сыну идти спать, чтобы он подошел к своей кроватке, укрылся одеялом, повернулся на левый бочек, закрыл глазки, и больше не мешал мне писать эти тексты. Вот и сейчас - уже 11, а он продолжает весело скакать по дому и издеваться над моим педагогическим опытом. Может быть с голосом что-то не так?