История грузинского художника, который усыпал цветами площадь перед домом возлюбленной, известна всем. Про розы пели Пугачева и Окуджава, эпизод входил в книги и фильмы… И оказался выдумкой, красивой сказкой, которые так любят в Тбилиси. Одной из многих сказок в биографии Нико Пиросмани.
Мальчик-мечтатель
Привыкли мы славить во все времена
Нико Пиросмани за дружеским пиром.
Искать его сердце в бокале вина
Затем, что одним мы помазаны миром
Т. Табидзе
Говорить о судьбе величайшего грузинского художника-примитивиста, гениального самоучки, можно долго и медленно, разделяя факты и вымысел, ошибки и происки злопыхателей. Для начала он вовсе не Пиросмани.
Художника звали Николай Асланович Пиросманашвили, сын садовода Аслана и его жены Текле. Дата его рождения и даже год неизвестны – он родился в промежутке между 1851 и 1867м годами, скорее всего в 1862м. Семья художника родом из Мирзаани, небольшого села на самом краю Кахетии.
У Нико были две сестры, Мариам и Пепуца, и брат Георгий. Сперва они жили безбедно, но после 1868 года на семью посыпались несчастья. Один за другим умерли сперва старший брат, затем отец и мать мальчика. Старшая сестра успела выйти замуж, младшую приютила родня. А маленького Нико забрала семья Калантаровых, работодателей отца. Мальчик уехал в Тбилиси.
Паустовский писал, что Пиросмани прислуживал в доме у благодетелей. Это миф – Нико помогал по дому и исполнял поручения старших, как и все дети в грузинских семьях. Его сажали за общий стол, брали в баню, театр и церковь, научили читать, писать, говорить по-русски и по-армянски (Калантаровы были армянами). До двадцати с лишним лет воспитанник пользовался гостеприимством опекунов.
Он рос мечтательным, вспыльчивым мальчиком, которого интересовали лишь карандаши и краски. Калантаровы обращали внимание на его причуды, но делали вид, что не замечают – жалели сироту. Незаметно Нико стукнуло 20.
Сверстники в его возрасте уже имели семью и работу, а он впервые задумался о профессии. Денег на обучение живописи у него не было. По совету старшего Калантарова он попробовал поступить в типографию, но не продержался и года. Это совпало с неудачной влюбленностью в Элисабед, младшую сестру Калантарова.
Неимущий юнец Нико предложил руку и сердце обеспеченной женщине на десять лет его старше. И получил отказ – первый из множества в его жизни.
Кондуктор и молочник
За горой засветился месяц,
Над горой туман заклубился.
Мне огнем опалило сердце,
Я, скиталец, с дороги сбился.
В. Пшавела
Гордый Нико покинул опекунов и отправился на поиски заработка. Попытка открыть живописную мастерскую и промышлять вывесками не удалась – у неизвестного художника ничего не заказывали. Помыкавшись какое-то время Пиросмани сумел устроиться кондуктором на Закавказскую железную дорогу с окладом 15 рублей в месяц. Он надеялся, что сумеет обеспечить себе пропитание, а в свободное время – рисовать вволю. Удивительный факт – в те же годы писцом на ЗЖД служил Шаляпин, а в мастерской работал юный Горький.
Совмещать труд и искусство Нико удавалось плохо. К тому же доброта – не лучшее качество для кондуктора. Его регулярно штрафовали за безбилетных пассажиров, опоздания и споры с начальством. В 1894м году Пиросмани уволился, выбив напоследок компенсацию за испорченное здоровье, одолжил денег у друзей и неожиданно открыл молочную лавку в Тбилиси.
Еще неожиданней оказалось то, что дело вдруг пошло в гору. Во-первых повезло с проходным местом, где всегда толпился народ. Во-вторых Нико сам следил за качеством товара, не обвешивал и не обсчитывал покупателей. Не прошло и двух лет, как он не только раздал долги, но и переехал поближе к центру в новую лавку, которую сам расписал, обзавелся компаньоном Димитра Алугишвили, и даже сумел построить сестре Пепуце приличный дом под настоящей железной крышей.
