3. Процесс рыночного обмена
и метрополисный урбанизм
в современном капиталистическом мире
Марксистская трактовка современной истории как процесса
"урбанизации деревни" звучит простовато, но отражает истинную суть вещей. В "Манифесте Коммунистической партии" Маркс
и Энгельс пишут: "Буржуазия подчинила деревню господству города. Она создала огромные города, в высокой степени увеличила численность городского населения по сравнению с сельским
и вырвала таким образом значительную часть населения из идиотизма деревенской жизни. Так же как деревню она сделала зависимой от города, так варварские и полуварварские страны она
поставила в зависимость от стран цивилизованных, крестьянские
народы—от буржуазных народов, Восток—от Запада. Буржуазия
все более и более уничтожает раздробленность средств производства, собственности и населения. Она сгустила население, централизовала средства производства, концентрировала собственность
в руках немногих" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4- С. 428).
Проникновение саморегулирующегося рыночного обмена во
все аспекты социальной деятельности, и особенно в производство, позволило капиталистическим формам выйти за границы
городов и интегрировать экономику в целом, сначала на национальном уровне, а потом и на международном. В конце концов
рыночные отношения перестали подчиняться моральным принципам сословного общества. Практически все общество теперь
регулировалось и формировалось саморегулирующимся рынком.
В техническом и экономическом аспектах это вело к тому, что
производство товаров проходило многочисленные стадии, развивались внутренние и внешние связи между разными сферами производства, невероятно выросло число трансакций, необходимых
для производства конечного продукта, как значительно вырос
и потенциал разделения труда. Открылись новые разнообразные возможности, благодаря которым мог производиться и присваиваться прибавочный продукт, выраженный теперь в своей универсальной форме меновой стоимости. В результате совокупный
продукт, а также количество прибавочной стоимости в обращении многократно выросли, как выросли и городские центры с их населением.
Есть некоторые значимые различия между предыдущими формами урбанизма и его проявлением в развитых капиталистических странах. "Современный метрополизм" укоренен в глобальной экономике, крайне сложно организованной. Эта экономика
представляет собой иерархически упорядоченную структуру,
в которой местные центры подчиняют себе прилегающие сельские территории, более значимые столичные центры подчиняют
себе более мелкие центры, а все центры вне стран с коммунистическим режимом в конце концов подчиняются центральным
столичным территориям в Северной Америке и Западной Европе.
Эта экономическая структура, наиболее полно описанная теоретически и эмпирически в работе Лёша (Лёш, 2007), должна рассматриваться в свете присваивания и извлечения добавочного
продукта. Таким образом,
на каждом этапе международная, национальная и местная капиталистическая система создает условия для экономического
процветания немногих и отсталости — для многих" (Frank, 1969, 31—32).
Тенденция богатых стран богатеть, а бедных — беднеть стала предметом детального исследования (Myrdal, 1957)·
Хотя основной поток присвоения прибавочного продукта направляется из слаборазвитых стран в более развитые капиталистические державы, столичные центры последних сами внутренне
дифференцируются в процессе, в котором прибавочный продукт
присваивается в "системе максимизации трансакций", — в современном метрополисе. Прибавочная стоимость может извлекаться на любом этапе трансакции, будь то первичный, вторичный
(производство), третичный (распределение и обслуживание)
или четвертичный, как его можно назвать (финансовая деятельность и манипуляции с денежной массой), секторы экономики.
В центре этого клубка трансакций не так-то просто отделить производительную деятельность от непроизводительной. Но по мере
роста значимости и размеров столичных территорий, увеличивается и пропорция прибавочной стоимости, извлекаемая путем
социально бесполезных и непродуктивных трансакций. Поэтому
современный метрополис представляется уязвимым, ведь если
объем присвоения прибавочной стоимости в центре (при сохраняющемся уровне прибыльности) превышает объем производства общественного продукта, тогда финансовый и экономический коллапс становится неизбежным. Финансовые спекуляции
не являются продуктивной деятельностью (хотя некоторые сказали бы, что они помогают координировать производственную деятельность), и деньги имеют смысл, только если на них можно что-то купить. Вся деятельность должна в конечном итоге опираться
на элементарное преобразование естественных материалов в полезные для человека объекты — присвоение должно соотноситься
с производством общественно необходимых благ и услуг, а иначе
прибыльность будет снижаться.
