Она звала его «Квикви» и никогда не называла полного имени, даже в первый день их встречи. Девушка не восприняла будущего своего супруга всерьез. Он стоял перед ней смуглый, статный, в древнем одеянии Ацтеков и с позолоченной пластиной на груди, которую сделал сам. Сам вырезал ночами детали, сам спаивал. Смотрел строго на свою будущую супругу неловкий парень из-под темных бровей. Она смеялась и переспрашивала у подруг: «Как-как его зовут? Этого парня с исторического?»
– Меня зовут Аквиквиатлапальтан, – тут же взвился он, подходя к наглой девушке в простых белых одеждах. Гордая царица песков повернула к нему голову в парике на египетский манер, и парню стоило усилий не засмеяться, так как подведенные глаза за весь жаркий день явно знали лучшую пору. Но она смотрела на него, как стальная змея на ее предплечье, подарок от бабушки, – хитро. Бабушка ее любила все египетское и заразила будущую его богиню этой страстью на всю жизнь.
– А меня зовут Фастед, приятно познакомиться, – нашлась царица Египта, и ее Ацтекский вождь стушевался, опуская взгляд в пол.
– Фасте́д? – спросил он неуверенно, смеясь внутренне тому, что не может запомнить, куда ставить ударение.
– Нет! Фа́стед! – тихо смеялась девушка, смущенно отводя взгляд от строгого, но милого ей лица Аквиквиатлапальтана. Так они и встретились на каком-то студенческом мероприятии, суть которого никто так и не вспомнил после.
Он нарек ее «Фа», так и не сумев запомнить, куда ставить ударение, а может, просто не захотел запомнить. С тех самых пор он для нее был ласковым «Квикви», которого она каждый день ждала в тени студенческого парка на «той самой» лавочке. А она для него – милой «Фа», которую он каждые выходные забирал из родительского дома. И больше они не разлучались, ведь, несмотря на такие разные увлечения, у них были абсолютно одинаковые сердца. И сердца эти бились в унисон всему новому, интересному, неудержимому буйству красок мира, что заставлял сердце биться чаще, а голову – кружиться.
– Квикви, ты знал, ты знал, что всего в паре кварталов от нас живет настоящий шаман и он вырезает тотемы из дерева, обкуривая их травами? Говорят, в его тотемах живут духи джунглей города: дикие офисные акулы, пугливая рыбка поменьше, светские львицы и неудержимые тигры отражений? – смеялась она и держала его за шею, пока они танцевали на крыше под звуки танго из старого патефона. Он стащил его у своего дедушки, под старческую ругань, но не обижался. Ведь это дедушка научил его слушать джаз сердцем и разливать его на крыше так, что даже поздним декабрем там было тепло и казалось, что Новый Орлеан вот-вот ворвется в промозглый северный город. Двое танцевали, а окружали их любопытные фонарики желаний и воздушные змеи.
– Знаю-знаю, Фа. Это ведь я его научил, в обмен на это, – шепчет парень завороженно, смотря, как настоящие рыжие волосы переливаются в огнях. Он достает из кармана деревянное кольцо и протягивает ей. Девушка смотрит на капельку смолы, застывшую в дереве, изумрудную, отливающую глубоким синим. Смотрит на то, как она переливается в огнях. В капле застыла вечность, кровь древнего древа, что теперь принадлежала только богине пирамид.
– Это кровь проклятых Колдуньей Листьев дубов? – спрашивает она завороженно, и вождь ее сердца кивает. Визг на всю округу пугает голубей и маленьких воробьев, они улетают прочь, не оборачиваясь, никто из живых так и не слышит это «я согласна». Только любопытные воздушные драконы косятся на них своими нарисованными красными глазами, но они ничего не говорят. В отличие от своих собратьев из чешуи и крови, бумажные драконы очень вежливы.
