Не было в истории Русской армии другой войны столь бессмысленной и бестолковой. Она началась 17 мая 1756 года и завершилась 26 февраля 1763-го. Отчего и получила название «Семилетняя».
Текст: Михаил Быков, фото предоставлено М. Золотаревым
Бестолковость во многом связана с тем, что в первый и, скорее всего, последний раз война зацепила аж три императорских цикла. Началась при Елизавете Петровне, продолжилась при Петре III и закончилась при Екатерине Великой. Три фигуры на русском престоле отличались промеж собой тем, что проводимая каждым политика, особенно внешняя, радикально отличалась от политики предшественника.
Бессмысленность же заключалась в том, что другие основные участники межконтинентального конфликта либо крупно выиграли, либо оказались в проигрыше. Например, Франция потеряла земли и влияние в Северной Америке. Австрийцы подвинулись в Центральной Европе. Пруссия набрала вес и стала лидером, вокруг которого сгрудились бесчисленные немецкие герцогства и курфюрства. Да и землицей разжилась. Джекпот сорвала Великобритания, «откусив» заморские колонии у французов и ослабевших испанцев. А вот России получить что-либо взамен многих тысяч жизней своих солдат не удалось. Этими самыми жизнями она обеспечила себе территориальное статус-кво.
По общему мнению российских историков, одна была польза. В нижних и офицерских чинах огромный опыт получили будущие «Орлы Екатерины» – полководцы, обеспечившие стране победы и славу в последней трети XVIII века. Граф Петр Румянцев-Задунайский, граф Алексей Орлов, светлейший князь Италийский граф Александр Суворов-Рымникский, граф Захарий Чернышев, князь Александр Прозоровский… Плеяда!
По устоявшейся традиции именно Русской армии союзники ничтоже сумняшеся доверили самую сложную, но одновременно и почетную миссию – разобраться с главным противником за русский же счет. То есть со считавшимся великим полководцем XVIII столетия прусским королем Фридрихом II, создавшим мобильную и очень эффективную армию, которая била всех подряд. Наши солдаты с миссией справились достойно, Фридрих едва не угодил в плен, а русские части графа Готтлоба Тотлебена, входившие в 20-тысячный корпус графа Чернышева, заняли Берлин.
Но обо всем по порядку.
ЗАПРЯГАЛИ МЕДЛЕННО
Семилетняя война началась после того, как в Европе сформировались очередные межгосударственные союзы. Пруссаки неожиданно полюбили Туманный Альбион, а в Вене вспыхнуло нежное чувство к Парижу. И понеслось. Государыня Елизавета Петровна, хоть и измученная болезнями, за событиями следила. Справедливо предполагалось, что агрессивный Фридрих Гогенцоллерн одной австрийской Силезией не удовлетворится и рано или поздно постарается отнять у Польского королевства балтийский коридор, отделявший собственно Пруссию от Пруссии Восточной с родовыми гнездами тевтонского рыцарства. А там уже и до русской границы под Ригой рукой подать.
Россия вступила в войну в сентябре 1756 года. Но вступить в войну и начать реальные боевые действия – не одно и то же. В Петербурге наблюдали за происходящим не только на европейском театре военных действий, но и за событиями в далеких заокеанских землях. Уинстон Черчилль как-то обмолвился, что Семилетнюю войну с полным основанием можно назвать первой мировой. Ведь помимо европейского театра военных действий, где англичане вели себя вяло, происходили серьезные столкновения в Северной Америке, Индии, на Карибах и Филиппинах. Там, в колониальных территориях, и был спрятан главный британский интерес. А Европой, по плану Лондона, должна была заниматься Пруссия. Тем более что Фридрих сам рвался в драку с Австрией, Францией и Швецией. И в этих драках, куда были вынуждены отправлять почти все силы его противники, побеждал в первый год войны с завидным постоянством.