Уязвимость современного метрополиса в развитых капиталистических странах проистекает из того, что производство общественно необходимых благ и услуг (производство потребительных
стоимостей) находится в основном в других частях мира, — только в сферах промышленного производства и предоставления тех
услуг, которые Маркс называл "не продуктивными, но общественно необходимыми", современный метрополис вносит весомый
вклад в производство благосостояния. Уязвимость может быть
снижена с помощью увеличения эффективности ценового механизма в координирующей деятельности саморегулирующегося
рынка таким способом, при котором "невидимая рука" обеспечит
поток прибавочного продукта в столичный центр. При этом совершенная конкуренция того рода, что описана в аналитических
работах западных экономистов, является деструктивной силой.
На самом деле всем аспектам общества угрожает потенциально
разрушительная сила системы рыночного обмена.
Эти разрушительные тенденции саморегулирующейся рыночной экономики явным образом прослеживаются в истории капитализма с начала XIX века, и последствия этого настолько же
очевидны в современном метрополисе, как и в городах периода
ранней индустриализации. Поэтому выживание капиталистического общества и порожденных им столичных центров зависит от
некой противодействующей силы, которая уравновесит действие
саморегулирующихся рынков. Отчасти этот контрбаланс создается путем использования реципрокности и перераспределения для
сдерживания деструктивной мощи рыночного обмена. Но с другой стороны, сама система рыночного обмена организована таким образом, чтобы в ней работали предохранительные клапаны,
сдерживающие (по крайней мере, в течение какого-то времени)
ее наиболее разрушительные тенденции. Две наиболее важные
в этом отношении характеристики — это разнообразные формы
монопольного контроля (монополия, олигополия, картельные
соглашения, неформальные внеконкурентные соглашения и т.п.)
и интенсивность технологических инноваций.
Монопольные формы и технологические инновации тесно связаны друг с другом. Монополия должна в конечном итоге вести
к краху саморегулирующегося рынка и таким образом к крушению капиталистической экономической системы. Инновационная активность открывает новые горизонты деятельности и новые типы производства, которые могут быть организованы на
конкурентной основе, давая шанс саморегулирующемуся рынку
начать новую деятельность, которая потом отодвинет на второй
план старую (обычно организованную монополистически). Инновация, рост в условиях конкуренции, монополизация и затухание — так выглядит достаточно стандартная последовательность
капиталистического цикла. Технологическая инновация может
также помочь поддержанию олигополии, поскольку фирмы могут
конкурировать в сфере инноваций, а не цен. Монопольные формы экономической организации и технологические инновации имеют огромное значение для понимания
современного столичного урбанизма, особенно если мы рассматриваем их во взаимосвязи. Метрополис предоставляет площадку для обкатки инноваций, а также является базой для больших
корпораций. В то же самое время метрополис устроен так, чтобы
отражать увеличивающуюся мощь монополистических форм организации в определенных сферах деятельности.
Рост монополий сам по себе является проблемой, которую
надо решать. С одной стороны, теоретики капитализма видят
монополию как угрозу традиционному порядку и дальнейшему
существованию ценообразующих рынков. Некоторые марксисты
(Baran and Sweezy, 1968) считают это причиной столь длительной
отсрочки краха капитализма. Правда состоит в том, что конкуренция никогда не упразднялась монополией, а монополия — это неизбежный конечный результат конкуренции (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4- с. 66). Монополия всегда играла важную роль в капитализме, а отношения собственности гарантируют ограниченный
доступ к средствам производства и, следовательно, индивидуальный монополистический контроль по крайней мере над частью
производственных ресурсов общества. Конкуренция никогда не
бывает свободной и открытой, а принимает форму конкуренции
среди многих местных монополий, которые со временем могут
слиться в одну крупную монополию. Исторические городские
центры были местами монополистической власти, и даже при капитализме этот городской меркантилизм никуда не исчез. Веблен
(Veblen, 1923) показывает, что мелкие городки в Америке XIX века
функционировали в основном как центры монополистического
контроля над оптовой, розничной торговлей и поставками сельхозпродукции. Вэйнс (Vance, 1970) также приводит примеры монопольной власти и роли городов в условиях капиталистического
рыночного обмена. Связь между городскими центрами и монопольной властью, таким образом, кажется общим феноменом.
