Кем был Жан-Жак Руссо (1712-1778)
Работа Александра Дианина-Хаварда
Биография Руссо была подробно изложена им самим в «Исповеди» – книге, в которой, к сожалению, он не слишком заботится об истине. Руссо был лишен обыкновенных добродетелей, в том числе добродетели правдивости. Для Руссо истина – не то, что я знаю, а то, что я чувствую. Разум никому не нужен, нужно только сердце.
Руссо был уроженцем кальвинистской Женевы. Мать – внучка женевского пастора. Она умерла от родильной горячки через неделю после рождения Жан-Жака. Всю жизнь Руссо искал себе мать. Все его любовницы – мамаши.
Отец – часовщик и учитель танцев. Из-за перебранки с согражданином он был вынужден бежать в соседний кантон. Жан-Жак, оставленный в Женеве под опекой дяди по линии матери, два года провел в протестантском пансионе, потом был отдан в учение к нотариусу, а в 1725 году – к граверу, где подвергался суровому обращению. Однажды, ушедши за город, он вернулся, когда ворота Женевы были уже заперты. Боясь наказания, он решил бежать.
Ему было 16 лет. За воротами Женевы начиналась католическая Савойя. Не имея средств к существованию, Руссо пришел к католическому священнику, который послал его к госпоже де Варан, богатой баронессе, бросившей мужа, переселившейся в Савойю и обратившейся в католичество. Она направила Руссо в Туринский Институт для новообращенных, т.е. в школу, где обучали прозелитов. Процедура продолжалась девять дней. Руссо стал католиком. В своей «Исповеди», которую он написал после того, как он возвратился к протестантизму, он представлял мотивы своего обращения совершенно корыстными: «Я не мог скрыть от самого себя, что святое дело, которое я собирался сделать, было, по существу, действием бандита». Это, конечно, неправда. Руссо был несколько лет искренне верующим католиком.
В Турине он стал лакеем у знатной дамы, которая умерла три месяца спустя. После ее смерти у Жан-Жака была найдена лента, которую он украл у этой дамы. Он утверждал, что ленту дала ему молодая кухарка. Ему поверили, и она была наказана. «Я вспомнил о ней, – пишет он, – и свалил свою вину на объект, который первым пришел мне на память». Она первой пришла ему на память, потому что он влюбился в нее. Он оклеветал ту, в которую влюбился. У Руссо есть чувства, но нет воли.
Руссо – безумный и безвольный сентименталист: разум и воля не играют никакой роли в его жизни. Он говорит о сердце, но его сердце, лишенное взаимодействия с разумом и волей, трудно назвать «сердцем».
В 1729 году Руссо вернулся к госпоже де Варан. Ему было 17, ей – 30. Она стала его наставницей и любовницей. Он называл ее «maman». Она научила его правильно писать и говорить языком образованных людей.
Заботясь о его будущем, де Варан поместила Руссо в семинарию, а потом отдала в учение к органисту, которого он скоро бросил и вернулся в Анси, откуда де Варан уехала, между тем, в Париж.
Более двух лет Руссо скитался по Швейцарии, претерпевая всякую нужду, но весной 1732 года он стал снова гостем госпожи де Варан. Его место было занято молодым новообращенным швейцарцем, Клодом Анэ. Это не мешало Руссо оставаться членом дружеского трио.
В Руссо очень слабо развито чувство благородства и собственного достоинства. Когда он говорит о своем сердце и о своих чувствах, хочется смеяться.
По смерти Анэ (Руссо утверждает, что он умер от пневмонии) он остался вдвоем с госпожой де Варан. Она отправила его лечиться в Монпелье (у него был полип в сердце). Во время поездки он знакомился с мадам де Ларнаж. У этой дамы 10 детей. Она старше него на 20 лет (ей 45, ему 25). Они три дня живут вместе. «Такого наслаждения, – пишет Руссо, – какое я испытывал в эти дни, я больше никогда не знал».
По возвращении он застал баронессу с новым молодым любовником, опять же из новообращенных швейцарцев. Руссо называет его братом. Создается новое дружеское трио.
В это время Руссо тосковал, часто уединялся, в нем стали проявляться первые признаки мизантропии. Он искал утешение в природе: вставал с зарей, работал в саду, ходил за пчелами. Так прошло два года.