Она думала, что в нареченной быть вполовину не так странно, как женой, и еще не вполовину не так странно, как матерью. Нет, детей они не завели, им некуда было спешить, для них было свое время. Самое счастливое время, ведь только тогда получаются самые красивые и умные дети. Они завели щенка и котенка, котенок вскоре вырос в огромного мейн-куна по кличке Пантера и не отходил от своей матери ни на шаг, провожая ее до чрева метро и возвращаясь обратно домой, ждать ее на широком подоконнике. А щенок стал гордой лайкой, позволял красить свою серо-белую шерсть во все цвета волшебными порошками и больше похож был на летающего пернатого змея, чем на собаку. Казалось, еще немного – и хозяин подарит ему настоящие крылья, или они сами образуются на спине, когда красочности в его гордом собачьем виде будет достаточно. Каждую ночь щенку снились джунгли, которые ночами рисовали его хозяева. Он никогда не видел, как они это делали, но ему рассказывал Пантера, что жил с ними в одной квартире. Огромный черный кот, что относился к нему, как к ребенку, даже когда он вырос и стал Змеем. Ну и что, что он был всего на два месяца младше? Разве пантеры живут дольше пернатых змей?
А джунгли – джунгли были красочным отражением города. Стоило только в нем появиться новому кочующему волшебнику, чуду или дракону, стоило только выйти на свет таинственному – супруги были тут как тут. Взявшие в руки краски, созданные самостоятельно из самых искристых эмоций, возводящие лестницы и волшебство из собственного безумия; пара богов города рисовала невообразимое. На боках древнего и серого, как сам фундамент города, моста расцветали колосья пшеницы и полевые цветы. Колосья были такие огромные, что тянулись вверх по сваям и его бокам к креплениям, золотили воздух вокруг и навевали воспоминания о лете. Стая лисьих духов бежала по аллеям парка, разбрасывая желтые листья, кружась с ними в танце, выходя за рамки бордюров и находясь даже в траве – нарисованные, они жили на дорожках, хватая лапами проезжающих утренних велосипедистов и оставляя у них на колесах отпечаток рыжих лапок. Хвойные леса появлялись на стенах старых, унылых четырехэтажек, и те тонули в сказках, только там начинали находить заблудших сказочников. По окнам офисов и правда начинала стекать вода, и русалки падали вниз с крыш, с плеском разбиваясь об асфальт, уходя в подземные реки. А там, под землей, и вовсе развелось крысиное царство, страшные щупальца тянулись из люков канализации, норовя пощекотать прохожих за пятки.
Город смеялся рядом с двумя шаловливыми своими художниками, не давал закрашивать их рисунки, оберегал и прятал на свою изнанку, когда рука Серости Обычной норовила поглотить все краски. Смеялись и волшебники города, наперегонки они бегали со Змеем и Пантерой утром, до булочной, выпивая кофе с лавандой и фиалками на дне, притушенными карамельной солью. Они любили и были любимы городом, в их сердцах росло то самое счастье. И когда оно стало абсолютным, у них появились дети.
Две милые девочки-двойняшки. Они уже в младенчестве смотрели на свою мать большими, яркими глазами, как будто призывали быть серьезнее. Но серьезнее у нее все равно быть не выходило, она ловила их щеки и целовала с писком, каким радуются только самым желанным подаркам. Младенцы ловили ее палец и тянули в рот, словно подтверждая, что дурачиться их мать может, но недолго. И она все время проводила рядом со своими двойняшками, ее муж не обижался и не скучал. Он раскрашивал город в еще более яркие краски, чтобы, когда его малышки научатся понимать, у них было самое красочное детство. Когда дети стали старше, их уже можно было оставлять со Змеем и Пантерой в ночи, ведь, даже если кто-то из малышек просыпался, всегда рядом был теплый бок старшего друга, который прогонял все страхи.
Девочек звали Алиса и Аврора. Алиса мечтала стать драконом или рыцарем, а может, и вовсе знаменитым купцом, что возит из всех сказочных стран самый настоящий шелк и фарфоровых зверюшек. Аврора хотела быть принцессой, феей или колдуньей, что плела бы амулеты для караванов Алисы.
