Глава 7.
– Вот не думал вас здесь увидеть, – Бахметов вздрогнул уже через пару секунд от похлопывания по плечу – перед ним стоял Усольцев. – Вспоминал о вас пару раз.
– По какому случаю? – рассеянно спросил Бахметов, который все ещё обдумывал слова Миши.
– Без случая. Меня задели ваши слова о Боге.
– И слов не было никаких,– буркнул Бахметов, раздражённый постоянной словоохотливостью Усольцева.
– Не скажите! По-моему, вы очень чётко поставили вопрос. В какую сторону идёте? К Крюкову? Я вас провожу. Правда, после нашего разговора я вдруг стал думать о вещах, до которых раньше не было ни времени, ни дела. Может, и вам сейчас нет до меня ни времени, ни дела, но ответьте, пожалуйста, на один вопрос. Вы думаете о Боге, но кто вы? Иудей? Нет? Я так и знал, но спросил из любопытства – у вас, извините, мелькает иногда в глазах тоска из-за человечества заблудшего что ли? Не знаю, как выразиться, но в вас это есть. Ну, тогда вы какой-нибудь кальвинист. И здесь ошибся?
– К чему вам всё это? – уже с интересом вглядываясь в глаза собеседника, усмехнулся Бахметов, – честно говоря, он даже обрадовался возможности пока не думать о том проклятом раскладе, который сообщил ему Миша.
– Просто хотел услышать ваше мнение об очень серьёзных вещах. В первую очередь, конечно, о творческом потенциале религий. Уверен, в нашем акционерном обществе,– засмеялся Усольцев,– это направление будет в числе приоритетных.
– Но зачем?
– Не экономикой единой, Сергей Александрович, жив человек; да вы и сами хорошо это знаете. Без идей никуда; и, вполне возможно, человечество ещё не раз окунётся в этот источник опия. У меня созрел бизнес-проект в сфере всех имеющихся религий; но, извините, говорить о нём пока рано.
– Разве бизнес-проекты могут быть в отношениях с Богом?
– Могут быть, и ещё какие! Сейчас вся жизнь сплошной бизнес-проект.
– Вы меня рассмешили.
– Я на это и рассчитывал. Конечно, мысли ещё нужно будет собрать в кучку, но ваше мнение может их основательно перетрясти. Меня очень интересует, например, вопрос степени адекватности ответов разных религиозных систем на вызовы времени.
– Вряд ли чем тут могу вам помочь, – развёл руки Бахметов. – Недостаточно думал об этом, чтобы заявлять мнение; но мне кажется, что никакая из религий не готова адекватно реагировать на происходящее.
– Вы стоите на моей позиции! Но почему, скажите, не готова?
– Может, потому, что, как вы говорите, потенциал был рассчитан на доиндустриальное общество.
– А как же Кальвин со своими идеями успеха в производственных делах?
– Во-первых, не только в производственных; во-вторых, если даже и только в производственных, то его идеи были лишь мотивом строительства промышленной базы, а вовсе не целью. В том же иудаизме адекватности куда больше, хотя бы за счёт идей Талмуда.
– Как вы считаете – их можно сблизить?
– Этих?!
– Ну, хотя бы умозрительно.
– Вряд ли можно – потому что, для начала, вряд ли кто захочет.
– Но на мир наваливаются катаклизмы, и мы просто обязаны просчитывать все возможные ходы. А мусульмане?
– Многих переживут за счёт искренности переживания и ритуализма.
– Но ведь им сложно – запреты отсекают целые пласты развивающейся культуры – ну, хотя бы технику.
– Это для них построит Запад. А в борьбе за выживание все средства будут хороши, в том числе и порождённые Западом.
– Выживут или будут стараться завоевать мир?
– Ложная постановка вопроса. Если мир кто и завоюет – лишь его человеческие пороки, с которыми всё сложнее справляться в любом конце любого света. Культивируется всё худшее, а слово «любовь» уже некому и вспомнить.
– Я вас поймал! Вы – христианин и, наверняка, православного толка. Но как, скажите, пролетарию, у которого лишь пара драных штанов, полюбить заводовладельца-миллионера, а этому миллионеру – бесштанного нищего? Сексуальное влечение представителей этих классов друг к другу я ещё понимаю, но чистую и искреннюю любовь… Извините, я, наверное, что-то прослушал.
– Не знаю как, но без любви и здесь не обойтись; но любви выстраданной, которая вырастает из сочувствия, милосердия и желания добра.
– А все эти конфуцианства и даосизмы могут дать ощущение этой зрелой любви?
– Нет, но китайцы в ней и не нуждаются.
– То есть они могут поломать всю систему зрелой любви?
– И не заметят. Но эта проблема – не китайцев. Ничего нового я, наверное, не говорю.
– Кто знает, кто знает, – протянул Усольцев, – в этих делах не бывает ничего избитого и затёртого – каждое слово есть переживание. Кое-что вы мне всё-таки подсказали.
Почти по-офицерски щёлкнув каблуками лакированных туфель, нескладный Усольцев наклонил подбородок к груди и пошёл в обратную сторону.
Продолжение - здесь.