- Вчера анекдот слышал…
- Ну-ну…
… Двое приятелей-соработников, Иван Дурьев да Саня Ражников привычно встретились утром на остановке, куда вскоре должен подъехать заводской "пазик".
- Вздуй-ка… - Саня сунул в рот сигаретину, Иван поднёс к ней огонёк зажигалки. – Ну-ну, анекдот-то?..
- Ну, вот… - Иван не умел рассказывать анекдоты, вообще, был молчун, но тут, видно, захотелось. - Обезьяна бежит по лесу: "Кризис, - орёт, - кризис!" Ну, вот… А на встречу ей волк… вот… нет… медведь! Вот. "Ты чего орёшь, обезьяна?" "Так ведь – кризис, кризис!..
Саня заранее улыбается, ждёт момента, когда нужно будет рассмеяться, затягивается глубоко, выпускает дым, и снова полуулыбка приоткрывает его крепкие жёлтые зубы…
Подходит к остановке "мастерица" из их цеха, Ольга, кивает им.
- Здравствуйте.
Она в шубейке, в шапочке меховой. Встаёт чуть в стороне от мужиков. Закуривает длинную тонкую сигарету.
- Ну-ну… - подгоняет приятеля Ражников.
- Ну, вот, медведь-то ей: "Какой кризис, обезьяна? Я как ел быков да коров, так и ем". Обезьяна дальше по лесу бежит: "Кризис, кризис!"
Мимо них, с электрическим гулом, рассыпая снопы искр, сметая иней с проводов, проплывает первый утренний троллейбус. Ольга достаёт из сумочки мобильный телефон, смотрит, наверное, время, потом жмёт кнопки:
- Вы где там? Так чего, долго? Ну, я жду, - и недовольно выключает телефон.
- Чего там? – интересуется Саня Ражников. Автобус, и правда, уже задерживается, а на улице, как тот же Ражников говорит – "не май месяц". Все уже притопывают и потирают носы.
- Скоро приедут, говорят, – не глядя на него, отвечает мастерица, бросает на дорогу окурок и достаёт следующую сигарету.
- Ну, вот, - продолжает Иван, - а ей навстречу волк: "Чего орёшь, обезьяна?" "Так ведь – кризис, кризис!"
Саня, вдруг перебив его, сквозь зубы цедит:
- Я-а… Жду-у… А мы так – не люди?..
Дурьев мельком глянул на Ольгу, кивнул согласно на слова приятеля и продолжил рассказ:
- "Какой кризис, обезьяна? Я как ел козлов да баранов, так и ем". Обезьяна дальше бежит: "Кризис, кризис!" – Иван затараторил, приближая развязку анекдота. – А навстречу лиса: "Чего орешь?" "Так ведь – кризис, кризис!.."
Тут из-за поворота показался автобус. Все шагнули к обочине. И Иван совсем уж торопливо досказал:
- "Я как ела курочек, так и ем, как ходила в шубке, так и хожу. А ты, обезьяна, как была с голой задницей, так и осталась".
Со скрипом раскрылась дверь. Мужики пропустили вперёд мастерицу, потом и сами шагнули в сумрачное (в салоне не горел свет), пахнущее бензином, тепло.
- Здравствуйте, - для всех сразу и в один голос сказали Иван и Саня и встали в проходе, ухватившись за подпотолочный поручень. Сиденья уже заняты, но для Ольги кто-то подвинулся.
В автобусе по пути на работу все молчат, в большинстве – дремлют. Редко кто спросит что-то у соседа, получит односложный ответ. И опять молчание да гул мотора.
Еще на нескольких остановках подобрали людей и, наконец, минут через двадцать выехали на прямую, уже без остановок, дорогу к заводу. Вот и долгая унылая стена, обносящая заводскую территорию… Автобус встал у проходной. С другой стороны подъехал такой же автобус, из него тоже выходят люди. Голоса, приветствия, рукопожатия… Проходят, показывая пропуска на территорию завода. А за проходной – отдельными ручьями – к цехам, к административному корпусу, к гаражам… Морозец прохватывает, и все поторапливаются. И над каждой головой – белое облачко…
Иван и Саня вбегают в здание, поднимаются по лестнице на второй этаж. Мужики толкутся у входа в раздевалку, читают что-то на стенде.
- Чего там?
Саня протолкнулся к стенду, а Иван не стал толкаться, пошёл к своему шкафчику.
- Вот гады, а…
- А ты чего хотел – кризис…
- Не, а чего делать-то?..
-В суд надо подавать, не имеют права…
- Пошли в контору!
Возмущенная разноголосица.
Иван уже переоделся в спецовку. Саня к своему шкафу подошёл, остальные мужики подтянулись…
- Ты видел? – Ражников у Ивана спросил.
- Нет.
- Ну, посмотри…
"Приказ… В связи с производственной необходимостью и тяжёлой экономической ситуацией, сложившейся… Перевести на трёхдневную рабочую неделю… Сократить…" В череде фамилий и должностей, подлежащих сокращению, Иван нашёл и себя – "наладчик оборудования Дурьев И. В."
Щёлкает каблуками по коридору, председатель цехового профкома Игнатьева. Мастерица Ольга с другой стороны спешит:
- Так чего, мужики, на работу-то пойдём?!..