В этом доме сейчас находится музей Пиросмани, хотя художник не прожил там и дня. Сестра попробовала его женить, но Нико не понравилась простая крестьянка – он мечтал о даме сердца.
Цветы и раны
Жил-был художник один,
Домик имел и холсты,
Но он актрису любил,
Ту, что любила цветы.
А. Вознесенский
Мечты сбылись – в Тифлис приехала актриса Маргарита де Севр… Тут-то и начинается сказка. Во-первых, она была не актрисой, а кафешантанной певичкой, что в те времена означало аналог древнейшей профессии.
Во-вторых Нико был еще молод, по слухам красив, вполне обеспечен, одевался с некоторым шиком (привычку к пиджакам, белым воротничкам и цилиндрам он сохранил до старости) и имел все шансы покорить сердце иностранки. Возможно даже арбой с полевыми цветами, рассыпанными по площади перед ее гостиницей. Миллион алых роз стоил бы состояние, которого у художника при всем желании не имелось. Портрет Маргариты, написанный в белых тонах (цвет, который художник не раз выбирал, чтобы «обелить» грехи девушек легкого поведения) вряд ли пробудил бы в груди актрисы нежные чувства…
В любом случае около года, если верить рассказам очевидцев, Нико имел счастье содержать свою музу, вызвав гнев деревенской родни. Затем красавица попрощалась с Тифлисом и отбыла на новые гастроли. А разорение Пиросмани связано совсем с другой историей.
Торговля быстро опротивела художнику, он все чаще сваливал работу на Димитра, а сам рисовал портреты и уличные сценки, развлекал соседских мальчишек или катался за город, полюбоваться садами. В голодный год он по совету компаньона попробовал заняться спекуляцией, привез из Одессы фургон белой муки и отправился с ним в родную деревню. Сестра Пепуца (да, та, которой он выстроил дом!) вместе с мужем не просто обманула и обобрала наивного художника, но и жестоко посмеялась над ним. Неожиданная, несправедливая обида так глубоко ранила художника, что повредила его и без того неустойчивый разум. Впечатлительный чудак превратился в неуравновешенного эксцентрика.
Как вы знаете от гениальности до безумия один шаг. И почему-то художникам проще других этот шаг сделать. Вспомните сумасшествие Ван Гога, Тулуз-Лотрека, Врубеля, горячечные грезы Шагала, Пикассо и Дали. Высочайшее нервное напряжение, необходимое для воплощения фантастических грез, не каждый способен выдержать. А у Пиросмани не было самой надежной защиты человека искусства – привычки к дисциплине и регулярному, размеренному труду. Дисциплина, к слову, спасла его французского собрата по ремеслу и стилю – Анри «Таможенника» Руссо. Художник днем исправно нес службу, а в свободное время рисовал фантастические джунгли и наивные пейзажи.
Пиросмани же плевал на дисциплину! Выбирая между мещанским благополучием и свободой творца Нико, не задумываясь, выбрал свободу. Он мог бы и дальше оставаться почтенным лавочником, социализироваться, как выразились бы журналисты, но предпочел стать художником.
Богатство нищеты
Духанщик ему кахетинским платил
За яркую вывеску. Старое сердце
Стучало от счастья, когда для кутил
Писал он пожар помидоров и перца.
П. Антокольский
Приступим к следующему мифу – о нищем художнике, рисующем гениальные картины на столовых клеенках за стакан вина и кусок лаваша. Картины Пиросмана, как его называли духанщики и карачохели (мелкие торговцы старого Тифлиса) уже стали известны всему городу.
Сам Нико, несмотря на развивающийся алкоголизм и очевидные чудачества, оставался добряком, скромником и замечательным собеседником. Он обожал рассказывать байки, читал наизусть стихи грузинских поэтов, за считанные часы создавал портреты или расписывал стены. Пиросмани всюду носил с собой краски в самодельном деревянном чемодане и радостно кричал, входя в очередной духан: что тебе сегодня нарисовать?
