Взгляд домового..
Я родилась в небольшом селе и выросла в сёлах. Именно в сёлах, а не в селе, потому, что мои родители-люди малограмотные, но не лишенные "чувства юмора", очень любили путешествовать. То есть, переезжать с места на место. Причём, в пределах одной области. Даже, по-моему, в пределах одного района. Более 3 лет, они нигде не задерживались. Едва обустрояться, кое каким скотом обрастут, срываются с места и снова в путь. Усадят на телегу детей малолеток, покидают свой скудный багаж и снова-на другое место жительства. Зачинщиком переездов был отец. А матери куда деваться? Четверо детишек и 5 в зачатке. Поплачет, покричит на отца и собирает свои жиденькие пожитки.
Во время очередного переезда, когда я должна была пойти в первый класс, родители оставили меня на зиму бабушке. Мамины родители были еще достаточно крепкими и не старыми. Лет по 60. Это было крохотная деревенька без электрического света. 1 сентября, бабушка отвела меня в школу. У дедушки с бабушкой мне было хорошо. Гораздо лучше, чем у родителей. Спала я на широченной русской печи, где при желании, могли свободно разместиться ещё не менее пяти таких же, как я. Дом у бабушки состоял из двух комнат. Первая-кухня, она же, - прихожая, и столовая, и моя спальня. Дед с бабкой спали в маленькой боковушке. Событие, ради которого я и начала это повествование, произошло глубокой зимой, где-то в феврале или марте 1957 года. Был поздний вечер или ночь. В деревнях люди ложатся спать очень рано. За окнами завывала вьюга. Ветка какого-то дерева монотонно билась о стекло. Дед с бабкой уже спали. На столе нещадно коптила керосиновая лампа. Стоял запах керосиновой гори. Этот запах не давал мне уснуть, щекотал в носу. Стекло лампы совершенно закоптилась. Я уже подумывала о том, чтобы покричать деду, пусть бы подрезал ножницами фитиль. Неожиданно мое внимание привлекло какое-то движение на лавке у печи. Я посмотрела вниз и увидела то, что до сих пор, у меня никак не укладывается в голове. По широкой лавке ходил человечек. Он слегка согнулся вперёд и заложил сцепленные ручки за спину. Я никогда не была в кино. В деревне не было библиотеки. Кроме учебников я только газету деду читала. Короче, я не имела представления о гномах и их одеянии. Но это был настоящий гном, какими я их увидела в книгах и фильмах уже гораздо позже этого случая. На человечке был островерхий колпак. Его маленькое тельце было одето в тёмный халат с поясом. Человечек ходил взад - вперёд по лавке и не обращал на меня внимания. Я, наверное, издала какой-то звук, потому, что гномик поднял голову и взглянул мне прямо в глаза. Никогда не забуду этого, пронизывающего насквозь, горящего взгляда. И тут я заорала. Человечек с громким топотом соскочил с лавки и скрылся под "загнеткой". Так у нас называли отверстие под печью, куда убиралась печная утварь. Ухваты, кочерга, деревянная лопата и прочее. Я орала, не переставая, пока дед не стащил меня с печки. Они с бабушкой долго трясли меня и успокаивали, пока я не пришла в себя и не рассказала, что произошло. Как ни странно, бабушка ничуть не удивилась и сказала что забыла поставить " хозяину" молока с хлебом. Она налила глиняную кружку молока, отрезала кус домашнего хлеба и поставила всё это у входа в отверстие, куда скрылся "хозяин". "Он, обычно, рогачи из-под загнетки выбрасывает, когда я его покормить забываю", - сказала бабушка, укладывая меня с собой в постель. Дед охотно залез на тёплую печь на моё место. И хотя бабушка уговаривала меня - не бояться, но пронзительный взгляд хозяина как будто бы, преследовал меня. Утром бабушка собрала меня и повела к местной знахарке, бабке Олимпиаде. Говорили, что ей уже более 100 лет. Маленькая, сгорбленная старушка знахарка, жила в землянке. Мы спускались по каким-то земляным ступеням куда-то под землю. Потом попали в помещение с земляным полом. Узенькие окошечки были под самым потолком. Везде горели коптилки без стёкол. На стенах висели пучки трав. Посреди комнаты стояла металлическая печка-"буржуйка". На ней похлопывал крышкой чугунный, тяжёлый чайник. В нём что-то кипело, какой-то отвар. Я это поняла по приятному травяному запаху. Моя бабушка рассказала Олимпиаде о случившемся. Знахарка велела бабушке уйти и занялась мной. Я помню её бесконечный, усыпляющий шепот над головой, горьковатый вкус отваров, которыми она меня поила. Помню, ночь я проспала у бабушки Олимпиады, потому, что моя бабушка уводила меня домой утром. На всю жизнь запомнила я слова знахарки, сказанные ею моей бабушке.-"нечистого я от неё отвадила, но надолго ли, не знаю. Очень плохо, что она в глаза домового посмотрела. Судьба у девки незавидной будет". Она и есть у меня незавидная. Много горького в жизни почувствовать и пережить пришлось. Но это, уже другая история.
Валентина Сараева