Памяти народного поэта, Николая Никаноровича Щипалкина
Было это в те времена, когда в Кадыкчане ещё не было улиц Ленина и Строителей, а население посёлка составляло всего-то не более четырёх тысяч человек. Когда страна и не догадывалась, что она находится в пропасти "застоя", под "гнётом диктатуры партократии", гибнет в отсутствии демократии, свободы слова, плюрализма и секса.
Коля Щипалкин тогда жил в "Пентагоне" – самой длинной многоквартирной пятиэтажке посёлка – с женой Галей и двумя детьми: Геной, моим одноклассником и молочным братом, и Таней, которую, с лёгкой Колиной руки, весь посёлок звал Чапой. Прозвище прилипло на всю жизнь, и люди до сих пор так и зовут её этой собачьей кличкой, хотя Татьяна Николаевна очень уважаемый человек, любимый родными, близкими и знакомыми.
Как-то летом, когда Таню с Геной отправили на материк, к бабушкам-казачкам на Алтай, случилось Гале уехать в командировку в Магадан на всю неделю. Это значит – оставить Колю без присмотра! И поверьте, волноваться были причины. Коля, рубаха парень, добрейшей души человек, был известен не только своими талантами, но и любовью к застольям. Широкая у него была душа! Как истинный казак, он всё делал с остервенением, на пределе сил и человеческих возможностей. Работал он проходчиком в шахте. Профессия опасная и физически очень тяжёлая. Но, несмотря на невысокий рост, Николай буквально творил чудеса. Молодые крепкие парни не поспевали за ним.
Если же дело касалось отдыха, то и тут за Колей никто не мог угнаться. С таким же неутомимым энтузиазмом он наливал, угощал, играл на гармони, пел частушки и старинные казачьи песни, плясал вприсядку, отбивал чечётку и сыпал, сыпал шутки, прибаутки, и всё в стихах! Его таланты были просто неисчерпаемы, но вот способность говорить в обыденной жизни в рифму была уникальной и неподражаемой.
Тосты и поздравления он неизменно излагал в стихотворной форме. Да что там тосты. Он вообще жил в стихии стихов, как рыба в воде. Например, делая покупку в магазине, мог завернуть такое, что продавщицы под прилавок падали от хохота. Как-то раз стою в очереди за молоком в поселковом магазине, а впереди меня Николай Никанорович у прилавка: "Дай мне, милая, батон, молока и "Бадминтон" (развесное печенье местного хлебзавода). А ещё сырка немножко, баночку зелёного горошка. Да с весами не балуй! А не то получишь.... НУЛЬ!"
В общем, уникум. Стихи он писал постоянно, как дышал. И писал невероятно талантливо! То, что считал важным, записывал в тетрадь. Этих тетрадей у него скопился целый ящик на антресоли. Люди, зная о его склонности, всегда старались держать бумагу и карандаш под рукой, чтоб успеть записать меткие афоризмы и эпиграммы от Коли Щипалкина.
И вот этот самородок оказался в двухкомнатной квартире один. И не просто один, а один на один с двадцатью литрами шнапса. Шнапсом Николай Никанорович называл самогон собственного приготовления, который он делал так же безупречно, как и всё, чем занимался в этой жизни. Крепкий, аж слюна во рту вскипает, прозрачный, как слеза, и абсолютно без запаха и вкуса. И запас напитка никогда не иссякал. В длинной узкой прихожей всегда стояли две двадцатилитровые молочные фляги с брагой, накрытые старым ватным одеялом.
Особо дорогих гостей Коля потчевал своим коронным угощением: наливал в гранёную стопку шнапс, а запить предлагал из эмалированного ковшика. А в ковшике – брага! Эффект был сногсшибательным в прямом смысле слова.
Первый день отсутствия жены и детей или, как Николай сказал, "народного контроля", пролетел, как мгновение. Несколько гостей смогли уйти домой самостоятельно, кого-то отвели друзья, а человек пять остались лежать "замертво". Сон пьяного крепок, но краток. Утро наступило неожиданно быстро и наступило оно прямо на головы тех, кто не пережил вчерашнего праздника. Разумеется, сценарий продолжения банкета не стали придумывать, ибо всё давно уже придумано.
Поджарили хлеба с салом и яйцами, наполнили стопки и приняли "лекарство" от головной боли. Как известно, неосторожный опохмел приводит к запою. Второй день пролетел ещё быстрее, но пострадавших было уже меньше. Бдительные жёны в таких случаях мужей из дома не отпускают ни под каким предлогом! Все же уже в курсе, что Галя Щипалкина в Магадане, а у её Коли стратегический запас шнапса выдыхается.