Среди хозяев питейных заведений меценатство считалось и благочестивым и выгодным. Чаще всего «прикармливали» шарманщиков и музыкантов, но порой бесплатный харчо и вино получали философы, художники и прочий богемный люд. В душных, пахнущих вином и мясом подвалах, читали стихи Важа Пшавела, Тициан Табидзе и другие поэты, ставшие затем знаменитыми. А Пиросмани был ценным знакомством – он не только привлекал и развлекал публику, но и за небольшие деньги декорировал помещения, малевал вывески, писал простые, яркие и понятные посетителям картины. Духанщики порой бессовестно обсчитывали его, но на жизнь хватало с избытком.
Нико получал достаточно, чтобы прилично одеваться, покупать шикарные английские краски (именно благодаря им работы художника не только уцелели, но и не утратили яркость) и те самые клеенки, которые позже сочли доказательством его нищеты. Дело было не в бедности – дорогая, фактурная черная клеенка идеально подходила как основа для картин Пиросмани, подчеркивая скупой колорит и оживляя цвета. Или (что не исключено) художник ленился тратить время на подготовку и грунтовку холстов.
Начало 20 века – золотой период в творчестве, да пожалуй и в жизни Пиросмани. Он состоялся как художник, обзавелся множеством почитателей и заказчиков среди горожан, избавился от всех условностей и социальных связей.
Ночевал он по каморкам в духанах и по углам у друзей, все имущество хранил в чемодане, творил вволю (более 2000 работ, из которых уцелело менее 200) и судя по картинам чувствовал себя счастливым. Что же он рисовал?
Ягнята и князья
Как мы знаем, Нико был самоучкой. Он не имел формального образования, никогда не учился ни у художников, ни у иконописцев, ни даже у уличных маляров. Он своим умом доходил до работы с красками, композиции и колористики, он не делал набросков и подмалевков, рисовал как бог на душу положит. Сравним его работы с картинами других наивных художников.
Пиросмани
Бабушка Мозес
Иван Генералич
Анри Руссо
Пиросмани выглядит приземленным, простым, даже несколько грубым. Его живопись мясиста и полнокровна, насыщает глаз подобно грузинскому застолью. Раблезианские бурдюки из бычьих шкур, огромные рыбы, белесое коровье вымя, сытный на вид кулич. Немногочисленные женщины впечатляют фигурами, грузные мужчины замерли словно перед фотокамерой (кстати художник предпочитал делать портрет с карточки, нежели с живой модели).
Иногда он работает с перспективой, но чаще по наитию следует художникам средневековья, выделяя размером более значимые на его взгляд персоны. Пиросмани с удовольствием возится с деталями, выписывая ягодки винограда, пуговки на одежде, складки ткани. Ему нравится рисовать еду, точнее пиршество, выстраивать на столе блюда, стаканы и бутылки, нетронутое угощение.
Его жареные курицы смиренно протягивают ножки навстречу гостям духана. Его женщины (и любвеобильные красавицы из садов Ортачала тоже) не внушают желаний, как не может внушать их винная бочка или говяжья туша.
Хочется сравнить их с таитянками Гогена – то же изобилие тел, та же тяжеловесность, но женщины французского эскаписта полны страсти. А красавицы Нико, даже вульгарная Маргарита, целомудренны как иконы.
На мой взгляд нельзя назвать художника бытописателем старого Тифлиса. Жанровыми сценками, эмоциональными набросками городской жизни прославился Вано Ходжабегов, современник Пиросмани, прошедший тот же путь нищего и непризнанного художника. Герои его рисунков гонятся друг за другом, дерутся на кулаках, разнимают бойцовых петухов, они погружены в многоголосую суету тесных кварталов.
А Нико при той же внешней дотошности, портретности изображений, переосмысливает своих героев, уводит их в медленное безвременье.
Если вглядеться, все герои картин Пиросмани полны печали – даже если улыбаются и поют, разливают вино, празднуют свадьбу. Иконописная скорбь проглядывает на лицах крестьян и князей, львов и оленей, покорно бредущих навстречу смерти пасхальных барашков. «Животные это друзья моего сердца» говорил художник. Его нездешний Жираф кажется явился в Грузию прямо из Африки… или из стихотворения Гумилева, которое Пиросмани, как любитель поэзии, вполне мог и услышать где-нибудь в духане.
