агрегат в рабочем состоянии
Мой миленок пимокат
Хорошо пимы катат
Пимики не носятся,
Только в чинку просятся!
Исстари Урал славился не столько пельменями, сколько пимами. Почитай, и пимокатов было в каждой деревне не по одному, и каждый славился уж если не красотой или качеством своих катанок и чесанок, то ценой. Бывало так, что свой доморощенный пимокат и катает как будто быстро, и валенки ладные у него получаются, а деревенские едут за зимней обуткой в соседние села. А пимокат, в свою очередь, работает на рынок.
Еще совсем недавно валенки считались Мой миленок – пимокат
любимой и традиционной обувью не только деревенских жителей, но и горожан. В Верхнеуральске, кроме частников, работал сапоговаляльный цех районного промкомбината, и вся продукция расходилась «на ура». Потом цех закрылся, частные пимокаты состарились, а молодежь заниматься этим промыслом не желает: трудно, и доход сомнительный.
Сейчас в нашем районе действующих пимокатов не осталось. Лет пять назад прекратил свою деятельность Алексей Яковлевич Пестряков из поселка Карагайского.
Он доживает восьмой десяток лет, из которых почти полвека отдал доходному в свое время промыслу – катке валенок. Ремесло, которое обычно передается от отца к сыну вместе со всеми инструментами и принадлежностями, Алексею Яковлевичу досталось совсем другим путем. Передачей мастерства в семьях ремесленников в принципе никто никогда специально не занимался. Просто дети сызмальства начинали помогать родителю, а потом уже о другом и не помышляли. Так и рождались целые поколения плотников, печников или стеклодувов, а уход сына из семейного дела считался случаем из ряда вон выходящим и ложился на отщепенца чуть ли не проклятьем.
Алексей Яковлевич родился на золотом прииске, который располагался где-то между Карагайским и современным Межозерным. Отучившись четыре года в своей школе, он отправился продолжать обучение в Карагайку, а там попал на квартиру к Жуковым. Сам Жуков был тогда известным на всю округу пимокатом, и юный квартирант время от времени вместе с хозяйским сыном помогал ему. В таком режиме прошли два года. Закончив семилетку, с Карагайкой и Жуковыми Алексей простился, постепенно забыл о душной и парной пимокатке. Прошло несколько лет. Он переехал в Буйду и начал жить самостоятельно.
Теперь уж никто не узнает, что бы вышло из Алексея Пестрякова, не появись однажды в Буйде старый его знакомый – карагайский пимокат Жуков. Он, как оказалось, еще и печи клал и именно по этому делу был приглашен в Буйду. Вспомнив прошлое, стареющий Жуков пригласил Пестрякова к себе в помощники, а тот не отказался. Два года, проведенных в детстве в доме Жукова, как оказалось, не прошли даром. Молодой помощник схватывал все на лету. Мастер был доволен.
Однако долго так продолжаться не могло. У Алексея появилась своя семья, дом, и он пришел к идее заняться каткой валенок самостоятельно. Справил себе потихоньку немудрящий инструмент, мастерскую отстроил и пошел в свободное плавание. Люди к тому времени уже знали руки и прилежание Алексея Пестрякова, поэтому в заказах нужды не было. Не помешало его авторитету и то, что уезжал в Учалы, опять жил в Буйде. Как бы то ни было, но в 80-м году он вновь вернулся в Карагайку.
Работать Алексей устраивался обычно кочегаром или в МТМ, или на совхозный молокозавод, а уж между смен, в выходные и отпуска полностью отдавал себя любимому ремеслу. Именно в то время исполнилась заветная мечта любого пимоката: он приобрел собственную шерстобитку, машину для расчесывания шерсти. Тогда старые Учалы шли под снос, и его старый знакомый-пимокат получил квартиру, в которой шерстобитке места не было. Сторговались приятели, и кустарно построенный агрегат, с деревянными валиками и колесами, сыромятными ремнями и ручным приводом переехал к Пестрякову.
Процесс катки пимов длительный, кропотливый и трудоемкий. Первичная обработка шерсти происходит как раз в шерстобитной машине, где она расчесывается несколькими валиками, отдаленно напоминающими огромные массажные щетки. При отсутствии оной шерсть бьют так называемой струной вручную. Струна – это особым способом выделанные овечьи кишки, натянутые на лучок. При ударе по разложенной на решетке шерсти, струна подхватывает и распушает ее, а мусор проваливается на пол. Подготовленная таким образом шерсть при помощи расхлестки укладывается по валовищу. Валовище – это кусок грубой ткани, например, брезента, размером примерно 2х1,5 метра. Сразу формируются две полки на два будущих валенка. Они огромные изначально. Мужской неукатанный валенок может быть в метр высотой и выше при соответствующей ширине.