В 1740 году (ему было 28) он поступил домашним наставником в одну из лионских семьей. Но поскольку он не умел вести себя с детьми и с взрослыми, ему пришлось уйти. Тогда он получил место домашнего секретаря у французского посланника в Венеции. Но поскольку он стал важничать, воображая себя дипломатом, посланник выгнал его из дома, не уплатив жалованья.
Человек, так много писавший о социальной справедливости, не умеет нормально общаться с людьми, нормально вести себя в обществе, не умеет воздавать каждому свое…
В Париже он вступил в связь со служанкой гостиницы, в которой жил. Тереза Левассёр – молодая и неграмотная крестьянка. Руссо говорил, что он никогда не питал к ней ни малейшей любви, но это не помешало ему обвенчаться с ней спустя двадцать лет. У них было пятеро детей, все были отданы в воспитательный дом. «Такое решение дела, – говорит Руссо, – показалось мне весьма хорошим, разумным, законным». Это решение Руссо считал решением настоящего отца и гражданина.
Руссо много говорил о совести, но совести у него не было больше чем сердца. Для Руссо совесть не требует воспитания, она по природе «непогрешимый судья добра и зла». Такая совесть есть на самом деле субъективное чувство, позволяющее ему непогрешимо оправдать любое преступление. Понимание совести у Руссо – фантастический самообман.
Получив место секретаря у коммерсанта, Руссо стал посещать кружок, к которому принадлежали известная мадам д’Эпине и глава французских энциклопедистов, Дени Дидро.
В 1749 Руссо – ему было тогда 37 лет – шел навестить Дидро, заключенного в Венсенском замке. По дороге, раскрыв газету, он прочел объявление от дижонской академии о премии на тему «Содействовало ли возрождение наук и художеств очищению нравов». Внезапная мысль осенила Руссо; впечатление было так сильно, что, по его описанию, он в каком-то опьянении пролежал полчаса под деревом; когда он пришел в себя, его жилет был мокр от слез. Мысль, осенившая Руссо, заключает в себе всю суть его мировоззрения: «просвещение вредно и сама культура – ложь и преступление». За свое «Рассуждение» Руссо был удостоен премии; все просвещенное общество рукоплескало своему обличителю.
Для него наступило десятилетие самой плодотворной деятельности и непрерывного торжества.
Руссо не давали покоя, светские дамы посещали его и осыпали приглашениями на обеды и ужины. Родной город вспомнил о нем и пригласил посетить его. Он принял приглашение, но, поскольку только кальвинисты могли быть гражданами Женевы, он вновь вернулся к своей старой вере.
Дижонская академия снова пришла к нему на помощь, объявив конкурс на тему «О происхождении неравенства между людьми и о том, согласно ли оно с естественным законом». В 1755 г. появилось в печати ответное «Рассуждение» Руссо, посвященное женевской республике. Обдумывая свой ответ, Руссо блуждал по Сен-Жерменскому лесу и населял его созданиями своей фантазии. Если в первом «Рассуждении» он обличал науки и художества за их развращающее влияние, то в новом фантастическом сказании о том, как люди утратили свое первобытное блаженство, Руссо предал анафеме все основы гражданского быта – собственность, государство, законы. В этом «Рассуждении» Руссо в первый раз отрицал учение о первородном грехе.
Светское общество опять с ликованием приветствовало свое осуждение. Госпожа д’Эпине построила для него в саду своего загородного имения близ Сен-Дени дачу. Весной 1756 года Руссо переехал в свой «Эрмитаж»: соловьи распевали под его окнами, лес стал его «рабочим кабинетом», давая ему возможность целые дни блуждать в одиноком раздумье.
44-летний Руссо страстно влюбился в 26-летнюю графиню Софи д’Удето, родственницу госпожи д’Эпине и «подругу» поэта Сен-Ламбера. Сен-Ламбер был в походе. Руссо плакал у ее ног, в то же время, укоряя себя за измену «другу». Однако Софи, влюблeнная Сен-Ламбера, попросила Руссо удовольствоваться ролью друга. В измененном и идеализированном виде эта история была использована Руссо в развитии сюжета его романа «Юлия, или Новая Элоиза».
Госпожа д’Эпине насмешливо относилась к любви уже немолодого Руссо к графине д’Удето. Сен-Ламбер был извещен анонимным письмом и вернулся из армии. Руссо заподозрил в разглашении госпожу д’Эпине и написал ей оскорбительное письмо. Она его простила.
