Софи Лорен была поражена очередью в Мавзолей, никогда не изменяла мужу и выходит на сцену бесплатно. Об этом великая кинозвезда рассказала «Известиям» после присуждения ей почетной награды международного фестиваля Capri Hollywood — крупнейшего смотра итальянского кино в Лос-Анджелесе, проходящего в предоскаровскую пору и зачастую влияющего на выбор фильмов — номинантов на главную кинопремию мира.
— Поздравляем с очередной наградой. За свою жизнь вы собрали огромное количество призов, в том числе два «Оскара». Но за первым из них — за роль в фильме «Чочара» (1962) — вы не выходили на сцену, остались дома в Риме. Почему? Так не хотели лететь через океан?
— О нет! Я просто была уверена, что если не выиграю, то расплачусь прямо на публике от обиды, и потом все будут это вспоминать и смеяться надо мной. Я не допускала мысли, что могу выиграть. Поэтому осталась дома. Кэри Грант (знаменитый голливудский актер. — «Известия») позвонил нам рано утром и сказал, что «Оскар» присудили мне и Академия собирается устроить торжественный обед в мою честь. Мы с Карло (Карло Понти, 1912–2007, кинопродюсер, супруг Софи Лорен. — «Известия») сразу же полетели. Да и потом я летала сюда на съемки много раз.
— Этой осенью прошло ваше турне по Америке. Но почему-то вы выступали только в небольших городках — Эскондидо в Калифорнии, Провиденс в Род-Айленде... Почему не Лос-Анджелес, не Нью-Йорк? Ведь там люди бы стояли в очередях, чтобы вас увидеть.
— Именно поэтому я там и не выступала! Я не собираюсь устраивать цирковой аукцион — «Эй, смотрите, к нам приехала живая Софи Лорен». Я хочу работать для тех, кто меня знает и любит, кто следил за моим творчеством все эти годы, у кого с моим именем связаны важные жизненные события, воспоминания. Эти люди не поленятся проехать 300 км от дома, чтобы увидеть меня. И я это ценю. Я выхожу на сцену бесплатно — ради того, чтобы доставить удовольствие этим людям. Пусть их будет мало, но зато это моя публика. Я вижу каждого и говорю с каждым. В большом городе это было бы невозможно. Огромный зал был бы полон, и я бы видела не лица людей, а просто безликую толпу.
— Есть мнение, что вы долгие годы жили в Голливуде, поскольку в США ваш брак с Карло Понти, заключенный в 1957-м в Мексике по доверенности, признавался официально, в отличие от Италии.
— Это так. В Голливуде мы официально считались мужем и женой, у нас был свой дом, мы могли принимать гостей и вместе ходить в гости, не боясь натолкнуться на осуждение или даже оскорбления, как это было в Италии. Это было важно для нас. Карло был моей единственной любовью, я мечтала прожить с ним свою жизнь, родить ему детей. На родине всё это было неосуществимо из-за строгости католических законов. Церковь не позволила бы ему получить развод, несмотря на то что его первая жена Джулианна отнеслась к нашей любви с пониманием и даже сочувствием. Стоило нам вернуться в Рим, как нас немедленно разлучили.
— Насильственно?
— Да! Представьте себе! Впрочем, я ожидала этого и не хотела возвращаться. Мы ведь знали, что итальянские газеты следили за нами. Что Карло официально обвинили в двоеженстве и Ватикан пригрозил нам обоим отлучением. Но так получилось, что мы должны были приехать. В 1959 году летом я снималась в фильме «Это началось в Неаполе». Я прилетела в Италию одна, Карло оставался в Лос-Анджелесе, мы решили, что ему лучше не рисковать. Но он попросил Витторио де Сику (великий режиссер, один из лидеров итальянского неореализма. — «Известия») полететь со мной, чтобы опекать меня.
У Витторио была точно такая же ситуация, как у нас (он получил развод от первой жены и сочетался браком со своей возлюбленной по доверенности в Мексике в 1959 году. — «Известия»). Но про его брак итальянские газетчики пока не пронюхали. Витторио прилетел из Лос-Анджелеса в Неаполь, и на съемках он просто скромно присутствовал, чтобы не привлекать внимание прессы. А в результате режиссер фильма Мелвилл Шэвелсон предложил Витторио сняться со мной в одной из эпизодических ролей — просто так, в шутку. Это было очень весело…
Из Неаполя мне пришлось ехать в Австрию — там я снималась в фильме «Олимпия» (известен также под названием «Дыхание скандала». — «Известия»). Но режиссер Майкл Кёртиц не понимал меня как актрису и фильм не получался. Опять Витторио пришлось ехать за мной — мы тайком оставались на площадке ночью и переснимали снятые за день сцены. Когда Кёртиц прознал об этом, он уже ничего не мог изменить. И фильм в результате получился не таким уж плохим.
В это же время мы узнали, что мне присужден приз в Венеции, и я из Вены поехала прямо в Венецию. Публика встретила меня восторженно, никаких проблем не возникло. Так как у Карло был договор в Голливуде еще на несколько фильмов, то мы — Витторио и я — вернулись в Америку, где в нашем доме в Беверли-Хиллз нас ждали Карло и жена Витторио. А через год подошло время снимать фильм «Чочара», действие которого происходило вблизи Рима. И мы все вчетвером прилетели домой. Вот тут-то и началось.