Тому есть простое объяснение. В отечественной историографии, связанной с критикой увлечения Петра III и Павла I так называемым «прусским строем», доминирует точка зрения, будто это увлечение не более чем блажь двух императоров. Шагистика, бесконечные маршировки, пудреные парики, а на самом деле – все это маскарад. В реальности Фридрих был новатором в военном искусстве. Именно он сформировал и внедрил в практику новую тактику, получившую название «линейный строй». Фридрих Энгельс, кое-что понимавший в военном деле, писал: «Линейное построение – в центре пехота в две линии, на флангах кавалерия в две или три линии – представляло собой значительный прогресс сравнительно с глубоким построением прежних дней, такое построение развивало полную мощь пехотного огня, равно как и полный эффект кавалерийской атаки, позволяя одновременно действовать максимальному количеству людей». Такая тактика помимо прочего гарантировала мобильность пехоты. А без эффективной работы «царицы полей» рассчитывать на успех было затруднительно. Танков, самолетов и ракет тогда не имелось.
Утверждать, что Русская армия была абсолютно готова к неминуемой войне с пруссаками, опрометчиво. Так уж сложилось в Отечестве, что наша армия редко когда готова к войне. При Елизавете Петровне шла масштабная реорганизация, связанная прежде всего с дефицитом квалифицированного и морально ответственного офицерства. Наиболее успешно проходили реформы в артиллерии. Под руководством Петра Шувалова радикально изменились ее технические возможности. Впервые в мире появилось такое орудие, как «Единорог». Укороченный ствол полевой пушки позволял вести огонь по любой траектории и любыми видами снарядов. Пушкари были хорошо обучены. Пехота и кавалерия имели определенный боевой опыт. Как-никак, но при императрице Анне Иоанновне были войны за польское наследство и с Турцией, при Елизавете – победная кампания против шведов. События локальные, но тем не менее.
Летом 1757 года 65-тысячная Русская армия двинулась в Восточную Пруссию.
У БОЛЬШОЙ ДЕРЕВНИ
Во главе наших сил волею государыни был поставлен генерал-фельдмаршал Степан Апраксин, служивший в преображенцах еще под началом Петра Великого. Был он не то чтобы стар – всего-то 54 года, – но уж больно придворно опытен. Понимал, что императрице осталось недолго, знал, что наследник, великий князь Петр Федорович, души не чает в короле Пруссии. Потому много думал.
Русское войско насчитывало до 100 тысяч бойцов, более пятой части – иррегулярная конница. Казаки и калмыки. Часть сил была брошена на осаду порта Мемель на Балтике (ныне – Клайпеда), который сдался быстро. Основная масса через польскую Ковну (ныне – литовский Каунас) двинулась вглубь восточнопрусских земель, чтобы зайти к Кёнигсбергу с юга. И зашли.
Первое серьезное сражение между русскими и пруссаками разгорелось 30 августа 1757 года юго-восточнее Кёнигсберга, у деревни Гросс-Егерсдорф. Апраксин не спешил. К этому дню колонны, переправившись через скромную речку Ауксине (ныне – Голубая), ждали приказа на дальнейшее движение. Приказ поступил ранним утром, и 55-тысячная армия потянулась по узкому дефиле между берегом реки и густым лесом. О каком-либо порядке говорить не приходится, так как пехоте мешала конница, коннице – артиллерия, артиллерии – повозки с генеральским скарбом… Неприятель появился неожиданно и сразу атаковал. Казалось, успех пруссакам обеспечен. На фланге русская кавалерия опрокинута, две пехотные бригады прижаты к лесу… Но солдатское мужество, шуваловские «Единороги» и решительность одного из генералов изменили положение дел. Этим генералом был будущий фельдмаршал, учитель Суворова Петр Румянцев. Во главе четырех арьергардных полков он организовал мощную контратаку, и пруссаки побежали. Участник сражения в чине подпоручика Андрей Болотов впоследствии вспоминал: «Сии свежие полки не стали долго медлить, но давши залп, с криком «ура» бросились прямо на штыки против неприятелей, и сие решило нашу судьбу и произвело желаемую перемену».
Общие потери Русской армии в этом сражении превысили 5 тысяч человек. Прусский корпус генерала Иоганна фон Левальда потерял свыше 4 тысяч. Сработал эффект неожиданности. Но куда большее значение имел тот факт, что непобедимая армия Фридриха бежала с поля боя. Это произвело фурор не только в Петербурге. Казалось бы, не грех воспользоваться успехом. Но осторожный Апраксин отдает, мягко говоря, странный приказ. Отступать! Ссылки на дефицит провианта, болезни, падеж лошадей выглядели по меньшей мере странно. Если где и был провиант, теплое жилье и дороги, так это по пути на Кёнигсберг. И уж никак не на разоренных землях, оставшихся позади. При отступлении армия больными потеряла больше народу, чем в сражении при Гросс-Егерсдорфе. В конце октября Апраксин был арестован. Но приговора не дождался. Умер во время судебного расследования в местечке Три Руки под Петербургом.