Все же современная форма монополии имеет выраженную
специфику. Контроль, который осуществляют крупные корпорации на рынке, по большей части иллюзорен. В саморегулирующейся рыночной экономике прибавочный продукт должен
быть пущен в обращение с целью производства еще большего
количества прибавочного продукта. Скорость циркуляции прибавочного продукта в наше время такова, что богатство измеряется по скорости обращения, а не по абсолютному количеству
запасенного продукта. Богатство больше не является материальной вещью, а становится заявлением об интенсивности потока текущих операций (которые будут капитализированы в будущем),
подкрепленным правами на будущие операции или кредитами
и облигациями, унаследованными от прошлых операций. Метрополис как система максимизации трансакций демонстрирует
это во многих аспектах, наиболее наглядный из которых — увеличение физической нестабильности имеющихся в нем структур,
так как экономика требует все более активной циркуляции прибавочной стоимости для поддержания нормы прибыли. Крупная
корпорация оказывается заложником этого процесса, хочется ей
того или нет: она должна работать на поддержание и повышение
уровня обращения прибавочной стоимости — по-другому нельзя.
Эта цель может быть реализована только тогда, когда возможно
расширение циркуляции прибавочной стоимости в рамках данной отрасли (автомобильной отрасли удавалось делать это в течение 50 лет). Но как только перспективы роста бледнеют, норма
прибыли падает и богатство (измеряемое как капитализированная скорость обращения) начинает таять. Крупная корпорация
может казаться значимой и всемогущей, но это продолжается
только до тех пор, пока она может соответствовать критериям,
предъявляемым саморегулирующимся рынком. "Пенсильванская
железная дорога" обанкротилась не из-за недостатка активов,
а потому, что ее уровень оборота прибавочной стоимости упал
ниже уровня выживания, а стоимость ее активов основного капитала на бумаге не соответствовала ожиданиям будущих доходов.
Та же проблема была у "Роллс-Ройса".
Недавняя институциональная попытка решить эту проблему
повышения объема циркуляции прибавочной стоимости — создание финансовых концернов. Более мелкие концерны обычно работают в качестве "скупщиков активов", но крупные — представляют собой всепроникающие и гибкие финансовые институты,
которые перекидывают активы из одной отрасли в другую — так
они могут держаться на плаву, проводя множество операций во многих странах, инвестируя в прибыльные производства и освобождаясь от неприбыльных (Report on Conglomerates, 1971)· Концерны не связаны ни с определенной отраслью производства,
ни с конкретным местом, ни даже с определенной страной (они
представляют собой международные институты "без определенного места жительства"). Они являются способом институционального приспособления к необходимости увеличивать объемы
обращающегося прибавочного продукта, а также повышать интенсивность обращения — необходимость, проистекающая из
тенденции уменьшения нормы прибыли.
Эти новые институциональные и законодательные формы
и специфическая форма, предполагаемая теперь саморегулирующимся рынком, оказали значительное влияние на структуру современной метрополисной экономики. Урбанизм разросся, как
расширяется корпорация. Сложность трансакций в городской
пространственной экономике возросла вслед за многократным усложнением разделения труда. Географическая концентрация
людей и производственной деятельности в крупных метрополисных центрах развитых капиталистических стран была бы невозможна без неимоверной концентрации прибавочного продук
та в институтах, находящихся на вершине иерархии, таких как
крупные корпорации и национальные государства. Невозможно
представить себе такую концентрацию и без тщательно разработанной системы для защиты иерархической структуры глобальной пространственной экономики, поддерживающей потоки от
окрестностей к городским центрам, от небольших центров —
к более крупным центрам, и от всех региональных центров —
к центрам капиталистической активности.
Увеличение масштаба монопольного капитализма имеет
и кое-какие специфические последствия для городской структуры, которые необходимо принять во внимание. Чиниц (Chinitz, 1958) подробно рассматривает некоторые из них. Он полагает,
что олигополистически организованная метрополисная экономика, как, например, в Питтсбурге, скорее всего, будет мало способствовать развитию предпринимательских навыков и менее
способна адаптировать приезжих предпринимателей. Отсюда
следует, что такой город с меньшей вероятностью станет колыбелью развития новых отраслей промышленности, а будет поощрять
и продвигать только те инновации, которые будут идти в ногу
с неукротимым порывом урезать расходы, повышать эффективность и видоизменять продукт в уже существующих отраслях.