За этим первым столкновением скоро последовал полный разрыв с «философами» и с кружком «Энциклопедии». Госпожа д’Эпине, отправляясь в Женеву на совещание со знаменитым врачом, предложила Руссо проводить ее. Руссо отказался. Когда Дидро стал настаивать на поездке, упрекая его в неблагодарности, Руссо заподозрил, что против него образовался «заговор», с целью осрамить его появлением в Женеве в роли лакея откупщицы.
Руссо нашел новый приют у герцога Люксембургского, владельца замка Монморанси, предоставившего ему павильон в своем парке. Здесь Руссо провел 4 года и написал «Новую Элоизу» и «Эмиля», читая их своим любезным хозяевам, которых он в то же время оскорблял подозрениями, что они не искренно к нему расположены, и заявлениями, что он ненавидит их титул и высокое общественное положение.
В 1761 г. появилась в печати «Новая Элоиза», весной следующего года – «Эмиль», а несколько недель спустя – «Общественный договор».
«Новая Элоиза» – роман о любви учителя к его ученице. Этот роман в письмах познал такой успех, какого не имело ни одно другое произведение французской литературы XVIII века. «Новая Элоиза» написана под очевидным влиянием английского писателя Сэмюэла Ричардсона. Pуссо не только взял аналогичный сюжет – трагическую судьбу героини, погибающей в борьбе целомудрия с соблазном, – но и усвоил себе самый стиль сентиментального романа. Pуссо внeс в «Новую Элоизу» много и своего, им лично пережитого. Сен-Прё, герой романа, – это он сам, но вознесённый в сферу идеальных и благородных чувств. Pуссо создал тип «прекрасной души», по природе добродетельной, не запятнанной грехом и не нуждающейся в благодати Божией. У Элоизы пречистое сердце – она всегда и во всем руководствуется исключительно чувством. Разум и воля ей не нужны.
«Эмиль» – трактат по образованию в соответствии с «естественными» принципами. Человек, отдавший всех своих детей в воспитательный дом, пишет трактат по образованию…
«Эмиль» мог рассматриваться властями как безвредный, если бы не содержал «Исповедь савойского викария», устанавливающая принципы естественной религии, как их понимал Руссо, и не раздражал как католическую, так и протестантскую ортодоксию. В «Эмиле» Руссо изложил свою «религию сердца», он критиковал атеизм и материализм энциклопедистов, и обрушился на церковь. «Эмиль» был сожжен в Париже и Женеве.
«Общественный договор» был не менее опасен, так как он отрицал священное право королей.
Парижский парламент приговорил «Эмиля», за религиозное вольнодумство и неприличия, к сожжению рукой палача, а автора его – к заключению. Руссо уехал в Женеву. Его нигде не задержали. Ему, однако, чудились пытка и костёр; везде он чуял за собой погоню. Когда он переехал через швейцарскую границу, он бросился лобызать землю страны «справедливости и свободы». Женевское правительство, однако, сожгло не только «Эмиля», но и «Общественный договор».
Руссо нашел убежище в княжестве Невшательском, принадлежавшем прусскому королю, и поселился в местечке Мотье. Вольтер, который ненавидел Руссо, издал анонимный памфлет, обвиняя его в намерении ниспровергнуть женевскую конституцию и христианство, и утверждая, будто он уморил мать Терезы. Мирные сельчане Мотье взволновались и стремились его убить. Руссо бежал в Англию, где философ Дэвид Юм предложил ему свои услуги.
Нервная система Руссо была сильно расстроена, и на этом фоне его недоверчивость, щепетильное самолюбие, мнительность и пугливое воображение разрослись до пределов мании. Несколько дней спустя Юм уже был в глазах Руссо обманщиком и изменником, коварно привлекшим его в Англию, чтобы сделать его посмешищем газет. Юм счел нужным обратиться к суду общественного мнения; оправдывая себя, он выставил напоказ перед Европой слабости Руссо. Вольтер потирал руки и заявлял, что англичанам следовало бы заключить Руссо в сумасшедший дом.
