Шестилетний Насато, как и подобает старшему, взял его под свое покровительство.
В начале июля от деда из дальнего улуса вернулся первый силач малышей девятилетний Жимба — вихрастый мальчишка с крепкими кулаками, похожими на небольшие кедровые шишки. Ребят он называл ватагой, а себя атаманом.
Дня два «атаман» Жимба приглядывался к Олзобою, а затем, с видом владыки развалясь на земле, стал допрашивать:
— Эй, найденыш, тебя, где нашли? В хлеву ай в степи?
Четырехлетний Олзобой стоял перед Жимбой, глядел во все глаза и не понимал, чего от него хочет этот большой мальчишка с таким же, как и у него, шрамиком над бровью. Рассказывали, что года три назад Жимба неудачно покатался на бурунчике — небольшом бычке, и тот, сбросив его, задел копытом.
— Говорят, найденыш, у тебя и отца совсем не было? — громко продолжал Жимба.— Тебя, не журавль ли принес к нам в Амидхаши?
Конечно, Жимбу очень мало, интересовала родословная Олзобоя. Очевидно, он слышал пересуды взрослых о. Субади и Дагбажалсане и теперь перетолковывал их по-своему. А скорее всего, ему просто хотелось показать свою власть товарищам — атаман! — и потешиться над новичком. Олзобой все не мог понять, что от него хотят, глядел исподлобья.
— Что же ты молчишь? — повысил голос Жимба.— Аль языка нету? Может, твой язык собаки съели? А ну покажь!
Некоторые из ребят захохотали, подлаживаясь к Жимбе. Олзобой насупился: зачем над ним смеются? Если так, то он не будет разговаривать с этим мальчишкой. Он отошел и сел на траву рядом со своим покровителем Насато.
Жимбе показалось это неуважением к его персоне.
— Тебя кто отпускал? Я твой командир. Сми-иррна! Встать! — Он с минуту выждал.— Так ты не хочешь, найденыш сопливый? Ну, я тебе не бабка Дыма, научу разговаривать!
И вскочив, Жимба подбежал к Олзобою и рывком поставил его на ноги. Тот сильнее засопел маленьким носом.
— Долго мне ждать? Отвечай.
Олзобой упорно молчал.
— Хочешь, чтобы уши отрезал? Останешься безухим.
Больше Жимба ничем не успел припугнуть Олзобоя. Сзади на него кто-то набросился, повалил. Жимба вскочил с проворством собаки, на которую прыгнула кошка.
Кто это? Насато?
Да, это был младший сынишка председателя. Как верный друг и покровитель Олзобоя, он встал на его защиту и сбил с ног обидчика. Ошеломленный неожиданным нападением, Жимба остановился в нерешительности: стоит ли связываться с тугдэмовским парнишкой? Ребята смотрели на него выжидательно. Кишка ослабела у атамана? И тогда Жимба все же для острастки легонько ткнул Насато кулаком в нос.
Удар оказался неожиданно сильным, и Насато растянулся. Неловко поднялся на четвереньки, выпрямился, глаза его блестели от слез. Подскочив к Жимбе, он стал харкать ему кровяными плевками прямо в лицо. Жимба растерялся. Он привык к беспрекословному подчинению всех, кто уступал ему в силе, и храбрость Насато явилась для него полной неожиданностью. Жимба закрыл лицо растопыренными ладонями, угрожающе проговорил:
— Ну-ка перестань! Ох, покажу я тебе! Погоди-ка вот, погоди!
Взбешенный Насато продолжал плакать и плеваться: теперь на него не действовали ни угрозы, ни уговоры. Жимбе пришлось подмять его под себя и дать еще несколько увесистых тумаков.
Увидев, что его друга Насато бьют, Олзобой вдруг повернулся и дал стрекача. Мальчишки, наблюдавшие за расправой атамана с председательским сынком, почуяли что-то неладное и тоже потихоньку разбежались. Последним улепетнул Жимба: еще поймает Тугдэм и задаст трепку.