Совершенно правомерно сетует Джейн Джекобс (Джекобс, 2011)
на то, что крупное и эффективное корпоративное предприятие
(и правительственная деятельность) создают городскую среду,
препятствующую развитию мощного порождающего урбанизма,
который и создает новые рабочие места и технологические инновации. Наиболее плодотворной является такая среда, в которой
комбинация структуры занятости, таланта, предпринимательских и финансовых умений может стать плодотворной основой
для расцвета капиталистической креативности и изобретательства. История Питтсбурга в этом отношении в корне отличается от истории Нью-Йорка, а история Бирмингема (Англия) — от
истории Манчестера. Поскольку монопольный контроль блокирует инновационную деятельность в определенном месте, можно
ожидать, что обновление будет происходить путем географических перемещений в центрах активного роста и трансформаций
в географических моделях обращения прибавочного продукта.
Крупные промышленные корпорации также нацелены
(и обычно этого достигают) на "финансовую независимость через внутреннее изыскание резервов": в результате этого "прибавочный капитал, который аккумулируется внутри крупных раз
непрофильных компаний, может легче перетекать из региона
в регион внутри одной компании, чем если бы он находился вне
ее" (Chinitz, 1958, 285—286). Кроме того, банки и другие финансовые институты увеличили масштабы своей деятельности, так что
им проще вести дела с крупными промышленными корпорациями, а не с мелкими предпринимателями, которым обычно нужны
небольшие суммы в качестве рискового капитала, чтобы открыть
новую линию производства. Природа такой концентрации важна
сама по себе для перенаправления прибавочной стоимости между
разными предприятиями и видами деятельности в пространстве
метрополиса. Влияние монополистических форм распространяется далеко
за пределы непосредственных результатов организации инвестиций, производства и распределения. Защищенные от прямой
антагонистической конкуренции и обладая мощными запасами прибавочной стоимости, крупные корпорации сталкиваются
с острой проблемой нахождения рынка для все возрастающих
объемов продукции, а также с необходимостью увеличения скорости обращения прибавочной стоимости. Поэтому корпорация
должна создавать, поддерживать и увеличивать покупательский
спрос на свою продукцию. Тут существуют разные стратегии.
Возможно, наиболее успешной является создание потребности
при одновременной минимизации шансов удовлетворения этой
потребности с помощью замещения продукта. Покупательский спрос на автомобили (а также на продукты нефтепереработки,
дороги, пригородное жилье и пр.) был создан и расширен за счет
полной реорганизации застройки метрополиса, которая привела
к тому, что жить "нормальной" социальной жизнью без машины
попросту стало невозможно (за исключением тех территорий, где
дороги настолько загружены, что передвижение на автомобиле
становится слишком дорогим и проблематичным).
Не вызывает сомнений, что современный метрополис (среди прочего) представляет собой рынок сбыта прибавочного продукта и источник манипуляции покупательским
спросом. В прошлом прибавочный продукт часто расходовался на
застройку города (в форме монументальной архитектуры и про
чего). Но теперь урбанизму нужно создавать расширяющееся потребление, чтобы поддерживать капиталистическую экономику.
Рост ВВП в капиталистических странах во многом является результатом общего процесса субурбанизации. Плановое моральное устаревание представляет собой еще
один способ поддержания покупательского спроса, и оно особенно важно, когда речь идет об увеличении скорости обращения
прибавочной стоимости. В перераспределяющем городе значение
имела физическая продолжительность жизни строений, и многие
здания строились на века. В современном капиталистическом
городе важна экономическая жизнь, и этот срок экономической жизни сокращается, потому что нужно повышать скорость обращения прибавочной стоимости. Добротные здания рушатся, чтобы уступить место новым, которым отведен еще более короткий
срок жизни. Это не просто культурная жажда новизны, толкающая
к разрушению старого и возведению нового в метрополисной экономике (что особенно бросается в глаза в США). Это экономическая необходимость. Укорачивание экономической и физической
жизни продуктов является типичной стратегией наращивания
циркуляции прибавочной стоимости во всех секторах экономики.