– Когда я вырасту, я стану кочующим волшебником! – говорила рыжая девочка четырех лет с дуршлагом на голове, на что ее сестренка только фыркала, заплетая копну своих рыжих волос в еще совсем неумелые косы.
– А папа сказал, что кочующими волшебниками рождаются, а не становятся.
«Если очень захотеть, стать можно кем угодно», – отвечали умные глаза их лайки, ведь он же стал Змеем. Кто мог подумать, что у обычной лайки вырастут крылья? Пусть его крылья были и бумажные, созданные для него Авророй, но с тех пор каждую ночь он мог летать. Девочки росли самыми умными, красивыми и счастливыми. Не раз соседке сетовали вслед молодой матери, что она слишком уж балует своих деток волшебством и сказками.
– Где это видано? Не все рыцарями да принцами головы им дурить. Мир, знаешь ли, милочка, – страшное и жестокое место, – ворчала Старуха Валерьевна и поджимала строго сухие губы, пугая девочек полным злобы и печали взглядом.
– Тогда мы живем в разных мирах, Марья Валерьевна, – фыркала тихо молодая мать, заводя своих девочек в подъезд, те смеялись и корчили рожи, пугая друг друга страшным и жестоким миром. Им было всего шесть лет, и мир был как никогда красочный и яркий, полный самых настоящих чудес. Их не пугало даже странное слово «школа», которое маячило у них на носу. Вот-вот для них должен был прозвенеть первый звонок, их должна была взять за руку добрая и молодая учительница, что будет так похожа на их мать и уведет в мир очень важных и взрослых знаний. Они готовились к этому знаменательному дню все свое шестое лето. Банты на завязанных сверху их юных головок хвостиках были самыми пышными и самыми красивыми, с волшебными блестками.
Только мир за стенами собственного дома и двора оказался действительно странным и страшным местом. Скалился всеми своими серыми зубами и не хотел принимать двух юных волшебниц. Проблемы начались уже с простого знакомства и вопроса, кем хотят стать дети, когда вырастут.
– Я стану купцом, – твердо ответила Алиса, – у меня будет самый большой и прекрасный корабль во всех семи морях.
Повисла неловкая тишина, и средних лет полная и грустная женщина в серой юбке строго посмотрела на юную мечтательницу.
– Нет-нет, девочки. Профессию нужно выбирать реальную, такую, чтобы не тратить время зря и можно было бы купить счастье за деньги, – говорила женщина сухим голосом, и все двадцать пять детей кивали ее речам, смотря на девочек недружелюбно и настороженно.
– Вот Камилочка хочет выйти замуж за миллионера, она знает, чего хочет, – кивает снова женщина; губы Авроры поджимаются от обиды, она смотрит исподлобья на Камилу, худую девочку с серыми, крысиными волосами и такими же маленькими глазками, которые недобро буравили детей волшебников. В тот же день на перемене их банты сорвали с волос, выкидывая в окно.
– Во-о-о-олшебницы! Дуры-ы-ы-ы! – дразнил их мальчик с ярко-голубыми глазами, что могли бы принадлежать принцу или путешественнику, но принадлежали прозаично самому обычному хулиганистому мальчику, которого так же дома дразнили и задирали старшие братья.
– Что же вы не превратите нас в жаб? А где оно, ваше волшебство? Нет вашего волшебства! Такого в жизни не-бы-ва-ет, – пищала Камилочка и тыкала Алису в бок карандашом. Та выхватила его у девочки и сломала на своем детском колене, защищая грудью плачущую Аврору и смотря на всех враждебным, диким лисенком.
– А вот и неправда! Наш папа – знаменитый волшебник! Наша мама – самая красивая чаровница! – гордо отвечала девочка, окрестив всех вокруг недалекими зелюками и гоблинами, которые не понимают, что такое настоящая дружба, что такое настоящая любовь и как это – мечтать. В своих мыслях она была единственной защитницей своей принцессы, и огонь пожирал всех, кто смеет обижать сестру дракона. Только вот вместо огня был термос с теплым чаем, что заботливо утром заваривался руками ее прекрасной мамы, но он отлично подошел, чтобы окатить обидчиков и победно смеяться, становясь одной ногой на стульчик.