Руссо уехал в Париж. Несмотря на тяготевший над ним приговор, его никто не трогал. Там он окончил свою «Исповедь». Встревоженный вышедшим в 1765 г. памфлетом, безжалостно раскрывавшим его прошлое, Руссо пожелал оправдаться путем искреннего покаяния. Но себялюбие взяло верх: исповедь превратилась в страстную самозащиту. Он вычеркнул невыгодные для себя места и стал писать вместе с исповедью обвинительный акт против своих неприятелей. Воображение взяло верх над памятью, исповедь превратилась в роман. Роман представляет две разнородные части: первая – поэтическая идиллия, излияния поэта, влюбленного в природу, идеализация его любви к госпоже де Варан; вторая часть проникнута злобой и подозрительностью, не пощадившей лучших его друзей.
В масонских архивах Великого Востока Франции Руссо числится в списках членов масонской ложи «Общественного Согласия Святого Иоанна Экосского» с 18 августа 1775 года и до своей кончины.
Весной 1778 г. маркиз де Жирарден увез его к себе в загородную резиденцию в Эрменонвиль. В конце июня для него был устроен концерт на острове среди парка; Руссо просил похоронить его в этом месте. 2 июля он внезапно скончался на руках Терезы.
11 лет спустя начинается французская революция. Робеспьер считал себя его духовным сыном. Во время Конвента тело Руссо, одновременно с останками Вольтера, было перенесено в Пантеон.
ЛИЧНОСТЬ РУССО
Руссо талантлив, как стилист. Но как человек, он противен. Его пороки налицо:
· Эгоизм и самодостаточность. Он постоянно занят самим собой.
· Тщеславие. Его отзывы о собственном таланте, о достоинстве его сочинений, о его всемирной славе бледнеют перед его способностью любоваться своей личностью. «Я иначе создан, – говорит он, – чем все люди, которых я видел, и совсем не по подобию их». Создав его, природа «уничтожила форму, в которой его отлила».
· Неблагодарность. Он быстро забывает оказанные ему благодеяния.
· Ранимость, обидчивость, подозрительность. Он легко порывает с самыми близкими людьми.
· Необразованность. У него полное отсутствие серьезного образования. Он во всем дилетант.
· Нелюдимость. Он не уживается с людьми, чуждается «культурного» общества, жаждет одиночества и окружается милыми созданиями своих грёз.
· Фантазерство. Фантазия дает ему более сильные наслаждения, чем реальный мир, воображение рисует перед ним призрачный мир естественного состояния и образ блаженного человека на лоне природы.
Все эти пороки не беспокоят его, поскольку он полагает, что имеет «теплое сердце». Для него добродетель и совесть связаны не с разумом и волей, а с сердцем исключительно – с чувством. Но сердце, не взаимодействующее с разумом и волей, быстро портится. Безумное и безвольное сердце сентименталиста ничтожно, хотя он о сердце и постоянно говорит.
ОБМИРЩЕНИЕ ХРИСТИАНСТВА
Руссо по темпераменту религиозен. В этом отношении он резко отличался от современных ему французских философов.
Руссо религиозен в определенных рамках: «Набожность, – говорит он, – есть опиум для души; она бодрит, оживляет и поддерживает, когда принимается помалу; в слишком сильных дозах усыпляет, или приводит к безумию, или убивает» («Новая Элоиза»).
Свою исповедь Pуссо вложил в уста «Савоярскому викарию» («Эмиль»).
В сущности Руссо – религиозный реформатор. Он отрицает первородный грех, отрицает искупление, отрицает таинства христианской веры, поскольку «все это никакие не таинства», а просто «ясные и ощутимые нелепости, очевидная ложь». Жан-Жак извратил Евангелие, оторвав его от благодатной сферы, переведя основные положения христианства в чисто природную плоскость.
И поскольку нет первородного греха, страдание противоестественно, оно привнесено цивилизацией, и наша природа требует, чтобы мы любой ценой освободились от него. Руссо отрицает идею искупительной и освящающей силы страдания.
Обмирщать Евангелие и сохранять человеческие стремления христианства, устраняя Христа, – не в том ли вся суть Революции? Не в том ли суть французской и большевицкой революций? Руссо ожидает явления небесного Иерусалима не от благодати Христовой, а от силы человеческой.
Руссоизм – радикальное обмирщение христианского восприятия. В этой связи Лев Толстой – верный сын Жан-Жака Руссо.
Руссо и Толстой – неосознанные инициаторы великих революций. Руссо скончался 11 лет перед взятием Бастилии, Толстой – 7 лет перед штурмом Зимнего дворца. Робеспьер восхищался Руссо, Ленин восхищался Толстым.
