Десятки людей спешат по улице, совершенно не замечая, как я стою, прислонившись к стене. Там, через дорогу скоро будет она. Прошло столько времени, а я по-прежнему хочу её видеть. Так получилось. Кто-то отпускает, а кого-то не отпускает память. Вот так вот всё просто.
Тишина, если этим словом можно назвать гул дневного города не имеющий ко мне никакого отношения. Городу всё равно, он безжалостен и жесток. У него свои цели и в его венах, если так можно сказать, течёт отнюдь не кровь, а там плещутся купюры самых разных цветов и номиналов. А ещё эти лабиринты улиц полны гула голосов, и если ты потерял своё значение среди всех этих людей, перестал быть для них кем-то большим, чем лицо, которое будет забыто через несколько секунд – тебя больше не существует.
Одиночество. Когда-то я думал, что оно очень похоже на свободу. Свободу от обязательств и зависимостей. Меня опьянило само недостижимое существование чувства полной независимости от чьего-то мнения, суждения, осознания, что я могу делать всё, что захочу и не должен буду не перед кем за это отчитываться. Разве что перед работодателем и то, строго в профессиональных рамках, но это такая вот неизбежность. Слышали фразу «бойтесь своих желаний»? Так вот, я убедился, что это чистая правда - их стоит бояться. Я хотел ощутить это чувство, посмаковать его и насладиться послевкусием, словно это какое-нибудь отличное итальянское вино. И вот я это вино попробовал… Оно оказалось самым сухим и безвкусным в моей жизни. Эта свобода оказалась подобна кожаным ремням, которыми закрепляют психов в дурдоме. Она оказалась ядом, отравившим меня до такой степени, что я подобно смертельно больной крысе просто смирился со своей участью и не допускаю в голове, что всё же можно освободиться от этих ремней свободы. Свобода оказалась величайшим обманом, который человечество только смогло придумать – она оказалась заключением в собственном аду, который с каждым днём всё жарче и жарче разгорается в голове, медленно пожирая всё то, что является твоей личностью. И ты ничего не можешь с этим сделать… Должен найтись хоть кто-то, кто протянет тебе огнетушитель и проследит, чтобы пожар не начался снова. Так устроено – сам ты до него никогда не дотянешься. Только парная, а лучше командная работа.
Она выходит из дома и идёт на остановку. Тоже одна и, наверное, всё ещё настолько же смертельно свободная, как и я. Я не вижу выражения её лица, но мне хорошо видна походка – всё такая же слегка суетливая, но твёрдая. Про такую нельзя сказать, что она поскользнётся на льду. Слишком она твёрдо идёт. Мне кажется, что лёд просто не осмелится мешать ей идти.
Я не стараюсь как-то обратить её внимание на себя. Наоборот, я не хочу, чтобы она меня видела. Это тоже такая свобода – оставаться невидимкой. Ты можешь прийти в любое заведение: бар, клуб или другое место, где собираются люди, но ещё на первобытном, невербальном уровне по твоей мимике и жестам они поймут, что ты им не можешь быть интересен. Если с тобой заговорят, то ненадолго и без продолжения беседы ночью по телефону или за кружкой чая. Нет, людям нужны те, кто умеет много и часто улыбаться, а мне не приходится. Некому.
Вот, она стоит на остановке, смотрит на табло. Судя по тому, как резко она повернулась в ту сторону, откуда обычно приходит транспорт – она увидела, что скоро приедет нужный ей маршрут. Совсем немного и она исчезнет из моего поля зрения. Всё такая же смертельно свободная…
Белая маршрутка тормозит на остановке, скрывая её, а когда отъезжает – на остановке пусто. На ней нет совершенно никого. Только снеговик радостно стоит недалеко от неё, но уже без морковки. Её кто-то съел.