… Кто-то идёт в цех, но большинство собираются за столами в "красном уголке". Обычно в перекуры и обед, здесь режутся в домино и карты, пьют чай…
- Пишите по собственному желанию, - убеждает Игнатьева, - тогда сразу пособие получите по безработице…
- А если нет желания?
- Сократят с выходным пособием, но по безработице меньше получите, – поясняет профсоюзница.
- Сегодня рабочий день для всех! – мастерица кричит. – Всем опоздание поставлю.
Никто её не слушает. Наконец, и начальник цеха – высокий, со спокойным лицом и красивой седой шевелюрой – Забродин, пришёл.
Ещё минут пятнадцать посидели, поругались мужики и разошлись по рабочим местам…
Иван работал, как обычно, как привык за десять-то лет…
Саню не сокращали – ну, у него ребёнок маленький, ещё что-то… Но ведь и у Ивана ребёнок… - но нет, ни о чём он не думал, не позволял себе думать…
В обед и в перекуры играли в домино. Кое-кто из сокращаемых обсуждали – писать ли, правда, "по собственному желанию" или ждать в конце месяца сокращения… Иван Дурьев молчал и, так же как и работал, привычно выкладывал доминушки и даже вполне бодро констатировал: "Рыба!", хлопнув чёрно-белой костяшкой по столу.
После смены он не захотел ехать в "служебном", первым переоделся и вышел на улицу, двинул на остановку рейсового автобуса, не пожалел и двенадцати рублей на билет. На полпути к остановке его нагнал Саня: "Там мужики, собрались к директору…" "Не пойду я". "Почему?" Иван закурил, усмехнулся и ответил: "Потому что кризис". Саня пожал плечами и отстал. Иван сел в автобус. И вышел из автобуса на две остановки раньше… Обычно, в обед и по окончании рабочего дня он созванивался с женой по мобильному. А сегодня забыл, и она почему-то не звонила… Он шёл по скрипучему снегу, и навстречу ему, и обгоняя его, шли люди – мужчины, женщины, и снег скрипел у них под ногами. И хотелось идти и идти, и чтобы снег скрипел и скрипел… Но, сам оборвал этот скрип, свернул в рюмочную. Иван не ходил сегодня на заводе в столовую, и деньги были. Купил сто граммов водки и горьковатый, пережаренный беляш, встал за одноногий круглый стол и к окну отвернулся, чтобы никто с хмельным разговором не подлез. Выпил, закусил… Откуда-то из подсобного помещения доносился голос - радио, что ли там?.. "Нами принят ряд антикризисных мер, направленных в первую очередь на защиту социальных гарантий…" "А ты как был с голой задницей, так и остался", - вспомнился анекдот… И тут во внутреннем кармане куртки затрепыхался и запищал телефон. Достал. Номер был какой-то городской, незнакомый.
- Да, - осторожно спросил.
- Ты где есть-то? Чего не звонишь? У меня исходящие блокированы, а ты не звонишь! Я с рабочего звоню. Я задерживаюсь, у нас проверка. Ты Лену-то забрал? – ей будто и не нужны его ответы. – Проверяют нас, ищут – кого бы сократить! Покормил Лену-то?..
- Иду за ней.
- Чего, не забрал, что ли?..
- Я думал ты…
- Ну, ты даёшь!..
- Я иду. Всё, давай, - и выключил телефон, оборвал жену…
На участках, где обычно гуляют ребятишки, никого – ну, в такой мороз, может и не выходили, но и в здании уже темно. И окна их группы тёмные…
Дёрнул дверь, влетел. В группу дверь заперта. Свет в коридоре – туда. Какая-то комната… Лена да нянечка сидят за столом, книжку листают.
- Ну, вот и папа! – нянечка, молодая, некрасивая и, конечно же, недовольная, поспешно закрыла книгу.
- Папа! – Лена к нему подбежала.
- Извините, задержался… И мама – никак… - сбивчиво оправдывался Иван. – Одевайся, - дочке сказал (её уличная одежда тоже была здесь).
- А мы уж не знаем чего и думать…
- Извините.
Помогал Лене одеться, а она спрашивала:
- Ты чего, папа, долго? Уже всех детей забрали. Я уже плакала даже.
- Это ты зря.
- У вас там в фонд группы не сданы за прошлый месяц деньги, - напомнила нянечка.
- С собой нет, завтра сдадим, - ответил Иван.
Нянечка стояла у двери с ключом в руке, ждала их, и Иван, проходя мимо неё, отвернулся…
Вышли на улицу. Дочка шла рядом, вложив свою одетую в варежку ладошку в его ладонь. Иван, выйдя из садика, почему-то не надел перчатки…
- Папа, - Лена говорила уже бойко, без слёз в голосе.
- Что?
- Ты мне летом купишь ролики? Ну, два роликовых конька?
- Куплю, Ленка, - твёрдо ответил Иван.
- Папа…
- Что?
- Понимаешь…
- Что?
- Мне очень нужны ролики.
- Купим… Ты не болтай давай, простудишь горлышко…
Он кашлянул, высвободил ладонь:
- Постой, - закурил торопливо, снова взял дочку за руку, выдул дым в сторону от неё, ещё раз затянулся и выбросил сигарету…
- Давай-ка маме позвоним, - сказал, доставая телефон.
- Давай, - сказала пятилетняя дочка.
Снег мягко поскрипывал, трубка безответно гудела, дочкина ладонь тепло лежала в его ладони.
В свете фонаря видны промельки снежинок, начинается снегопад, обещанное синоптиками потепление…