Покупательский спрос напрямую зависит от потребления. Если
мы отбрасываем идею, что человечество обладает естественной
и неутолимой жаждой потребления (в пользу идеи о культурно
навязанном товарном фетишизме), тогда мы будем вынуждены
рассмотреть истоки этого потребительского спроса. На глобаль
ном уровне экономики ответ очевиден — куда ни посмотри, везде
неудовлетворенные и острые потребности. В городской экономике также содержится большой потенциал потребительского спроса в виде неудовлетворенных нужд бедного населения. Этому бедному населению отведена двойная функция.
Они могут рассматриваться как промышленная резервная армия
труда (используя выражение Маркса), которая либо может использоваться как угроза организованными работниками при возникновении споров об уровне заработной платы, либо как дополнительная рабочая сила, привлекаемая в периоды бурного роста и сокращаемая в периоды уменьшения производства (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. Гл. 24. Ч. 4).
Увеличивающийся масштаб капиталистического предпринимательства и вследствие этого нарастание объемов продукции,
возникновение крупных национальных монополий, в корне отличных от локальных монополий, создание новых потребностей
с целью поддержания потребительского спроса на продукт, заранее спланированное устаревание продукта с целью повышения
скорости обращения прибавочной стоимости, тщательно разработанные механизмы структурной поддержки дефицита — это
только некоторые реакции капитализма на трудности, которые
им самим же и порождены. Но эти способы приспособления не
изменяют его базового характера. Саморегулирующийся рынок
работает в новом институциональном контексте. Но работает он
по сути так же. Следствия работы этого способа экономической
интеграции проявляются во всех современных метрополисах,
будь то на периферии доведенных до нищеты стран или в районах
гетто капиталистических метрополий. Эти последствия не могут
быть сглажены с помощью возврата к некоторой идеализированной системе индивидуалистического капитализма, поскольку такая система никогда не существовала: капитализм всегда
был пропитан монополизмом. Более того, подобная система и не
могла сформироваться, так как это было бы равносильно освобождению неконтролируемой разрушительной силы, которая,
как метко указал К. Поланьи, подорвала бы саму основу урбанизированного общества. Защищать этот более открытый и индивидуалистический капитализм — что, кажется, делают Джейн Джекобс и прочие демократы-джефферсонианцы — значит не только
предлагать систему, которая противоречит историческим свидетельствам о том, что же в действительности представляет собой
капитализм, но также систему, которая, если будет создана, почти
наверняка разрушит все цивилизованное общество.
Внутренние приспособления, которые вырабатывает социальная организация, чтобы преодолеть проблемы, порожденные
саморегулирующейся рыночной экономикой, тянут за собой ряд
других мер — в частности, переопределение реципрокности и перераспределения сил, противодействующих потенциально разрушительной власти антагонистического рыночного обмена.
4. Перераспределение и реципрокностъ — силы,
противодействующие рыночному обмену
в современном метрополисе
Где бы и когда бы саморегулирующийся рынок не накладывал
своего заклятия на организацию городской пространственной
экономики, правительственные организации старались поддержать и одновременно сдержать его. Эйза Бриггс (Briggs, 1963) описывает, например, как городские управы во время первой вол
ны индустриализации в Британии приняли на себя перераспределительные функции, чтобы обеспечить предоставление тех общественных благ и услуг (таких, как водопровод и канализация),
которые не казались прибыльными частным предпринимателям,
а также облегчить до некоторой степени самые тяжелые последствия введения системы заработной платы для беднейших групп общества (путем регулирования условий труда, жилищных условий и т.п.). Эти вмешательства правительств, сначала скромные,
становились со временем все более и более активными. Общественное обеспечение общественных (а иногда и частных) благ,
вместе с частным и государственным планированием городской среды "в общественных интересах", теперь стали играть наиважнейшую роль в формировании географии современного города.