ДЕРЕВНЯ ГНЕВА
Возможно, этимология названия местечка Цорндорф под Кюстрином (ныне – город Костшин, Польша) имеет и какое-то другое толкование. Но в прямом переводе с немецкого «цорн» – «гнев». И дрались русские с пруссаками под Цорндорфом с невероятным упорством и яростью. В определенном смысле противника к этому подталкивало присутствие в войсках самого Великого Фридриха. Русскую сторону специально подталкивать в таких случаях не надо. Упорство и ярость – отличительные черты нашего солдата во все времена.
Битва случилась 25 августа 1758 года. Но ей предшествовал целый ряд событий. После отстранения Апраксина Елизавета назначила главкомом генерал-аншефа Виллима Фермора. Фигура в русской военной истории почти забытая. Впрочем, случай не редкий. Сын выходца из Шотландии Виллима Юрьевича Фермора вступил в русскую военную службу при императрице Анне Иоанновне. Воевал с турками и шведами. Был в чести при дворе. Случаются вбросы в современных так называемых исследованиях, будто Фермор симпатизировал прусскому королю – мол, кровь не обманешь – и потому вел себя во время Семилетней войны довольно пассивно. Предпринимал что-либо только после пинков из Петербурга. Похоже, пинали чувствительно, раз в 1757 году без потерь взял Мемель, в начале следующего года захватил всю Восточную Пруссию, в том числе Кёнигсберг. А перебравшись через польские земли в Пруссию, выиграл сражение у Цорндорфа у самого Фридриха вкупе с лучшим его военачальником, бароном Фридрихом фон Зейдлицем. До столицы Прусского королевства оставалось каких-то 80 километров. Прежде всего этот факт заставил прусского короля прибыть к войскам незамедлительно, так как полуразбитые австрийцы и французы могли и подождать.
Саму битву под Цорндорфом многие называют не только самой кровопролитной, но и самой странной во время Семилетней войны. В XVIII веке, как известно, воевали по правилам, пусть и не всегда прописанным в уставах. Цорндорф вошел в историю как сражение вне уставов и правил. Кто может лучше описать происходившее, как не участники событий. Лютеранский пастор Христиан Теге, находившийся при Русской армии: «Солдаты наши разбудили меня криками: «Пруссак идет!» Солнце уже ярко светило; мы вскочили на лошадей, и с высоты холма я увидал приближавшееся к нам прусское войско; opyжие его блистало на солнце; зрелище было страшное… До нас долетал страшный бой прусских барабанов, но музыки еще не было слышно. Когда же пруссаки стали подходить ближе, то мы услыхали звуки гобоев, игравших известный гимн Ich bin ja, Herr, in deiner Macht («Господи, я во власти Твоей»)… Пока неприятель приближался шумно и торжественно, русские стояли так неподвижно и тихо, что казалось, живой души не было между ними».
Напав с тыла на самые слабые части русских, Фридрих полагал, что легко опрокинет новобранцев. Но ошибся. Первогодки стояли насмерть, перейдя в рукопашный бой. Из таких схваток, попеременных атак и контратак складывалась вся битва. Русский историк Федор Кони в монографии «История Фридриха Великого» писал: «Русские дрались, как львы. Целые ряды их ложились на месте; другие тотчас выступали вперед, оспаривая у пруссаков каждый шаг. Ни один солдат не сдавался и боролся до тех пор, пока не падал мертвый на землю. Наконец, все выстрелы потрачены: стали драться холодным оружием. Упорство русских еще более разжигало злобу пруссаков: они рубили и кололи всех без пощады. Многие солдаты, отбросив оружие, грызли друг друга зубами. Фридрих перед началом битвы не приказал давать пардону. «Постоим же и мы за себя, братцы! – кричали русские. – Не дадим и мы пардону немцу, да и не примем от него: лучше ляжем все за Русь святую и матушку царицу!» В истории никогда не бывало примера подобного сражения. Это была не битва, а лучше сказать, резня насмерть, где и безоружным не было пощады».