Вечер, уже прошло много часов с того момента, как она уехала на маршрутном такси куда-то в сторону своей работы. Может быть, там её свобода не становится настолько убийственной, ведь там она не свободна. У неё есть должностные обязанности и в принципе, это нормально, что когда человек переступает порог своей работы в нём срабатывает какой-то переключатель и… И это уже другой человек. Он кто угодно: менеджер, администратор, фотограф, эксперт, но только не он сам. И так действительно проще, но как только заканчивается регламентированный рабочий день - человек возвращается в собственные объятья и нередко, в оковы всепоглощающий и убийственной свободы. Свободы, оказавшейся фикцией, обещающей безмятежность и гармонию, а оказывается, что ты становишься также свободен, как оставленный капитаном корабль, невидимый ни с одного берега, как птица, больше не ощущающая маршрута своего перелёта. Ты становишься призраком… Мы, люди, странные существа – нам нужны оковы, которые мы надеваем добровольно и тогда мы можем жить, но стоит их снять – мы оказываемся ещё более скованными. Это парадокс, но он имеет больше подтверждений, чем опровержений.
Перехожу дорогу… Шаг, ещё один, в наушниках играет что-то душевное, песня, смысла которой я никогда не прочувствую. Ведь она не на моём родном языке. Чуть не падаю оттого, что в меня врезается крупная женщина, обвесившая себя кучей сумок, прямо как шахидка взрывчаткой.
Шум, визг колёс по прочищенному от снега асфальту. Небо… Чёрное, полное звёзд, а ещё фонарь, который, кажется, закрывает собой луну… Вдох – боль, что-то врезается в грудь, а ещё в ней всё горит огнём. Но я не могу кричать… Чтобы кричать, я как минимум должен не слишком глубоко вдохнуть, а потом выдохнуть… А у меня нет столько воздуха. Я могу только хрипеть, даже не говорить, а просто издавать какой-то странный звук чем-то напоминающий тот, который издаёт бутылка газировки, когда её открываешь. Только не такой резкий, а плавный, словно от этой бутылки очень медленно откручивают пробку.
Свобода… Свобода умирать тут, на холодном снегу без осуждения и сочувствия. Ведь именно эти чувства накладывают определённые обязательства… Но их больше нет, как и свободы, её вообще никогда не существовало. Это всего лишь иллюзия… Но настолько прекрасная, что, может быть, хотя бы раз в жизни стоит в неё поверить, чтобы хоть немного на первых парах опьянеть, но потом очнуться в ужасном похмелье в пустой комнате с дрожащими руками.
Кто-то проходит мимо, кажется женщина. Не слишком молодая. Смотрит на меня. Взгляд холоднее снега, в котором я лежу. Она не видит во мне человека, которого сбила машина и скрылась с места… Она видит только социальное дно, призрака, который исчезнет незаметно для всех. Я пытаюсь что-то ей сказать, но вместо голоса только звук пробитой шины. Ещё кто-то, потом ещё, но они не останавливаются. Они не то чтобы не видят меня, они не хотят этого. Вызвать скорую? Надо назвать свои фамилию, имя и отчество и, скорее всего номер телефона. Я так делал, когда находил людей лежащих в снегу. Но на это нужно время, а оно слишком дорого, чтобы пожертвовать своё кому-то.
Чёрное небо, тысячи звёзд, многих из которых уже нет. Большинства… Посмотреть в прошлое очень просто – подними глаза и вот оно.. Миллионы, а то и миллиарды лет летевший свет, и всего лишь для того, чтобы отразится светлой точкой на сетчатке парня лежащего в снегу и медленно умирающего? Не способного вызвать себе скорую, потому что движение рукой стало непозволительной роскошью?
Нет, если этот свет столько сюда летел… Пусть хотя бы кто-нибудь даст ему имя, расскажет кому-то сидящему рядом о нём и из волокна этого света соткёт своё собственное будущее.
Звезда увеличивается, медленно становясь кругом с полупрозрачным ореолом, затмевающим все остальные звёзды… Холод сменяется теплом, а тяжесть и боль тела – невозможной лёгкостью…
Тело лежит на снегу, грудь больше не вздымается. Неужели это я? Неужели душа всё-таки существует, и теперь я вижу сам себя? Почему мне не страшно?
Снежинки пока ещё таят на лице, но очень скоро перестанут, бережно укрыв тело пледом….
Кто-то подходит к телу, наверное, проверить пульс… Но слишком поздно. Нет, не в пульсе дело. В карманах есть кошелёк и телефон, которые теперь принадлежат молодому парню, быстро уходящему вниз по улице.
Неведомая сила разворачивает меня и небо превращается в чёрную пустоту, среди которой есть только один огромный сгусток света. От него веет теплом и любовью, принятием, которое на земле испытать просто невозможно…
Бог, это ты?