— Однажды вы рассказывали, что Карло Понти нанял охрану на случай, если фанатичные римские католики попробуют на вас напасть…
— Карло был такой человек — считал, что все проблемы можно решить. Но всё получилось иначе. Никто на меня не собирался нападать — наоборот, люди встретили меня с восторгом. Зато полицейские разлучили нас прямо в аэропорту в Риме. Карло в наручниках сопроводили домой к жене, а меня отправили в ту самую маленькую квартирку, которую мы с мамой купили на мои первые гонорары и где она до сих пор жила с сестрой. И всё! Мы больше не могли видеться открыто. Если бы кто-то заметил нас вместе, Карло оказался бы в тюрьме за двоеженство. Представляете? Я не могла жить с моим любимым, с моим мужем шесть лет! Всё это было очень серьезно… Чего только нам не пришлось пережить.
— Из-за этого вы в 1962 году аннулировали ваш брак?
— Иначе бы мы не могли не только встречаться, но и работать вместе. Тюремное заключение грозило и Витторио. Его брак был также аннулирован. Благодаря этому решению Карло и Витторио разрешили делать «Боккаччо 70».
— Но в результате Карло удалось решить проблему, как он и обещал?
— Да. После того как «Чочара» получила столько внимания во всем мире, Карло пригласил в Париж лично премьер-министр Жорж Помпиду, поскольку это была копродукция с Францией. Карло воспользовался ситуацией и попросил у Помпиду французское гражданство для всех нас. Помпиду не мог ему отказать. В апреле 1966 года я приехала в Париж и там наконец-то смогла обнять его, не прячась от людей. Мы поженились теперь уже навсегда.
— Если проблема с браком оказалась решена, почему вы не вернулись в Италию?
— Ну почему же не вернулись? Мы всё время снимали в Италии… В Риме был наш дом. Но дело в том, что у меня дважды был выкидыш, а я очень хотела родить ребенка. Я искала помощи у врачей везде, где мы были. Уже потеряла надежду, как вдруг мне рассказали про доктора в Женеве, который творит чудеса. Поэтому, когда я забеременела в третий раз, сразу поехала в Швейцарию и остановилась в отеле рядом с его клиникой. Он велел лежать все девять месяцев, и я так и сделала — лежала у себя в гостиничном номере до самых родов.
Когда родился сын, мы, естественно, не могли продолжать жить в гостинице и купили дом. Завели хозяйство, пригласили няню для ребенка. Понемногу приспособились к жизни в чужой стране. Я хотела еще одного ребенка, и выносить его я могла бы, опять же, только здесь, в Женеве, с помощью моего чудесного доктора. Поэтому я осталась в Швейцарии еще на несколько лет. Шел год за годом, я прижилась на новом месте. Выезжала только для съемок. Но если бы не эта проблема, нам бы и в голову не пришло уехать из Италии.
— Газеты того времени писали, что пока вас с мужем не было дома, полиция Рима ворвалась на вашу виллу и конфисковала коллекцию живописи, которую Карло Понти собирал всю свою жизнь.
— Ах, как не хочется вспоминать это трудное время… Вся эта история с судом над Карло… У него было очень много врагов, из-за того что он был так успешен. Пока он был гражданином Италии, платил налоги в итальянскую казну, поддерживал славу итальянского кино — все его любили. Но потом он получил французское гражданство, стал делать фильмы с иностранными киностудиями, и любовь сменилась ненавистью.
Когда же мы обосновались в Женеве, итальянское правительство попыталось забрать у Карло его коллекцию картин. Просто потому, что кто-то в правительстве решил: шедевры должны остаться в Италии. Хотя с какой стати работы испанца Пикассо должны принадлежать Италии? На Карло завели судебное дело, пока он был на съемках в Париже. Полиция ворвалась в дом и вывезла все картины. Карло был потрясен. Он ведь очень любил свою страну, не мог представить себе жизнь вне Рима.
В Библии говорится: нет пророка в своем Отечестве. Это правда. Карло после всего этого не мог больше работать, не мог сосредоточиться на кино. У него началась депрессия. Он пытался договориться с правительством. В результате, конечно, с него все обвинения сняли, но — слишком поздно!
— Ведь и вас тоже не пощадили. Ваше судебное дело длилось много лет, но окончилось полной реабилитацией?
— Я провела полмесяца в тюрьме ни за что. Якобы мой бизнес-менеджер сделал ошибку и не доплатил мои налоги. Я в этом не разбиралась тогда, не разбираюсь и сейчас, но как гражданка Италии я добровольно пошла в тюрьму. Если суд решил, что я виновна, я следую его решению. Потому что суд — это выражение воли народа. Моего народа.
— Но вам наверняка было очень страшно идти в тюрьму?
— А как вы думаете?! Ведь мои сыновья уже были подростками, когда это случилось, — что они должны были думать о своей матери? А мои зрители? Но никто не отвернулся от меня. Наоборот, мне кажется, люди еще сильнее меня полюбили.