Спорят до сих пор, кто же остался победителем. Ясно одно: Фридрих поставленной задачи не выполнил и не смог выдавить русское войско из пределов Пруссии. Позиции на берегах Одера остались за нами. Потери для обеих сторон были более чем чувствительные. И русские, и пруссаки потеряли до трети своих армий. В абсолютных цифрах – 16 и 11 тысяч соответственно.
Европа получила очередной сигнал. Бить Фридриха можно. И нужно. А кроме того, всем стало ясно, что, сцепившись с русским медведем, пруссаки неспособны всерьез влиять на ситуацию за пределами Центральной Европы. Да и вообще Европы. Там, за большой водой Атлантики и прочих океанов, на ситуацию влияли преимущественно британцы.
260 ЛЕТ НАЗАД
Война войной, а интриги интригами. Справедливо, нет ли, но при дворе созрело мнение, что Фермор недостаточно энергичен в качестве главнокомандующего. Он был смещен с должности, но при армии остался. Новым начальником был назначен генерал-аншеф граф Петр Салтыков. Как и Апраксин, он был «птенцом гнезда Петрова». Вступил в службу в 1714 году в гвардию и тут же был отправлен в Европу учиться морскому делу. Но, вернувшись в «гнездо», связываться с морем не пожелал. Отсиживался офицером гвардии в столице. Воевать предпочел на суше. Опять-таки, с турками, поляками и шведами в локальных войнах. Стоит отметить, что к моменту назначения в должность летом 1759 года Салтыков разменял седьмой десяток.
Офицеры с любопытством наблюдали за первыми шагами нового главнокомандующего. Из воспоминаний подпоручика Андрея Болотова: «…Старичок седенький, маленький, простенький, в белом ландмилицком кафтане, без всяких дальних украшений и без всех пышностей, ходил он по улицам и не имел за собою более двух или трех человек. Привыкнувшим к пышностям и великолепиям в командирах, чудно нам сие и удивительно казалось, и мы не понимали, как такому простенькому и по всему видимому ничего не значащему старичку можно было быть главным командиром столь великой армии, какова была наша, и предводительствовать ею против такого короля, который удивлял всю Европу своим мужеством, храбростию, проворством и знанием военного искусства». Вспомним: не знавшие Суворова также видели в нем простенького старичка…
«Старичок» бродил неподалеку от Одера недолго. Вскоре армия получила приказ наступать. Для начала был наголову разбит корпус генерала Веделя, прикрывавший подходы к Франкфурту и переправам через Одер. Пруссаки потеряли до 8 тысяч человек и откатились за реку. Самое время отвлечься от событий и пояснить, почему цифры потерь в войнах того времени так важны. В Европе армии были профессиональными. Были такие профессии, как булочник, матрос, купец, мясник… И была такая профессия, как солдат. Их воспитывали и обучали годами. И на поле боя они оправдывали вложенные в них средства и силы. Но во время войны убыль личного состава неизбежна. А восполнить потери достойным образом невозможно. «Пушечное мясо» можно привезти во фрунт, но толку от этого никакого. Тем более в такой натасканной и дисциплинированной армии, как у Фридриха.
К началу Семилетней войны у короля под рукой имелось 200 тысяч высококвалифицированных воинов. К слову, у союзников противостоящего лагеря – под 500 тысяч. Квалификация разнилась на порядок. Тем не менее в сражениях с австрийцами, французами и шведами пруссаки несли потери. А тут еще и русские, выбившие ко дню ключевой битвы под Кунерсдорфом более 25 тысяч солдат и офицеров.
Короче говоря, в августе 1759 года на Одере под местечком Кунерсдорф (ныне – Куновице, Польша) Фридрих Великий сумел собрать не более 50 тысяч солдат. Правда, лучших. В том числе и блистательную кавалерию фон Зейдлица. Салтыков располагал 40 тысячами бойцов, но мог рассчитывать и на австрийский корпус (до 20 тысяч человек).