– Получили!? Вот вам! – смеялся юный дракон, сверкая глазами, полными праведного гнева.
Через несколько дней борьбы со всеми зелюками и гоблинами мама и папа были призваны к классному руководителю. Женщина в длинной бесформенной юбке выглядела еще более грустной и несчастной, словно эти двое молодых людей были причиной всех ее несчастий.
– Вы же понимаете, что ваш случай – исключительно частный и редкий? То, что вы преуспеваете в так называемом «волшебстве», не обязательно случится с вашими девочками. Они выбиваются из коллектива. Научите их мечтать о чем-то более... приземленном. И все эти лишние вопросы... Они совсем не умеют вовремя замолкать и делать задания в рамках материала, который я задаю, – бесцветно шелестела женщина, рассматривая двух молодых людей поверх своей синей папочки.
– Но разве не хорошо, что они счастливы и интересуются всем вокруг? – интересовалась сокрушенно Фа, совсем не понимая эту странную женщину.
– Разве плохо, что они мечтают и хотят знать о большем? – вторил ее муж, смотря на женщину строгими черными глазами, и та прятала от него свои серые глазки, прячась за папкой от звучного голоса. Волшебников боялись Серые люди, волшебников они не любили и считали причиной всех бед. Где-то шальной дух плюется кофе из автомата? Виноваты волшебники. Или, может, не задался день: большой речной карп разлил на дорогу воду, и она за ночь замерзла, и теперь у кого-то на голове из-за рассеянности шишка? Виноваты тоже волшебники. Вторая половинка оставила ради более яркой и счастливой жизни рядом с кем-то другим? Точно виноваты волшебники, соблазнили своими мыслями о мире, полном любви и счастья.
– Вам тогда нужно с такими убеждениями поменять школу! – взвизгнула нервно Серая Учительница и строго поджала губы. – У нас тут приличное заведение, знаете, не рассадник всяких там глупостей.
Фа только качала головой и нежно улыбалась, уходя из кабинета величественной царицей. Может, и действительно им стоит сменить школу. На специализированную, для волшебниц и волшебников, где их девочки будут в безопасности и всякая Унылая Серость не будет пытаться поглотить лучшие годы их малышек. Тогда Аквиквиатлапальтан ходил на поклон к отцу своему, знаменитому летописцу историй. Тот лишь один раз взглянул на внучек своих, чтобы понять, в чем дело, и только усмехался в усы и длинную бороду. Ему пришлось напомнить юному своему сыну, где тот учился сам. Напомнить, что все их житейские трагедии и жестокость несправедливого мира вполне решаемы, если приложить чуть больше усилий. Пусть та школа была далеко и не всякий мог в нее попасть, но его внучки были не робкого десятка. И, конечно, школа поменялась на не такую унылую и мрачную. А что стало с прошлой? Говорят, на ее боках до сих пор живет маленький красный дракон, который кусает за пятки всех хулиганов и проливает чашки чая на всех противных девчонок. Красного дракона Алиса нарисовала на стене в последний день своего обучения и выпустила в мир, сверкая счастливыми глазами.
– Вот им, а не жабы! – говорила она сестре, которая тихо дорисовывала дракону маленького друга, ежа, что колол иголками всех, кто норовил стереть шаловливого дракончика. Девочки смеялись и ночью убегали со своими родителями рисовать волшебство, наблюдая, как разноцветная лайка улетает в звездное небо на своих бумажных крыльях. Ведь волшебство – оно не частный случай. Волшебство – оно из сердца, веры и счастья. Счастья, что рождается из сердец двух истинных влюбленных, что так и не сумели запомнить имена друг друга, но любили и без имен и условностей. Беззаветно, крепко и искренне.
Автор: Лисокот