В анималистике Пиросмани лучше всего видны его истинные учителя – грузинские народные художники прошлого. Монументальность и выразительность линий, суровые профили, ритм движения связывают черные клеенки, серебряные блюда и каменные панно в единое пространство искусства Сакартвело.
Пиросмани любит природу, деревенскую жизнь, мирную и одновременно полную тайны, невысказанных чувств, предрассветного сонного волшебства. Его бычки и овцы превращаются в библейских тельцов и агнцев – маленький Нико перед сном читал Библию и картины Ветхого завета отразились у него в сердце.
Религиозных полотен у Пиросмани немного, но картины пронизаны глубокой и чистой крестьянской верой. Пожалуй, в его немногочисленных пасторалях ощущается родство с полотнами Шагала – еще одного бедного мальчика, подарившего бессмертие родному городу, бессловесному скоту, сгорбленным старикам и грудастым красавицам.
У обоих есть чувство неизбежности чуда, оба танцуют на канате безумия над головами толпы. Только Шагалу повезло удержаться, а Пиросмани однажды сорвался вниз.
Звезда и смерть
Он жизнь любил не скупо,
как видно по всему...
Но не хватило супа
на всей земле
ему.
Б. Окуджава
Если сравнить судьбы великих художников, годами, а то и десятилетиями балансировавших на грани безумия, тонувших в абсенте, водке и кошмарных галлюцинациях, можно найти нечто общее. Выживали те, кто сумел отыскать опору – жену, мать, мецената или верного друга. Человека, который бы раз за разом подбирал впавшего в творческий поиск или банальный запой гения, отмывал его, кормил, лечил, успокаивал и приводил в чувство. Менеджера, пиарщика, продавца, коммерческого директора и психолога в одном лице. Галу, Беллу, Мару… одну из безвестных муз, чьи руки удерживали художника на краю пропасти.
Несмотря на бессчетное число друзей и приятелей, готовых (а порой и страстно желавших) помочь таланту, Пиросмани всегда оставался одиночкой, а с годами болезнь возвела неприступную сванскую башню между миром и мятущейся душой. Если бы он сохранил отношения с семейством Калантаровых или хотя бы с сестрой Пепуцей, если б нашелся очаг, к которому стоило возвращаться с холодных улиц – художник бы прожил дольше. И умер в своей постели, как человек, а не бездомный бродячий пес.
Прошедший огонь и воду Пиросмани не выдержал медных труб, внезапной славы и ее неизбежных спутников. В 1912 году на его картины наткнулись три энергичных юнца - братья Кирилл и Илья Зданевичи и Михаил Ле-Дантю. Все трое считали себя футуристами, провозвестниками нового искусства. Старшему из них едва исполнилось двадцать.
Картины Пиросмани произвели на них огромное впечатление – Ле-Дантю заявил, что увидел нового Джотто, отшельника из пещер, создающего великие полотна в пасторальном уединении.
Братья Зданевичи не просто обошли все духаны и скупили все картины, которые им согласились продать. Они отыскали художника, познакомились с ним, осыпали бурными восторгами и пообещали, что вскоре о гении Пиросмани узнает весь мир. Привыкший к невзгодам Нико им сперва не поверил. Однако уже зимой в Москве состоялась первая выставка его работ. Илья Зданевич, вернувшись в Тбилиси, показал художнику газетные вырезки, заказал свой портрет и «Оленя».
Он не стал говорить Нико о полемике, которую вызвали наивные работы у столичных снобов. И статью, где он гневно клеймил чванную местечковую интеллигенцию, тоже не показал. Не со зла - вряд ли он догадывался о возможных последствиях.
«Тифлис — шакал, питающийся падалью европейского рынка, солончаки, усеянные обломками прошлого, еще может томить сердце паломника, как земля обетованная, ибо его здания хранят клеенки Пиросманашвили»
Со Зданевичем соглашались немногие. А Пиросмани ни о чем не подозревал. Он был счастлив как ребенок. Его мечты сбылись – творчество встретило понимание у «настоящих художников», картины начали покупать, о нем писали в газетах. Даже новый удар не сумел сразить Нико - в 1914 году после начала Первой Мировой войны в России объявили сухой закон и эпоха духанов кончилась.