После мощной артиллерийской подготовки прусская пехота пошла в атаку. Казалось, остановить ее не представляется возможным. Несколько тысяч русских солдат было взято в плен, захвачены десятки орудий, что в то время считалось особенно позорным для любой армии. Фридрих был настолько уверен в победе, что отдал распоряжение немедленно везти трофеи в Берлин и выставить на всеобщее обозрение. Но мудрый Салтыков, уловив момент, когда изможденная вражеская пехота лишилась последней калории, ввел в бой резервы. Сказали свое слово и шуваловские «Единороги», поливавшие картечью противника. Участник битвы Иоганн Архенгольц вспоминал: «Местоположение, чрезвычайно благоприятствующее действию артиллерии, затрудняло движение пехоты. Русские... картечными выстрелами расстроили храбрые войска Зейдлица и принудили их с великим уроном обратиться в бегство».
Армия Фридриха была разгромлена. Потери составили 18 тысяч убитыми, ранеными и пленными. Пруссаки лишились всех орудий, значительного количества знамен и штандартов. На следующий день король Пруссии писал: «От армии в 48 тысяч у меня в эту минуту не остается и 3 тысяч. Все бежит, и у меня нет больше власти над войском. <…> Последствия битвы будут еще хуже самой битвы: у меня нет больше никаких средств и, сказать правду, считаю все потерянным…»
Сказать, что войска Салтыкова в эти дни сохранили полную боеготовность, тоже нельзя. Потери были чувствительными. И в одиночку атаковать Берлин теперь уже генерал-фельдмаршал физически был неспособен. Как это часто бывало, слово оставалось за союзниками. И как это часто бывало, союзники онемели. Австрийцы на столицу Пруссии не пошли. За несколько недель Фридрих наскреб по сусекам 35 тысяч бойцов и вновь был способен к обороне. После взаимных показательных маневров прусская и русская армии разошлись по зимним квартирам.
ВОПРОС НА ЗАСЫПКУ
Сколько раз русские войска брали Берлин? Редко кто ответит верно. А ответ прост – три раза. В 1945, 1813 и в 1760-м. В последнем, вернее, первом случае никакого стратегического значения эта операция не имела. Зато в политическом аспекте значила очень много. Как? Цитадель прусского милитаризма пала? А что ей, строго говоря, было и не падать, если Берлин XVIII века в военном отношении был открытым городом. Ни стен, ни фортов, ни башен. Гарнизон – менее полутора тысяч человек. Фридрих где-то далече.
Зато есть что пограбить. Австрийский вспомогательный корпус рванул на Берлин так, как ни разу не сподобился в предыдущие годы Семилетней войны рвать еще куда-нибудь. Тем более что в случае чего прикроет 20-тысячный корпус русского генерала Чернышева, отправленный на прусскую столицу по приказу из Петербурга и по науськиванию французских союзников. Дабы упредить алчных австрийцев, шедших «суворовским маршем» по 60 километров в сутки, Чернышев выслал авангард под началом Тотлебена. И наши подоспели к Шпрее первыми. Город попытался оказать сопротивление, чему был обязан находившемуся там на излечении начальнику прусской кавалерии фон Зейдлицу. Впрочем, о длительной борьбе речи не шло, так как основные силы Чернышева были на подходе. И австрийцы тоже. Четыре дня город был оккупирован. Союзники ушли только после того, как стало известно о приближении армии Фридриха.
В следующем, 1761 году никаких существенных событий на европейском театре военных действий не происходило. За исключением того, что генерал Петр Румянцев захватил крепость Кольберг, своего рода ключи от Берлина. Но воспользоваться этим Россия не успела. Государыня Елизавета Петровна почила в бозе, а вступивший на престол Петр III развернул российскую внешнюю политику на 180 градусов. Потерявший всякую надежду на светлое будущее король Фридрих получил из Петербурга поддержку и 20 тысяч русских штыков в придачу. Особый цинизм заключался в том, что корпусом командовал тот самый Захарий Чернышев, войска которого годом ранее брали Берлин.
Петр III – самый, мягко говоря, непопулярный правитель династии Романовых на российском престоле. Одна из важнейших причин его свержения – патологическая «фридрихомания». Армия обиделась всерьез. А когда армия обижается, переворот неизбежен. В дальнейшем Россия в Семилетней войне участия не принимала, удовлетворившись мирным договором с Пруссией. Что же до бессмысленности той войны для страны, то есть одно соображение. Восшествию на престол Екатерины Великой мы некоторым образом обязаны как раз ей – Семилетней.