НАТУРАЛИЗМ
По мнению Руссо, человек рождается чистым, добродетельным, просветленным и свободным. По природе он «добрый дикарь». Его развращает общество. Грех – от общества, не от человека. Человек свят, порочна система сосуществования.
Руссо отрицает саму идею первородного греха. Нет первородного греха, последствия которого мы несем от рождения и язву которого сохранили, нет в каждом из нас очага греховных помыслов и болезненных наклонностей, устремляющих нас ко злу.
Учение, отрицающее первородный грех, называется «натурализмом».
То, что дается нам естественно, – совершенно и чисто. Наша первая (физиологическая) реакция на внешние стимулы отлична. Не нужна вторая (духовная) реакция. Не надо сообразовать, думать, размышлять.
«Надо быть собой»... В последние годы жизни Жан-Жак любил повторять это изречение. «Надо быть собой» значит «Надо быть своей чувствительностью». Нужно почитать за грех всякую попытку себя формировать или давать формировать, исправляться. Нет нужды в культуре, в просвещении, в воспитании.
Нет нужды в культуре, в просвещении, в воспитании. Всякая форма, налагаемая на внутренний мир человеческой души – кощунство против природы.
Нет нужды в воспитании совести. Совесть по природе непогрешима, она непосредственно открывает божественные прорицания, исходящие из субстанциальных глубин нашего сердца. Руссо – неосознанный защитник нравственного субъективизма. Энциклопедист Дидро говорил ему: «Я хорошо знаю: что бы Вы ни сделали, у Вас всегда будет разрешение от совести».
Нет нужды в воспитании общечеловеческих добродетелей (они уже есть).
Нет нужды в благодати Божией (человек рождается здоровым, он не нуждается в лечении или спасении).
Русский богослов о. Сергей Булгаков указывал: «Руссо, и с ним все просветительство, думал, что <…> учение о первородном грехе – суеверный миф, который не имеет ничего соответствующего в нравственном опыте <…>. Все зло объясняется внешним неустройством человеческого общежития, и потому нет ни личной вины, ни личной ответственности, и вся задача общественного устроения заключается в преодолении этих внешних неустройств, конечно, внешними же реформами» [С. Булгаков, Героизм и подвижничество].
Маркс (и не только Робеспьер) – верный ученик Руссо.
ИНДИВИДУАЛИЗМ, СОЦИАЛИЗМ И ТОТАЛИТАРИЗМ
Руссо отрицает социальность человека. Человек не нуждается в других, он нуждается только в самом себе.
Руссо считает уединенную жизнь естественной для человека. «Дыхание человека, – говорит он, – смертельно для подобных ему». Нравственное здоровье требует отшельничества. Человек оставался бы добрым, будь он одинок.
Руссо предает анафеме все, что создано историей, всю культуру, все основы гражданского быта.
«Человек рождён свободным и везде находится в цепях»!
Так начинается «Общественный договор». Как образовалось из естественного состояния современное общество с его порабощением человека? Pуссо говорит, что «он этого не знает». Он примиряется с совершившимся фактом и ставит себе задачей выяснить, каким способом можно оправдать возникшее из неправды общество. Это возможно лишь путём «общественного договора».
Основная проблема этого договора заключается в том, чтобы найти такую форму ассоциации, благодаря которой «каждый, соединяясь со всеми, повинуется только самому себе и остаётся также свободен, как был прежде».
Эта цель достигается полным отчуждением каждого члена общества, со всеми его правами, в пользу всей общины. Она достигается, если заставим человека существовать уже не как индивид, а как часть единого организма – Общей воли. Подчиняться Общей воле – значит подчиняться самому себе. Быть свободным – значит любить Общую волю. Общая воля непогрешима.
Путём общественного договора возникает коллективное тело, общественное я, одарённое силой и волей. После заключения договора природных прав больше не существует. В общественном состоянии любое право может происходить только из соглашения свободных воль. Права человека – уже не природные, а договорные.
Гражданин, подчиняясь закону, против которого он голосовал, остается свободным, говорит Руссо, потому что голосуют не для того, чтобы высказать свое мнение, а для того, чтобы в результате подсчета голосов явилась Общая воля. Поэтому если побеждает мнение, противоположное моему, это лишь значит, что я ошибался и то, что я считал Общей волей, ею не является. Другими словами, гражданин голосует, чтобы узнать (а не высказать) свое мнение.