Опасения Жимбы оказались напрасными: председатель не пришел, чтобы расправиться с ним за сынишку. Когда Насато с красным распухшим носом прибежал домой, мать не только не пожалела его, не приласкала, а встретила бранью:
— Зачем с ребятами дрался?
Вместо того чтобы рассказать все обстоятельно, Насато при воспминании о полученных тумаках вдруг заревел:
— Да-a, я ему еще дам! Я... камнем голову прошибу!
— Вот как! — недобро прищурилась мать.— Ну-ка ступай за перегородку. На улицу ни ногой!
И вдобавок дала шлепка.
Лишь вечером от бабки узнала Мэдэг, за что пострадал Насато. Она мысленно пожурила себя за вспыльчивость, но разве родители извиняются перед детьми? И Мэдэг еще раз вновь строго-настрого запретила Насато драться: кого бы ни обидели, приди и расскажи дома, родители разберутся. Правда, она тут же приласкала своего смелого, справедливого сынишку, сунула ему сдобную лепешку и леденцов.
Тем временем Жимба сидел на бревнах возле колхозного амбара и настороженно поглядывал по сторонам: надо быть начеку, не даться председателю Тугдэму в руки. А может, явится председательша? От этой-то он и подавно удерет. Надо только проследить, пойдет ли она жаловаться к ним домой, чтобы знать, как держать себя с отцом и матерью.
И тут Жимба увидел Дыму: бабка торопилась к их юрте.
Вот она толкнула дверь, вошла. Жимба лениво стал бросать комья земли, стараясь попасть в наполненную водой колею на дороге. Любопытно, знает ли бабка Дыма, что он дал выволочку Насато? Если знает, то небось сейчас говорит его родителям: «Негодник-то ваш вырастет никудышным человеком. Давеча обидел председательского сынка». Воображение Жимбы с живостью нарисовало дальнейшую картину: вот мать наливает старой Дыме чай в плошку и совсем мирно, даже с улыбкой говорит: «Дети, что собаки: семь раз на дню передерутся и семь раз помирятся».
Жимба встал с завалинки, потянулся. Не сходить ли к ручью искупаться? В это время из юрты выскочила бабка Дыма. Что это она так быстро? Да вон как сердито сжаты у нее губы! Удивление у Жимбы перемешалось с тревогой. Не удрать ли заранее?
Оказалось, что Жимба уже опоздал: с порога юрты мать властно звала его домой. Ничего не поделаешь, надо повиноваться. Нехотя, словно подталкиваемый кем-то, пошел он домой. Внезапно его осенила новая мысль: «А что если бабке наябедничал сопливый найденыш?» Не-ет. Его-то он и пальцем не тронул.
Отец Жимбы, бритоголовый, в нижней расстегнутой на мохнатой груди рубахе, как обычно, сидел на потнике в хойморе и завязывал узел треноги, сплетенной из нового скрипучего ремня. Мать встретила сына страдающими глазами, молча стала убирать, со стола посуду.
Отец продолжал возиться с треногой, поплевывал на узел, красными жилистыми руками затягивал крепче... Прошла мучительно долгая минута. Наконец он поднял недобрые глаза на Жимбу, неподвижно стоявшего у дверного косяка.
— Поди сюда!
Дальнейшее случилось в одно мгновение. Не успел Жимба, почесывая затылок, приблизиться к хоймору, как его через голову по этому затылку больно хлестнула туго скрученная твердая, как проволока, тренога и раздался испуганный крик матери:
— Тише бей!
И завязалась глухая возня. На голове атамана Жимбы выросли угловатые шишки, на спине пролегли багряно-синие полосы, а заступившаяся за него мать была отброшена в сторону с бешеной силой и шлёпнулась на дрова, сложенные возле двери.
Четверть часа спустя, когда глава семьи вышел из юрты, мать шепнула Жимбе:
— Зачем обидел сына бабки Дымы? Он сиротка,— и неловко, виновато улыбнулась.