Общественные или квазиобщественные проекты, как, например,
модели городского обновления или возведение новых городов,
также послужили перерождению хаотичного индивидуализма
раннего индустриального города и "приватизма", как его называет Сэм Басе Уорнер (Warner, 1968), американского города в городской плюрализм, в котором общественный сектор действует
как противовес потенциально разрушающему рыночному обмену, при этом поддерживая структурные условия, необходимые для выживания капиталистических форм. Политическая и бюро-
кратическая система отчасти функционируют как перераспределяющие агенты в рамках саморегулирующейся рыночной экономики (см. гл. 2).
Скрытые последствия этой перераспределительной деятельности требуют некоторого прояснения. Правительственное вмешательство в капиталистических странах преследует две широкие цели. Первая — обеспечить надлежащее функционирование
рыночного обмена. Вторая — смягчить разрушительные последствия, которые несет с собой саморегулирующийся рынок. Политика в первом направлении может включать в себя широкий
спектр действий — от создания инструментов принуждения для
сохранения институционализированного дефицита (используя
военную силу за границей и полицию внутри страны), прямой
поддержки финансовых институтов и заканчивая выработкой
разнообразных механизмов для поддержания саморегулируемости рыночной системы. В последнем случае правительство может вмешиваться либо с целью сокращения рисков в экономике,
которая все более и более полагается на долгосрочные и крупные инвестиции, чтобы сохранить свою структуру либо чтобы предотвратить (а в некоторых случаях — чтобы стимулировать)
возникновение монополии в определенном секторе экономики.
Эти направления политики имеют разные последствия и в действительности вырабатываются для претворения в жизнь различных целей в зависимости от обстоятельств. Возрастающая
роль государства в урбанизированном обществе должна рассматриваться на фоне возрастающего накопления капитала, расширения влияния производства, увеличения влияния рыночного
обмена и "урбанизации деревни" в глобальном масштабе. Государство вместе с наднациональными организациями (к которым мы можем также отнести содружества государств) должны вмешиваться всякий раз, когда разражаются кризисы, большинство
из которых порождены внутренней динамикой капитализма.
Государственное вмешательство происходит на международном
уровне, когда для потоков капитала, рабочей силы, ресурсов, товаров и услуг создаются искусственные барьеры, а в рамках международной монетарной системы предпринимаются технические
манипуляции для сохранения сетей эксплуатации, описываемых
Франком (Frank, 1969), в основном путем навязывания моделей
неравноценного обмена (Emmanuel, 1972). Усиление влияния
и важности государственного вмешательства в XX веке нужно
расценивать как ответ на "постоянно революционизирующую силу" капитализма.
В рамках отдельных государств на застройку современных
метрополисов значительное влияние оказывает государственная
политика. Например, в США в 1930-х годах законодательно было
утверждено Федеральное жилищное управление (ФЖУ, Federal
Housing Administration — FHA), которое должно было страховать
ипотеку и таким образом способствовать ипотечному кредитованию, но основным результатом его деятельности стала поддержка финансовых институтов, затягиваемых в воронку депрессии.
Результатом при этом стала стимуляция субурбанизации, так как
кредиты, обеспеченные страховкой ФЖУ, выдавались в основном на приобретение нового, а не старого жилого фонда (Douglas Commission, 1968). Эта политика привела к ускоренному экономическому устареванию жилищного сектора и тем самым увеличила
потенциал обращения прибавочной стоимости на более высоком
уровне. Такого рода государственное вмешательство представляется все более необходимым, и сейчас оно уже распространяется
на создание рабочих мест и занятости, на производство и перемещение экономических ресурсов в зоны Национальных интересов" (под чем обычно понимают оборону, но сюда же также могут
попасть здравоохранение, контроль за загрязнениями, образование и пр.).
Пытаясь сгладить наихудшие последствия рыночного обмена, правительственная политика также может породить существенные изменения в городской структуре. Конечный результат
конкуренции — весьма неравномерное распределение доходов
в обществе, которое, как уже признается, не является выгодным
для тех, кто осуществляет контроль над средствами производства,
поскольку уменьшает потребительский спрос, сокращая при этом качество рабочей силы. Поэтому необходимо постоянно перераспределять некоторую часть дохода и благосостояния. Это перераспределение может происходить путем организации труда.