В природном состоянии мы существовали только как индивиды – в общественном стали существовать только как части. Вот как чистый индивидуализм – именно потому, что не признает реальности социальных связей, накладываемых на индивидуумов требованиями природы, – роковым образом приходит к чистому социализму, едва принимается конструировать общество.
«Что же нам тут предлагают, говорит Жак Маритен, как не абсурдное переложение ситуации верующего, который просит в молитве того, что считает подобающим, но прежде всего просит и желает, чтобы совершилась воля Божия? Руссо понимает голосование как своеобразный просительно-поминальный обряд, молитвенно обращенный к Общей воле» [ Ж. Маритен, Три реформатора.].
Если кто бы то ни было отказался повиноваться Общей воле, он будет принуждён к этому всем союзом; другими словами, «его принудят к свободе!» В этом роковом софизме – всё якобинство.
Руссо – отец демократического тоталитаризма.
Носителем суверенитета является народ в бесформенной массе всех индивидуумов, взятых вместе. Это и есть собственно миф, духовная основа современной Демократии, совершенно противоположное христианскому учению, утверждающему, что суверенитет исходит от Бога как из первоистока и лишь проходит через народ, а пребывает в том или в тех, кто несет обязанность печься об общем благе.
Закон определяется как выражение Общей воли, а исходит он не от разума, а от числа.
Нужно отнять у человека его природные силы и дать ему иные силы, чуждые, которыми он не сможет пользоваться без помощи других людей. Чем полнее умрут и уничтожатся эти естественные силы, тем больше и долговечней будут силы приобретенные, тем прочней и совершенней будет устроено общество. Человек перестает существовать как индивид.
Pуссо возвращается к Гоббсу, конструировавшему в «Левиафане» абсолютизм государства; разница только в том, что Гоббс сознательно стремился упрочить на этом основании монархический абсолютизм, а Pуссо бессознательно работал в пользу деспотизма демократии.
Когда Pуссо писал «Эмиля» (книгу, посвященную проблеме воспитания детей), он уже отличает социального человека (человека в общественном состоянии) от природного человека (человека в естественном состоянии); его задача – воспитать из Эмиля не дикаря, а «гражданина», который должен жить в общении с людьми.
Pуссо обещал в «Эмиле» доказать, что человек «в общественном договоре свободнее, чем в естественном состоянии». Он этого не доказал: в его государстве лишь большинство свободно делать, что ему угодно.
Общественный договор – фикция. Человек по природе своей – существо социальное. Социальность человека – это не сверхструктура.
Таким сочетанием политического рационализма и социальной чувствительности Pуссо стал духовным руководителем революции 1789-94 гг.
СЕНТИМЕНТАЛИЗМ
Есть три типа сентименталистов: сентименталист-сладострастник, безумный сентименталист, и безвольный сентименталист. Руссо воплощал в себе эти три типа.
Жан-Жак – сладострастник. Он ищет не истины, красоты и добра, а удовольствия. Для него эмоция – самоцель. В добре, как и во зле, Руссо ищет прежде всего наслаждения.
Руссо говорит о простоте, но его привлекает не простота сама по себе (простота как ценность и добродетель), а эмоциональное наслаждение, которое порождает простота, когда он с ней встречается.
То же самое можно говорить о сострадании. Руссо очень много говорит о сострадании, но чужое страдание не интересует его, его интересует собственная эмоция, вызванная чужим страданием.
Жан-Жак не искренен.
Руссо есть не только сентименталист-сладострастник, он еще безумный и безвольный сентименталист: его сердце отказывается от взаимодействия с разумом и волей.
Согласно Руссо, если твое сердце «чисто», неважны твои поступки. Человеку с «прекрасной душой» все прощается, ибо «поступки – ничто, все дело в чувствах, а в чувствах он велик».
Когда Руссо своровал дорогую ленту у своей хозяйки и свалил вину на молодую служанку, он от этого не страдал: «Да, я вор, но у меня доброе сердце!» («Исповедь»).
О мадам де Варан он пишет: «Ее поведение достойно порицания, но ее сердце чисто».
Руссо отправлял своих детей в воспитательный дом и совершал низкие поступки против своих лучших друзей. Все это он сделал со спокойной совестью: это было решение его «сердца».