После этого валовище вместе полками мастер сворачивает наподобие рулета с маком и выкатывает ногами. Когда шерсть схватится в рыхлую кошму, валовище раскатывают и в полки закладывают выкройки. Получается что-то вроде пирога, где полки - корочка, а выкройка – начинка.
Такой пирог на этот раз заворачивают в тугурку (это тоже валовище, только размером в два раза меньше) и опять выкатывают, на этот раз руками, до тех пор, пока края полок, выступающие за выкройку, не слипнутся между собой. Когда это достигнуто, будущий валенок вновь разворачивается на верстаке. Мастер любовно гладит его рукой, определяя тонкие участки, подкатывает туда шерсть катарушкой (деревянным цилиндром высотой около 30 и диаметром около пяти сантиметров с заоваленным основанием) и пим уже готов переместиться в кислотный раствор.
До этого весь процесс шел «на сухую». Чтобы приготовить раствор, на 3-4 ведра воды нужно добавить 100 граммов серной кислоты. Все водители, что дочитали до этого места, наверное, воскликнули: «Так это же электролит!» Так оно и есть – электролит, только слабый.
Определив валенки киснуть, пимокат обычно уходит домой спать и часов через восемь вновь появляется в мастерской (многие катали пимы и в банях). Затапливает печь. У Пестряковых она сложена по специальному проекту. В ней вмонтирован котел для воды, есть и сушилка с дверкой – некое подобие русской печи. Пока греется вода, извлеченные из кислоты валенки стекают. Но вот вода в котле начинает шуметь, ходить косами, готовясь вот-вот закипеть. Как раз в это время свернутые в неплотный рулон валенки, окунают в нее. Пестряков для этой цели использовал специальные витые петли, чтобы руки не жечь. Когда будущее изделие станет, как будто жидким и вязким, его в горячем виде надо очень аккуратно обжимать и обкатывать. Постепенно валенок начинает твердеть, схватываться, можно начинать его окончательно укатывать. Для этого берется валек, наподобие тех, чем хозяйки раньше за неимением утюгов белье гладили (или стирали), только стальной и весом килограммов 10, а поперёк него кладется четырехгранный металлический пруток. И так вальком по прутку, прутком по валенку, да с потом да с нажимом! После этого доходит очередь до рубеля. Рубель – это несколько лиственных брусков, стянутых между собой болтом, длиной, пожалуй, больше полуметра. В верхней части бруски имеют зазубрины высотой сантиметра по два и таким же расстоянием между собой. Рубель Пестрякову делал еще Николай Григорьевич Черепанов, добрая ему память. На рубеле валенок выхаживают, то есть шоркают им по зазубринам почем зря, удаляя таким образом лишнюю шерсть, и только после этого набивают его, милого, на колодку и отправляют в сушилку.
У каждого частника колодки, как правило, самодельные. Именно от удачно подогнанной под ногу клиента колодки зависит, насколько комфортно будет ему ходить в валенках.
Немало сжег Алексей Яковлевич колодок в печи, пока не добился того, что его пимы стали цениться не только в Карагайке, но и в Учалах, Верхнеуральске да и Магнитогорске (чего уж!).
Когда валенок высох, его чистят пемзой или куском крупного наждака. Пестряков тоже так чистил, пока не приобрел наждак (признаться, он и шерстобитку свою электроприводом снабдил). В последнюю очередь уже готовые валенки промазываются керосином (правда, горожане, народ культурный, этого не любят из-за специфического запаха) и опаливают паяльной лампой или в печке.
Таким образом, на изготовление пары пимов уходили сутки (если мастер поздоровей, то и меньше).
Еще года два назад брался Алексей Яковлевич катать детские валеночки, а теперь уже все – нет ни сил, ни здоровья. Сыновей Бог не дал, а зятья… Один хотел было перенять мастерство, да астма у него – нельзя, второй говорит: «Не работа это!»
«Нашелся бы такой паренек, - думает старый пимокат, - научил бы всем премудростям и инструменты бы передал. А так что?» Нет-нет да и зайдет в холодную мастерскую: душа-то болит. «Жизнь, - скажет, - как-то быстро прошла!»
Виктор БОГАНОВСКИЙ