В ином случае необходимо облагать налогом определенную долю
обращаемого прибавочного продукта. Постольку этот прибавочный продукт принадлежит одной части общества, а предлагается к использованию для другой группы, система налогообложения
будет прогрессивной или регрессивной в зависимости от того,
какая группа подлежит налогообложению, а какая — является реципиентом. Налогообложение и общественное обеспечение благ,
услуг и финансовых ресурсов представляют собой крайне сложную систему, и деньги тут текут в обоих направлениях. В целом общество кажется гораздо более прогрессивно перераспределительным, чем оно есть на самом деле, поскольку не учитываются разные скрытые потоки и хитрые схемы налогообложения (особенно в сфере налогообложения покупок и продаж), которые
проводят распределение в обратном направлении.
Капитализм в сочетании с политикой государства благосостояния произвел коренную
трансформацию в городских формах.
Изменения в распределении наличного дохода среди различных групп общества нашли отражения в облике современного урбанизма. Это влияние наиболее очевидно в тех странах, таких как
Британия и скандинавские страны, которые более-менее настойчиво проводили в жизнь политику государства благосостояния. Тем не менее политика благосостояния, если она заходит
слишком далеко, создает своего рода угрозу для капиталистического рыночного обмена. Промышленная резервная армия должна где-то существовать, как должно быть место и для первоначального накопления. Тут показателен случай Швеции, часто приводимой в пример как образец государства благосостояния.
Швеция избавилась от самых вопиющих проявлений материальной депривации, сохранив при этом капиталистический экономический базис. Ей это удалось, потому что она полагалась на
промышленную резервную армию Южной Европы и создавала
первоначальное накопление косвенно через свои связи с глобальной капиталистической экономикой (например, торговлю с США и Великобританией).
Мораль этого примера в том, что конкретная территория может
преуспеть в реализации своей политики благосостояния только
тогда, когда она может передвинуть часть ключевых проблем,
связанных с капиталистическим рыночным обменом, за границы
своей территории. На одной ограниченной территории политика государства благосостояния может бесконечно добиваться все
лучших результатов, но в рамках мировой экономики капитализма в целом прогрессивное перераспределение имеет вполне определенный предел. Некоторые обозреватели, как, например, Жувеналь (Jouvenal,1951), предложили гораздо более глубокий по содержанию анализ
этой ситуации, чем те социалисты, которые слепо и одержимо
верят, что для социализма достаточно перераспределительной
политики без фундаментального изменения капиталистического производства. Предел перераспределения достигается в тот
момент, когда оно начинает серьезно тормозить операции саморегулирующегося рынка и обращение прибавочной стоимости. В крупномасштабной экономике, такой как в США, сложно
переложить все тяжести на соседа, и перераспределение, возможно, в этом случае не достигнет того уровня, как в Скандинавии.
В экономике среднего масштаба, как в Великобритании, попытки перераспределения, скорее всего, будут остановлены естественными механизмами приспособления саморегулирующегося
рынка. Титмус (Titmuss, 1962) и другие показали, что это именно
так и что активные попытки перераспределить доход и благосостояние в Британии закончились малозначимыми изменениями в структуре распределения дохода в экономике. Правительство
может проводить, и часто проводит, совершенно разного толка
политику, но корректирующие звенья доминирующего саморегулирующегося рыночного механизма всегда будут стремиться к "естественному" балансу между рыночным обменом и перераспределением. Этот баланс и будет примерно тем состоянием, которое необходимо для воспроизводства экономического базиса капиталистического общества.
Эти рассуждения могут стать основой сравнительных городских исследований. Поверхностные, хотя и впечатляющие различия между урбанизмом в Швеции, Великобритании и США,
например, становятся незначимыми при такого рода анализе.
Шведский урбанизм может рассматриваться как нечто достижимое на каком-то участке огромной капиталистической экономической системы, и в этом смысле мы можем сравнивать его
с урбанизмом в штате Коннектикут (США) или графстве Сассекс (Великобритания). Наболевшие проблемы капиталистического
общества были перенесены из всех этих мест куда-то еще. Удивительно не то, что урбанизм так многолик, а то, что он так похож во всех метрополисных центрах мира, несмотря на значительные
различия в социальной политике, культурных традициях, административном и политическом устройстве, институтах и законах и т.д. Условия экономического базиса капиталистического общества вкупе с соответствующей технологией накладывают легко
узнаваемый отпечаток на качественные характеристики урбанизма во всех экономически развитых капиталистических странах.