Руссо был лишен всех общечеловеческих добродетелей, но это его не беспокоило, поскольку он полагал, что имел «теплое сердце».
Для Руссо добродетель – не стабильная привычка сердца, разума и воли, а природная страсть. В этике Руссо «чувствительность» занимает место добродетели. «Прекрасная душа» Жан-Жака не нуждается в разуме, она руководствуется только сердцем.
Век рационализма начинался с формулы Декарта: «мыслю, значит существую». С Руссо начинается век сентиментализма: «чувствую, значит существую». «Размышление – противоестественное состояние, размышляющий человек – развращенное животное».
Чувство, отрешенное от размышления, становится у Руссо предметом самопоклонения, умиления перед самим собой. Быть блаженным – значит не наслаждаться ничем, кроме самого себя, быть самодостаточным, как Бог. «Чаю того мига, когда, избавленный от телесных уз, я стану самим собой бесспорно, безраздельно, и лишь в себе самом буду нуждаться для блаженства». Бесспорно, здесь перед нами самое средоточие безумия Жан-Жака.
Чувство, без участия разума, нестабильно. Потому-то личность и поведение Руссо так полны противоречий. Лучшая характеристика его, сделанная историком Артуром Шюке, состоит из одних антитез: «Робкий и наглый, несмелый и циничный, нелегкий на подъем и трудно сдерживаемый, способный к порывам и быстро впадающий в апатию, вызывающий на борьбу свой век и льстящий ему, проклинающий свою литературную славу и вместе с тем только и думающий о том, чтобы ее отстоять и увеличить, ищущий уединения и жаждущий всемирной известности, бегущий от оказываемого ему внимания и досадующий на его отсутствие, позорящий знатных и живущий в их обществе, прославляющий прелесть независимого существования и не перестающий пользоваться гостеприимством, за которое приходится платить остроумной беседой, мечтающий только о хижинах и обитающий в замках, связавшийся со служанкой и влюбляющийся только в великосветских дам, проповедующий радости семейной жизни и отрекающийся от исполнения отцовского долга, ласкающий чужих детей и отправляющий своих в воспитательный дом, горячо восхваляющий небесное чувство дружбы и ни к кому его не испытывающий, легко себя отдающий и тотчас отступающий, сначала экспансивный и сердечный, потом подозрительный и сердитый – таков Руссо». [Г. Роланд-Гольст. Жан Жак Руссо: его жизнь и сочинения. М.: Новая Москва, 1923.]
Не меньше противоречий в мнениях и в общественной проповеди Руссо. Признав зловредным влияние наук и художеств, он искал в них душевного отдыха и источника славы. Выступив обличителем театра, он писал для него. Прославив «естественное состояние» и заклеймив позором общество и государство, как основанные на обмане и насилии, он провозгласил «общественный порядок священным правом, служащим основой для всех других». Постоянно воюя против разума и размышления, он искал основы «для закономерного» государства в самом отвлеченном рационализме. Вручая народу безусловную верховную власть, он объявил чистую демократию неосуществимой мечтой. Избегая всякого насилия и дрожа при мысли о преследовании, он водрузил во Франции знамя революции.
Правда Руссо в том, что кроме разума и воли еще есть сердце. Ложь Руссо в том, что он изолирует сердце от разума и воли. Сердце, восхваленное Руссо – не сердце, а тряпка на ветру.
В человеке есть три очага свободы и ответственности: разум, воля и сердце. Эти три силы тесно связаны между собой. Они могут развиваться только вместе. Если одна из них изолируется от других, она искажается и искажает весь человеческий организм. Рационализм, волюнтаризм и сентиментализм – это болезни, парализующие человека и делающие его несчастным.
Влияние Руссо было огромно.
1) Руссо – отец сентиментализма, а современный мир чреват сентиментализмом. Мы в основном «чувствуем», а мало размышляем и мало действуем. Наша этика (аборт, эвтаназия, суррогатное материнство, гомосексуальный брак) – основана не на разуме, а на чувстве. Важны не наши поступки, а наши чувства. Важна не истина, а наша чувствительность.
2) Руссо – изобретатель политической философии псевдодемократического тоталитаризма. И в самом деле, в сознании миллионов людей истину (даже истину о человеке, о его достоинстве и правах) надо искать не в природе, не в Боге, не в рациональности, а в подсчете голосов.