Художник потерял друзей, публику и работу, неоткуда стало добывать дармовое вино и еду. Чтобы как-то прокормиться, 60летний Пиросмани писал вывески магазинов, бродил пешком по всему городу, разыскивая редкие заказы. Гордец, он не брал денег ни в дар ни взаймы – только за труд.
В 1916м упорный Зданевич устроил еще одну выставку Пиросмани, уже в Тбилиси. После нее Нико пригласили на заседание Грузинского художественного общества. У художника видимо оставались свои представления о братстве творческих людей, и он разочаровался – чопорные выступления показались ему скучными. Впрочем, деньги, собранные на вспомоществование бедствующему таланту, он взял – возможно счел их достойной наградой.
Потом случилось непоправимое. Чтобы понять ситуацию, надо представлять себе менталитет грузин – для них честь, тем более честь пожилого, уважаемого человека, дороже жизни. Итак, 19 июня в газете «Сахало Пурцели» опубликовали репродукцию картины Пиросмани. А через три недели там же опубликовали отвратительную карикатуру на художника и его «Жирафа» (по признанию нынешних искусствоведов лучшую из работ). И на Нико обрушилось самое страшное – смех. Над ним хохотали соседи, приятели, собутыльники, которым не нравилось, что нищий Пиросман выбился в люди и стал знаменит. «Подумаешь, знаменитость, пусть благодарит, что не гонят!»
Для другого художника насмешка оказалась бы не столь жестоким ударом. Мы знаем великих людей, что выдерживали годы и десятилетия травли. А наивный, полный надежды на чудо Пиросмани сломался в одночасье.
«Не надо похвал, ничего не надо. В газете меня обругали. Столько мне наобещали, а я как раньше пахал и сеял, так и теперь. Не было надо мной господина, и не хочу. А в газете меня нарисовали как кошку».
Со дня публикации карикатуры до смерти художника прошло меньше двух лет. Величественный, уважаемый пожилой человек на глазах всего Тбилиси превратился в совершенно безумного, опустившегося старика. Он потерял свой знаменитый чемодан с красками и кистями, ходил зимой без пальто, в прохудившихся ботинках и драном пиджаке. Извечная привычка к странствиям переросла в бессмысленное бродяжничество, привычная скудость в отчаянную нищету. Пиросмани перестал отказываться от подачек, но уже неспособен был тратить деньги себе на благо.
Тем не менее при иных обстоятельствах о нем бы наверняка позаботились, определили бы в богадельню или больницу, приютили бы и дали дожить спокойно. Но пришла Революция и люди начали выживать поодиночке. Или умирать в одиночестве, от холода, голода, болезней.
Последним другом Пиросмани стал бедный сапожник Арчил Майсурадзе, Шио с Молоканской улицы. Он пустил художника в свой подвал, делился скудной едой, но не уследил за ним – да и не дело следить за взрослым мужчиной. Однажды после ночных скитаний по городу, Пиросмани промок, простудился и трое суток пролежал в подвале, на голых камнях, не в силах позвать на помощь. Когда его обнаружили, художник уже был без сознания. Пиросмани отвезли в городскую больницу. До утра он не дожил.
Его работы обрели великую посмертную славу, его талантом гордится Грузия и гордились в СССР, его творчество заложило основу наивного стиля, визитной карточки многих художников Сакартвело. «Побитый градом» чудак и пьяница стал одним из любимых сыновей родины, наравне с Руставели и Чавчавадзе. Знай об этом Нико, он бы умер счастливым.
С человечностью страданий
молча смотрят в этот день
раннеутренние лани
и подраненный олень.
Вы народны в каждом жесте
и сильнее всех иных.
Эти вывески на жести
стоят выставок больших.
У меня теперь сберкнижка —
я бы выдал вам заем.
Слишком поздно, поздно слишком
мы друг друга узнаем.
(с) Ярослав Смеляков