— Через 10 лет после этого вам вручили высший орден Италии. Страна попросила у вас прощения?
— Просто добро победило зло — и это, наверное, лучшее, что случилось в моей жизни, не считая Карло и детей.
— Вы снимались у многих прославленных режиссеров, в том числе у Чарли Чаплина. Но такое впечатление, что Витторио де Сика был для вас кем-то особенным. Почти все свои значимые роли вы сыграли в его фильмах: «Золото Неаполя», «Чочара», «Вчера, сегодня, завтра», «Брак по-итальянски», «Подсолнухи»...
— Думаю, между режиссером и актерами должны установиться глубокие отношения. Ведь если вдуматься, во время съемок нет людей ближе. Да, актер воплощает мысли и чувства режиссера. Но их же нужно актеру как-то передать! Витторио так глубоко проникал в мою душу, что я видела его глазами, слышала его ушами. Он словно нес свет в своих ладонях — и показывал его мне. Он был очень добрый, скромный, веселый. Никогда не повышал голоса. Если хотел что-то сказать на съемках, подходил близко и шептал на ухо, чтобы никто другой не слышал.
Он научил меня работать с камерой: все мои приемчики — от него. Витторио ведь сам был прекрасный актер. И это было для меня лучшей школой, которую только можно представить. Да, мой дорогой Витторио! Как страшно и как рано он ушел! (Витторио де Сика умер от рака легких в 1974 году, успев закончить свой последний фильм с Лорен «Поездка». — «Известия»)
— В 1965 году «Брак по-итальянски» участвовал в IV Московском Международном кинофестивале. Вы с Карло прилетели в СССР представлять фильм. У вас сохранились воспоминания об этой поездке?
— О, это было так давно! Я помню, что мы почти всё время были в Кремле (фестиваль в те годы проводился в зале заседаний Верховного Совета СССР. — Известия) и там всё было невероятно красиво, сверкало золото. Но настоящее золото было в сердцах людей — нигде больше меня так тепло не встречали!
В один день я попросила отвезти меня поклониться праху великого писателя Чехова. Привезла цветы ему на могилу, долго стояла и думала. Я была взволнована до слез.
— А через пять лет вы и Витторио приехали в Москву снимать фильм «Подсолнухи». Для ваших поклонников в СССР это было огромным событием!
— Эта поездка была событием и для меня тоже. По сценарию мне нужно было ходить по улицам Москвы с грустным лицом — ведь я приехала искать могилу своего мужа. А мне всё никак не удавалось изобразить грусть, ведь вокруг было столько красивого и интересного, столько доброжелательных людей! Я чувствовала себя как дома. Помню, мы снимали в московском метро и я была поражена его архитектурой. А еще я долго шла по Красной площади вдоль длинной очереди — люди ждали, чтобы посмотреть на мертвое тело Ленина.
— После ваших визитов советская пресса много писала о вас. В частности, ходила такая легенда: мол, ваша мама мечтала сделать из вас актрису и постоянно возила вас на конкурсы красоты, но каждый раз вам отказывали и говорили, что у вас губы, как у лягушки. Была и еще одна история: как будто Карло Понти увидел вас, влюбился с первого взгляда и убедил устроителей очередного конкурса в Неаполе допустить вас к участию. И с него-то началась ваша карьера.
— Обе истории — правда. Моя мама действительно мечтала, чтобы я стала актрисой. Она считала меня абсолютной красавицей, несмотря на то что в детстве в школе я была страшненькая и худая, меня даже называли «зубочистка». Меня, правда, не допускали к участию в конкурсах красоты — по их понятиям я была недостаточно красивой. Про лягушачьи губы не помню, но мне всю жизнь говорили, что у меня что-то не то: нос, губы, шея, глаза, советовали сделать пластическую операцию (смеется).
А в Неаполе… когда нас в очередной раз прогнали, мы с мамой сели за столик в кафе и заплакали — нам было очень обидно. И там же оказался Карло. Он спросил, почему мы плачем. Мама объяснила ему, что меня не взяли на конкурс. Он рассмеялся и сказал: «Не плачьте, сеньора, ваша дочь будет участвовать». И ушел. Через несколько минут за нами прибежали какие-то люди, потащили меня в гримерную, потом примерять платья. Ну, и дальше вы всё знаете.
— Вас часто спрашивают о ваших партнерах по фильмам. Список имен, конечно, внушительный: Кэри Грант, Грегори Пек, Ричард Бёртон, Пол Ньюман, Морис Шевалье, Жан-Поль Бельмондо, Кларк Гейбл, Марлон Брандо, Омар Шариф — все роковые мачо, секс-символы эпохи. Вас постоянно спрашивают, были ли у вас романы с партнерами...
— У меня никогда не было романов с моими коллегами — ни с актерами, ни с режиссерами. Мне смешны все эти истории. Да, были случаи, когда мои партнеры в меня влюблялись, теряли голову. Но в этом не было моей вины — я никому и никогда не давала повода. Никто не смог бы меня оторвать от моего Карло. Он был моей единственной любовью. Моя совесть чиста перед людьми.