На дворе был уже октябрь, оставаться в сарае мальчикам не хотелось, и они решили отправиться на поиски более теплого жилья. На мальчиков никто не обращал внимания. Небо хмурилось густыми чернильными бровями-облаками, среди которых яркими, разрезавшими небо вспышками, мелькали золотые молнии.
Спустя четверть часа ходьбы Жека негромко произнёс:
— Кажется, мы на месте.
Он внимательно вгляделся вдаль: метрах в ста от себя он увидел широкую, далеко простиравшуюся в оба конца речку, покрытую толстой коркой мусора. Друзья прибавили шагу. По мере приближения к речке Никита разглядел воду, она больше походила на коричневые жидкие помои, нежели на речную воду.
Они огляделись по сторонам: по обе стороны реки тянулись узкие мощёные улочки, вдоль которых темнелся нескончаемый ряд покосившихся кирпичных домишек, старых, неказистых.
которых темнелся нескончаемый ряд покосившихся кирпичных домишек, старых, неказистых.
Почти во всех домах были заколочены окна; в тех редких домишках, где деревянные доски не служили убогим подобием ставен, стекла в окнах были выбиты и вообще отсутствовали, обнажая гниющие чернеющие рамы. Во многих домах были не только выбиты оконные стёкла, но и виднелись огромные дыры-выбоины на крышах, а старенькие двери криво висели на проржавевших петлях, вот-вот норовя отвалиться. Пара зданий обросла плотным слоем мокрого зелёного мха. Никита удивлённо озирался по сторонам.
— Это здесь? — с недоумением спросил он.
— Да, — кратко ответил Женя, и, вглядевшись в левую сторону мощёной улочки, произнёс, — кажется, нам туда.
Они аккуратно вышли на мостовую и медленно зашагали по ней. Мостовая была такой же грязной, как и речка: всюду валялись пожелтевшие обрывки газет, засохшие остатки еды, сломанные старые вещи… Мысль о том, что здесь кто-нибудь может жить, казалась почти невероятной; с трудом верилось, что здесь вообще хоть изредка бывали люди. Поблизости не было ни души; даже птиц или иных живых существ здесь не наблюдалось.
Всё в округе как будто вымерло; Женя уже начинал сомневаться — туда ли они попали. Впереди что-то тускло блеснуло: Евгений и Никита подошли ближе. Никита сощурился, пытаясь разглядеть странный предмет, пускающий холодные серебристые блики.
В середине убогой улочки стоял невысокий деревянный шест; к верху его была прибита прямоугольная чугунная табличка. Она была чуть погнута и поцарапана; тёмные вдавленные буквы покрылись тёмной грязью.
— Набережный переулок, — негромко прочитал Никита и вопросительно взглянул на Жеку.
Тот внимательно перечитал надпись и оглянул ряд неказистых тёмных домов. У одного из домов он неожиданно замедлил шаг и стал напряжённо вглядываться в мрачный облик полуразрушенного здания.
— Это здесь жили мои дедушка и бабушка, — негромко произнёс Евгений, внимательно
оглядывая мрачный тёмный дом с запылёнными окнами и приоткрытой деревянной дверью. Он медленно приблизился к домишке и остановился у высокого окна.
Он медленно приблизился к домишке и остановился у высокого окна.
Синие глаза мальчика скользнули взглядом по тёмному, почти чёрному камню, по запылённому стеклу, по гниющей двери, по щербатым каменным выступам, по густой паутине под крышей, по толстому чёрному пауку, ползущему по разваливающейся черепице, и чёрные брови его плотно сошлись на переносице.
— Здесь же родился и я, — с неожиданной горечью признался Женя.
Он невидящим взглядом уставился в глухую каменную стену. Дом казался не просто запустелым, он был непригодным для жилья. Никита с тревогой вгляделся в лицо своего друга.
— Это то место, где мы будем жить всю зиму?
— Да.
Евгений неспешно подошёл к Никите и заглянул в его глаза. Какое-то время мальчики молчали и лишь со страхом смотрели на дом. Женя думал: что бы ни случилось с Никитой, он всегда будет защищать его и оберегать, заботиться, стараться для него. Из всех близких ему людей у Жени остался именно Никита; ему было стыдно признаться самому себе, но Никита стал для него самым родным, самым близким. Парень положил руки мальчику на плечи и ободряюще сжал их, прогоняя страх с бледного лица. Никита нервно улыбнулся, но по мере того, как он вглядывался в доброе лицо друга, испуг уходил, и лишь лёгкое трепыхание где-то в глубине напоминало о том, что несколько секунд назад он был сильно взволнован.
— Зайдём внутрь?
— Да, — сказал Никита.