Саянский вальс 43
Олег, обслуживший за сутки двадцать восемь вызовов, пригретый солнцем у окна, уснул в автобусе. Не помог даже плеер, настойчиво пытавшийся достучаться до утомлённого головного мозга весёленькими мелодиями музыкального радио.
Водитель разбудил его на конечной, на автовокзале. Еле дождавшись своего «межгорода», и завидуя коллегам с городской жилплощадью, которые уже, возможно, давно спали, Олег уснул и в этом автобусе, – благо, что ему и здесь надо было ехать до конечной.
…Почти «на автопилоте» вошёл он в ограду, машинально отметив, что был дождь, и «хороший», если судить по размеру лужи в углу двора. Не заходя в дом, сразу направился в летнюю кухню, в которой, ещё учась в десятом классе, с местным печником провёл «модернизацию» - сложил небольшую печь, утеплил стены, перестелил полы и обычная деревенская летняя кухня превратилась в его круглогодичную «хату», состоящую из маленькой прихожей и двух комнаток – «кухни» и «зала».
Первая комната с маленьким оконцем, выходящим во двор, была проходная и из неё же топилась печка.
Здесь стоял холодильник «Бирюса», на двери которого разноцветились несколько десятков маленьких наклеек от жевательных резинок. Несмотря на почтенный возраст, а он был старше Олега, морозил он всё ещё не плохо, но громко, чем-то позвякивая при включении и трясясь и постукивая при выключении. Сверстница холодильника - газовая плита, тоже была в рабочем состоянии, но только на половину – духовка категорически отказывалась что-либо запекать.
Впрочем, Олег был равнодушен к выпечке, поэтому в духовке хранились сковородки.
Компанию холодильнику и плите составляли небольшой стол с дверцами, полка с посудой и несколько табуреток. И стол, и полка, и табуретки также вполне заслуживали уважения из-за своего возраста, а более из-за того, что, не глядя на количество лет со дня рождения-изготовления, они до сих пор были крепки и надёжны.
Во второй комнате находился самый старший обитатель летней кухни – круглый стол-трансформер с резными, пузатыми ножками. Конечно, во времена, когда он появился на свет, его трансформером не называли, но, тем не менее, он был способен становиться круглым, если желание пообедать возникало сразу у всей большой семьи. Если же едоков было относительно не много, его площадь можно было легко уменьшить, опустив одну или две части крышки.
Здесь же стояли также возрастные диван с положенными друг на друга тремя подушками, покрытыми вязаной белой накидкой, чёрно-белый, местный – красноярский! телевизор «Рассвет» на тумбочке, полированный, коричневый шкаф для одежды, на стене висела металлическая, сборно-разборная полка с книгами.
Вообще, всё это «хозяйство» Олег называл «преданьем старины глубокой», но говорил он это с любовью и даже мысли не допускал что-нибудь выкинуть.
…Переодевшись, Олег бросил взгляд в большое, открывающееся окно на огород, озерцо-пруд, дома на другом берегу, выпил стакан настоя шиповника из термоса и упал на диван.
С одной из стен, с постеров, смотрели с удивлением в грустных глазах Вера Глаголева, и, по-мужицки понимающе, слегка улыбаясь, Владимир Высоцкий с гитарой в руках. В ряду пониже, словно охраняя покой, в боевой боксёрской стойке стояли Костя Дзю, Александр Поветкин и Николай Королёв.
…А на стене напротив были прикреплены репродукции картин Сергея Суворова, Константина Васильева, Бориса Ольшанского и Всеволода Иванова, так или иначе посвящённые славянам, но не тем, которые по-рабски встали на колени перед крестом, каясь за великие победы своих дедов и вымаливая прощение за будущие победы своих внуков.
Героями этих репродукций были другие, НАСТОЯЩИЕ, славяне, те, кто, никогда не забывая подвигов своих славянских предков, гордо подняв голову, обнажили свои мечи и приготовились защищать свою землю, свою семью, своё прошлое, настоящее и будущее.
Это были те самые славяне, для кого слова князя Святослава «да не посрамим земли русской, но костьми ляжем» стали руководством к действию. Это были те славяне, которые могли своей кровью подписаться под словами всё того же князя-язычника Святослава – «Вера христианская – уродство есть».
В прошлом году Олег заказал эти репродукции своему одногруппнику по медицинской академии, бывшему на «ты» со всей современной компьютерной техникой.
Одногруппник не подвёл и на одной из стен летней кухни появились самые разнообразные виды – и могучие, непобедимые славяне воины, и их прекрасные, преданные жёны и подруги славянки, и их озорные и весёлые славянские дети, и многоэтажные терема, и летающие корабли, и берёзовые рощи с прозрачными реками, и всё это было наполнено любовью, правдой и трудом – их славянским смыслом жизни.
Как же Олег по-детски расстраивался, когда думал о том, что у него нет возможности иметь на стенах копий всех картин этих великолепных мастеров! Он понимал, что эти несколько работ – это даже не верхушка айсберга, огромная часть которого находится под водой, это кристаллик льда этого айсберга!
Именно славянские образы этих картин стали отправной точкой его интереса к истории России, к её древнейшей, ведической, истории, когда русские были такими, какими были изображены этими художниками, без сомнения, тоже русскими, ибо только русский человек может так изображать Русь, русских богов и русских людей.
Могучие физически и чистые до последней клеточки своего тела, до последней мысли своего разума, до последнего движения своей души, до последнего порыва своего духа – вот какие славяне-русские представлялись Олегу, когда он смотрел на эти картины. Его волновали чувство принадлежности к этому великому народу, который создал такую великую культуру и чувство гордости за ратные и мирные подвиги своего народа.
Именно эти картины заставили Олега несколько по-другому взглянуть на историю России, по-другому, чем её преподавали в школе. Он часто задумывался, а действительно - было что-то похожее в Древней Руси на то, что писали эти художники?
Насколько наши современные представления о древней Руси соответствуют действительности?
Он не знал ответа, но очень хотел думать, и думал! что, действительно, всё таким и было когда-то давно, в ведические времена – солнце – ярким, небо - чистым, мужчины - сильными, женщины - нежными, ребятишки – весёлыми, снег – белым, кровь – красной, Русь – великой.
Рядом с этими красочными картинами висел, прилепленный на кусочек скотча, скромный тетрадный лист в клеточку.
На нём простым карандашом, в столбик, было написано:
«Джентльмены удачи»
«Самогонщики»
«Операция «Ы»
«Пираты 20-го века»
«Место встречи изменить нельзя»
«Белорусский вокзал»
«Аты-быты, шли солдаты»
«Бонни и Клайд» - 1967г,
«Бешеные псы» - 1991г,
«Прирождённые убийцы» - 1994г,
«Криминальное чтиво» - 1994г,
«Доберман» - 1997г,
«Бойцовский клуб» - 1999г.
Это были названия любимых фильмов, тех фильмов, которые он смотрел несчётное количество раз и готов был смотреть ещё столько же – советские комедии за чистый, без голливудской пошлятины и вульгарщины, юмор и непосредственность, детскую советскую, а не идиотическую американскую;
советские военные фильмы, к которым он относил и «Место встречи…» за искренний, чистый, сияющий патриотизм, без протухших либеральных примесей-ценностей, а американские боевики он ценил за то, что они заставляли задуматься – а что же такое «свобода» и что нужно человеку, чтобы считать себя свободным?