На утро третьего дня Коля, ставя шипящую сковородку с закуской на стол, убедительно заявил, что каждую минуту из не выпитых стопок улетучиваются миллионы "алкоголинок". Догнать и вернуть их в посуду уже невозможно, поэтому нельзя долго держать шнапс в налитом состоянии. "Ну... Добре, мальцы! Хорошие люди потриндят, потриндят да и выпьют. Бульнем!" Все согласились, подняли посуду, чокнулись
и "бульнули".
И тут что-то произошло. Коля поперхнулся, вытаращил глаза, вскочил с табурета да как закричит: "Сви-и-иньи-и-и!!!"
– ????
– Сви-и-ньи, я говорю!
– Это кого это ты свинями назвал, а?!
– Да никого, я говорю – свиньи!!!
Народ ошалел, мужики переглянулись, покачали головами, зацокали языками. Да... Видно, третий день не во здравие... Как бы неотложку не пришлось вызывать. Похоже, что "белочка пришла к Никанорычу".
А Коля натягивает брюки, пиджак прямо на майку, шляпу на голову, хватает "авоськи", висевшие на дверной ручке кухонной двери, и бегом на выход. Гости встревожились и решили, что надёжнее будет Колю проводить.
Картина маслом: по посёлку несётся, одной рукой придерживая фетровую шляпу на голове, во всю прыть Николай, за ним, растянувшись в колонну по одному, бегут, матерясь и причитая, ещё пятеро мужиков. И все по направлению к магазину. По очереди врываются внутрь, гремя деревянными двустворчатыми дверьми, а прохожие замерли с открытыми ртами: "Что это было?"
Не успели даже гипотезы озвучить, а Коля Щипалкин вылетает из магазина с авоськами, полными буханок хлеба. Пятеро мужиков по очереди выскакивают за ним, и у каждого в руках ещё по две буханки, и также строем, в затылок друг другу, бегут, сверкая каблуками, куда-то в сторону овощебазы, которая в ста метрах от "Пентагона".
Там расположился "шанхай", целый городок из "самопальных" сооружений различной конструкции, назначения и размеров – сарайчиков, которые понастроили из подручных материалов жильцы близлежащих домов. Был там сарайчик и у Щипалкиных. Коля подбегает к дощатой двери с навесным замком, отпирает, заглядывает внутрь и вновь захлопывает дверь.
Подпирает её спиной и бледный, с выражением обречённого ужаса на лице, шепчет: "Свиньи... Они всю загородку из досок сожрали...".
Никто же не знал, что Галя с Колей решили взять на лето поросят! А им же периодически корм требуется, о чём Коля благополучно запамятовал на радостях по поводу неожиданно полученной свободы от супруги и накопившихся отгулов.
Тут поросята, которые до того, вероятно, находились в голодном обмороке, очнулись, почувствовав запах свежего хлеба, и начали митинговать, требуя восстановления своих прав и свобод. Маленький сарайчик зашатался, как игрушечный, заходил ходуном, изнутри послышался дикий вой возмущённых животных. Они не хрюкали, нет. Они орали так, как свидетелям сего и не снилось.
Коля достал из авоськи буханку и швырнул внутрь через маленькое окошко под самой крышей. Вой прекратился на мгновение и возобновился с утроенной силой. Кинул ещё пару буханок, затем ещё и ещё. Вой стих, митингующие перестали орать, только чавкали да повизгивали во время драки за очередную порцию.
Слава Богу, спокойствие наступило до того, как в "продуктопровод" была брошена последняя буханка хлеба. Коля с опаской вошёл внутрь, убедился, что отощавшие животные не агрессивны и не посягают на его жизнь и здоровье. Подивился начисто съеденным доскам загона, покачал головой, взял ножовку, молоток и гвозди. Друзья помогли, и "изолятор временного содержания" для поросят быстро обрёл свой первоначальный вид.
Продолжать праздник никто уже не захотел, разошлись по домам с сосущим под ложечкой чувством вины, на ходу придумывая правдоподобные версии для жён, чтоб объяснить своё отсутствие на посту главы семьи.
Но с тех пор никто из свидетелей этой истории не в состоянии сдержать улыбку при слове "свиньи". Мне сотни раз приходилось объяснять людям, почему я улыбаюсь, услышав это слово.
Николай Никанорович Щипалкин умер много лет спустя, будучи пожилым человеком, от инсульта. Все, кто его знал, с любовью и благодарностью вспоминают этого замечательного русского человека, соль земли, принёсшего людям так много добра и сделавшего так много для нашей страны. Его стихи публиковались лишь в районной газете, но тысячи людей хранят листочки с написанными от руки строчками с подаренными миру словами любви и добра.
А я с горечью всё чаще замечаю, что вся наша жизнь теперь стала очень сильно напоминать сарайчик Николая Никаноровича, обитатели которого готовы сожрать свой дом, если им не хватает жратвы.
Печоры, декабрь 2016 г.
Читать другие рассказы:
https://zen.yandex.ru/media/kadykchanskiy/vse-baby-dury-5dd6135ed8a5147cefe99e4a