Орфей.
Они били нас прикладами, швыряли на колени и пытались насильно толкать нас лицами в свои сапоги. Но мы сопротивлялись как могли. В результате, ещё несколько человек были застрелены. Когда, с горем пополам, сменяя друг друга, мы выкопали какое-то подобие могилы, началось самое страшное. Нас всех пошвыряли на землю, окружили и держали под прицелом, пока главный фашист прохаживался между поверженными советскими новобранцами и, как купец на базаре, выбирал себе жертву. Первым он указал дулом пистолета на цыганистого, чернявого паренька. Двое из автоматчиков подхватили беднягу под руки и подволокли к яме.
Офицер подошёл к обречённому и ухмыляясь, выстрелил тому в плечо, причинив хоть и тяжёлое, Но не смертельное ранение. Парень упал в яму. И оттуда понеслись его маты и проклятия. А матёрый силач продолжал свое черное дело. Он выбирал всех, кто хоть чем-то, напоминал евреев, кавказцев, цыган и прочих парней не славянской внешности, простреливал им не жизненно важные части тела и отправлял в яму. Над Орфеем он поиздевался особо изощренно. Сначала отстрелил ему оба уха, затем выстрелил в колено. Никогда не забуду последнего взгляда бедного парня. В нём было невыносимое страдание. Но больше всё-таки, ненависти и презрения. Умирая в муках, Орфей презирал своих палачей. А потом, эти нелюди попытались заставить нас живьем закопать раненых товарищей. Но не тут-то было. Любой, не задумываясь, согласен был разделить участь несчастных, но никто не поднял брошенную фашистом под ноги к нам лопату. Немец побелел от злобы. Ему не терпелось заполучить кадры, где русские, спасая свою шкуру, живьём закапывают товарищей. Ещё один из наших товарищей получил пулю между глаз. И тогда с места сорвался Николаша. Он схватил лопату и стал торопливо швырять землю на головы раненых. Из ямы неслись стоны и проклятия. Мы зажимали уши руками, пытались не смотреть на ужас происходящего, но приходилось и смотреть, и слушать. Кто-то поднялся над ямой и попытался вырвать лопату из рук предателя и тогда тот, визжа, как свинья, удары лопатой, по головам обреченных. Пощелкав вдоволь фотоаппаратами, несколько фашистов взялись за лопаты. Скоро всё было кончено. Нас, оставшихся в живых, погнали дальше в неизвестность, а бедные наши товарищи остались обреченными на медленную, мучительную и неотвратимую смерть. Хотя, та жизнь, которая ожидала нас в дальнейшем, едва ли была лучше участи наших товарищей. Вскоре мы влились в большую колонну советских военнопленных. Хмурые, израненные и измученный бойцы не желали отвечать на вопросы. Видно было, как невыносимо тяжело переживали они свой "позор".
Через несколько дней тяжёлого пути, нас загнали на большую огороженную колючей проволокой территорию. Там нас ожидали немецкие автоматчики с собаками. Первое время, нам приходилось спать под открытым небом, прямо на земле. Было уже начало октября. Ночи достаточно холодные. Мы прижимались друг к другу, но от земли шел холод. Кормили нас так же, очень плохо. Не прошло и месяца, как многие умерли от воспаления лёгких. Днями мы строили для себя дощатые бараки. Старались делать получше, утепляли, как могли. Понимали, что скорее всего, это наше последнее пристанище на земле. Туалета не было. Вместо него, в центре территории лагеря, была вырыта большая яма под открытым небом. Бывали случаи, что люди умирали, прямо на краю этой ямы, от дизентерии и истощения. Мы сами, под присмотром фашистских автоматчиков с собаками, отвозили мертвых товарищей на ручных тележках за территорию лагеря, складировали их, как дрова в штабеля. И когда набиралось достаточно много, фашисты обливали их горючей смесью и поджигали. Не было ещё построено крематориев, не было в нашем лагере газовых камер. Наш лагерь считался чем-то вроде перевалочной базы. Здесь постоянно гудела техника. В закрытых грузовиках подвозили всё новых военнопленных. В этих же машинах, куда-то увозили некоторых "старожилов", отбирая их по непонятным для нас признакам. Потом мы как-то всё же узнали, что увозили самых крепких военнопленных и ещё всех евреев для бесчеловечных опытов в другой лагерь, более оснащенный всем необходимым. Я становился все слабее.
Грязная, полусырая свекла и такой же картофель, выдаваемый нам всего раз в день, не могли насытить взрослого человека настолько, чтобы он нормально мог просто существовать.Я чувствовал, что смерть всё ближе подбирается ко мне. Но она уже не страшила. Я ждал эту старуху с косой, как избавление от побоев фашистов, страданий, голода, постоянного холода и мучительных воспоминаний о погибших в друзьях и товарищах.
Валентина Сараева.