В правлении Дагбажалсан долго не задержался. Выпив чашку молочного крепкого напитка за добрый путь, он вышел на крыльцо. Его острые глаза с беспокойством впились в ребятишек, толпившихся возле машины: он искал Олзобоя. И вдруг встретился взглядом с Дулмой.
«Вот кто на меня смотрел»,— догадался Дагбажалсан и, поспешно опустив голову, сбежал со ступенек.
В черных горевших глазах Дулмы он заметил что-то очень решительное, даже отчаянное. Казалось, молодая женщина готова была броситься к нему при всем народе. «Неужто до сих пор не забыла?» — мелькнуло у него в голове. Растерянно остановившегося Дагбажалсана выручила бабка Дыма. Она пробилась к нему сквозь толпу, проговорила:
— Зайди со мной в юрту.
Он послушно зашагал за старухой, спиной чувствуя взгляд Дулмы. Люди, зная, зачем бабка пригласила табунщика, понимающе молчали.
Старая Дыма на ходу громко низшим мужским голосом позвала: — Ол-зо-бо-ой!
Лишь после третьего оклика из-за хлева выскочил Олзобой. Он исподлобья посмотрел на отца, на бабку, вопросительно остановился и потупил голову.
— Айда домой,— приказала бабка.
Дагбажалсан на ходу вынул кошелёк, стал вынимать деньги.
— Я хочу оставить вам, почтенная Дыма, для сына — заговорил он.— Вы мать, вам и распоряжаться. Наверно, ему потребуется новая шубенка, унты. Не заметишь, как и зима подойдет.
Вскоре из правления вышел Тугдэм, подпоясанный ремнем, в фуражке, за ним другие, мобилизованные те, кому надо было ехать, молодцевато залезали в автомашину, устраивались на сене. Занял свое место в кузове и Дугшан Доржиев. Жена попрощалась с ним как-то безучастно. Он по обыкновению молчал, словно не заметил внезапной перемены в ее настроении.
Тугдэм сказал стоявшему рядом члену правления Балдану Абармитову, кивнув на дагбажалсановского коня, рывшего у изгороди копытом землю:
— Не забудьте нынче же отправить в табун.
Балдан с важностью кивнул:
— Я распоряжусь.
Самые лихие парни, забравшись в грузовик, не садились на сено, а, геройски поглядывая из-за борта на девушек, столпившихся за кузовом, громко перекидывались с ними последними веселыми словечками:
— Чего, милахи, приуныли?
— Без петухов и куры ходят, опустив хвост.
— Вы тут только не выскакивайте замуж. Обождите нас. Какой-то остряк, подмигнув, вставил.
— А за кого? Скоро ни одного жениха, поди, не останется. Нешто за деда Абиду?
Услышав имя деда Абиды, засмеялись даже степенные отцы семейств, молчаливо сидевшие в кузове, унылые женщины с ребятишками на руках, толпившиеся вокруг машины. Деду Абиде перевалило за восемьдесят, и представить его в роли жениха было весьма трудно.
— Смейтесь, смейтесь, коли есть разрезанная дыра под ноздрями,— сердито, с обидой в голосе проговорила Жигзама Бутитова — Как бы потом слезу не пустить. Еще раз-другой прополют так мужиков по улусу — один дед Абида и останется. Тогда повеселитесь!
— Жигзаме четвертого мальца не хватает! — крикнул чей-то озорной голос из кузова.
Шутке, однако, никто не улыбнулся. Люди почувствовали горькую, безысходную правду в словах Бутитовой. Тяжелое молчание вдруг придавило толпу.
Из кабины трехтонки высунулся председатель Тугдэм, нарочито весело сказал:
— А нас ни во что не ставите? Данте только амидхашинцам добраться до фронта — сразу попрем фашиста в Германию. Больше и не будут из улуса забирать мужиков.— И желая замять разговор, крикнул.— Эй, Дагбажалсан, шевелись быстрей! Где пропал?!
Нетерпеливые взгляды уставились на юрту бабки Дымы. Шофер Жамбал нажал на кнопку сигнала. «Би-ииб»,— сердито по-бычьи замычала автомашина. И сразу дверь распахнулась, и оттуда выскочил Дагбажалсан: металлический голос грузовика подействовал на него сильней, чем живой председательский.
Выбежавшая за табунщиком бабка тоже заторопилась к месту расставания. Пока она худыми ногами путалась в длинном, просторном халате, тяжело топала по земле толстыми подошвами унтов, Дагбажалсан далеко ее опередил. Последним показался Олзобой с лепешкой в одной руке.
Дагбажалсан достиг машины, с ходу занес обутую в сапог ногу на рубчатое резиновое колесо, словно в стремя, ухватился рукой за борт. И в этот миг от толпы женщин отделилась Дулма, решительно подбежала к нему.
— Если бабка помрет,— задыхаясь, полушепотом сказала она,— я возьму твоего сына.
Долетели ль эти слова до Дугшана? Так этого никто и не узнал. Зато Дагбажалсан и ближние к нему парни совершенно отчетливо услышали Дулму. Дагбажалсан перемахнул через борт и не ответил. Может, не хотел разговаривать с ней, а может, и просто не успел открыть рот. Мотор заурчал, машина тронулась, и лишь пыль рванулась из-под громадных скатов. Возможно, Дагбажалсан даже был рад, что шофер выручил его из неловкого положения, кто знает... Во всяком случае, он не оглянулся на бывшую возлюбленную, впрочем, не оглянулся он и на бабку Дыму и последний долгий взгляд бросил лишь на маленького мальчишку, рванувшегося вместе с другими ребятами за машиной.
Выбравшись из улуса, машина понеслась к сопке.
Долго еще не расходилась толпа от колхозного правления. Женщины, старики, девушки словно застыли в тех же позах, с глазами, устремленными на все уменьшавшуюся трехтонку. Казалось, застыл и воздух над Амидхаши, даже не лаяли собаки, не мычали телята. Вокруг вдруг до жути стало пусто, уныло. Машина скрылась за сопкой. Бросив последний взгляд на опустевшую дорогу, люди, наконец, молча стали разбредаться по домам.
Вторично заметив на глазах Дулмы слезы, бабка Дыма в сердцах проворчала;
— Чудного нрава бабенка, да и только.
И круто повернувшись, угрюмо поплелась домой.
Лишь одни ребятишки не унывали. Едва тронулась машина, как они наперегонки побежали за нею, оглашая воздух буйными криками, словно провожали отцов и старших братьев на какой-нибудь праздник. Впереди них неслись неизменные спутники — собаки.
Отстав от машины и громко, возбужденно переговариваясь, будущие вершители судеб Амидхаши как ни в чем не бывало, свернули к речке, на ходу снимая рубашонки.