Петр и Кира Татариновы, супружеская пара из Сиднея, впервые побывали в России на седьмом десятке. До знакомства друг с другом выходцы из белоэмигрантских семей объехали полмира: он был русским французом, она – русской филиппинкой, и оба – русскими китайцами и австралийцами.
Текст: Сергей Виноградов, фото предоставлено автором
Их знакомство, как ни странно, одновременно чудо и закономерность. Отцы Петра и Киры служили на кораблях одной флотилии, а сами будущие супруги учились в одних школах и носили одинаковые прозвища. И это не совпадение, как в любовных романах, а тот самый русский путь, которым в XX веке прошли сотни тысяч лишенных гражданства. Выслушав их рассказ, понимаешь, что мир тесен и мал, а зов крови – не выдумка писателей. «Как родители прививали вам, не видевшим России, любовь к ней?» – лишь этот вопрос, записанный в моем блокноте, я им так и не задал. Зачем прививать то, с чем родился?
На пенсии супруги Татариновы занялись созданием медалей к памятным датам общей истории России и Австралии. Медалями они награждают высоких гостей, в том числе президентов, из разных стран. И принимают награды сами. Несколько лет назад Петр Татаринов получил орден Дружбы из рук премьер-министра России Дмитрия Медведева.
ПЕТР. ФРАНЦУЗСКИЙ ПОДДАННЫЙ
«Мой отец был кадетом в Хабаровском кадетском корпусе, в 1920 году корпус был эвакуирован из Хабаровска во Владивосток, – рассказывает Петр Татаринов. – Их перевезли на остров Русский, и в 1922 году они с флотилией адмирала Георгия Старка ушли сначала в Корею, потом в Шанхай. Отцу тогда было 15 лет. Надо сказать, что кадетский корпус продолжал работу во всех этих перемещениях, и мой отец его окончил в Шанхае».
Переменив несколько должностей, молодой вице-фельдфебель Татаринов в 1926 году устроился на работу в полицию, созданную при французском муниципалитете в Шанхае. Спустя пять лет он получил французское подданство. В 1932 году у него родился сын Петр. «Чистокровный француз по документам», – с улыбкой говорит Петр.
«Я получил образование во французской школе Шанхая, в которой также преподавали на высоком уровне английский язык, – вспоминает Петр. – Русский язык изучали дома, родители приглашали частных учителей. Также мы занимались и в школе после основных занятий. На скольких языках я говорю? На английском, французском и русском свободно, а на немецком, итальянском и испанском похуже. Какие-то из них в школе изучал, а итальянского и испанского нахватался во Франции – мы жили на юге».
В 1946 году китайское правительство решило сделать ставку на национальные кадры и сократить число европейцев в стране. Франция эвакуировала своих служащих, в числе которых была и семья Татариновых. «Сначала нас перевезли во Вьетнам, где мы прожили три года, потом оказались во Франции, – рассказывает Петр. – А в 1951 году мы оказались в Австралии, и почти семьдесят лет я живу здесь».
По словам Петра Татаринова, его родители и другие представители русской общины в первые годы после отъезда из России надеялись на то, что смогут вернуться и продолжат «спасать отечество». А когда это не сбылось, направили всю свою энергию на то, чтобы дать детям образование и нужные навыки для жизни в чужом мире, в котором они никогда не будут своими. «Многие пытались связаться с родственниками в Советском Союзе, но скоро все связи оборвались, – говорит Кира Татаринова. – Мой отец из Китая в 1925 году подал весточку своей матери, а та ответила – «ты нам больше не пиши, опасно». И никто из членов его семьи не узнал о моем рождении». «О расстреле своего отца, бывшего белого офицера, в 1937 году мой отец узнал годы спустя», – говорит Петр.
КИРА. СРЕДИ ФИЛИППИНСКИХ «РОБИНЗОНОВ»
Отец Киры Татариновой (в девичестве Кротковой) был сотником в Сибирском казачьем войске. После окончания военного училища попал на Гражданскую войну. «Дедушка был священником, и отец до всех этих событий учился в семинарии, – рассказывает она. – Судьба сложилась так, что он оказался на фронте, оставив дома мать, двух сестер и брата. Больше он их никогда не видел. Во время войны он прошел всю Сибирь, их оттеснили до Владивостока, откуда эвакуировали на кораблях Старка».
Отец Киры, как и отец Петра, также оказался в Корее. «В Корее он работал на строительстве железной дороги, платили очень мало, – говорит она. – Некоторые корабли флотилии ушли в Шанхай, но три судна, на которых пришло казачье войско, остались. Возглавлял эту группу генерал Глебов, мой отец был его адъютантом. Наконец и они ушли в Шанхай, куда их не пустили. Они отказались покидать рейд и отказались от предложения китайцев спустить Андреевский флаг и сдать оружие. «Будем стрелять», – предупредили из Шанхая. «Будем отвечать», – был ответ с русских кораблей. Их окружили англичане и американцы, которые тоже там располагались, сыпались угрозы и ультиматумы. Но наши выдержали все».
В конце концов на упрямцев махнули рукой, и корабли остались стоять на рейде. Покидать суда власти запрещали, позволяя лишь закупать провизию и воду. Так экипажи прожили почти три с половиной года. «В Китае росло недовольство европейцами, английские войска не могли защитить белое население, – рассказывает Кира. – Когда ситуация грозила выйти из-под контроля, решили вызвать подкрепление из Индии, но не было времени дожидаться подмоги. И тогда кто-то вспомнил о русских, стоящих на рейде. Об этом можно в книгах прочитать. Наш генерал согласился помочь с условием, что русские офицеры остаются командирами и могут самостоятельно принимать решения. Англичане дали добро. Бунты удалось погасить, действия русских так понравились англичанам, что им предложили остаться, был создан Шанхайский русский полк, который фактически выполнял функции полиции. Мой отец был офицером в этом полку».
Во время Второй мировой войны положение полка было тяжелым, в Шанхае хозяйничали японцы. «Я в ту пору была ребенком, и мое детство в годы войны было голодным, – вспоминает Кира. – Те из русских, кто покинул полк и открыл свое дело, жили прилично. А семьи военных нуждались».
Кира могла познакомиться с Петром еще во французском колледже, где они непродолжительный период учились одновременно. Но судьбе было угодно отложить их знакомство до золотых пляжей Австралии. «Родители решили, что не смогут помогать мне с уроками французского языка, которого они не знали, и перевели меня в английскую школу, – говорит Кира. – Там я изучала одновременно английский, французский и русский. Были и русские школы, но мои родители решили, что для меня будет лучше, если выучу английский. Что рассказать о том времени? Мы жили в Шанхае русской жизнью, ходили в православную церковь, учились. Омрачало нашу жизнь то, что мы были без подданства. Никаких паспортов у нас не было. За нас некому было заступиться, некому было помочь, и мы помогали друг другу сами чем могли. Я была ребенком, но отчетливо понимала эту ситуацию – помочь нам некому и полагаться можно только на себя».
Но эпопея Киры Татариновой, как она называет свои скитания по миру, была еще в самом начале. «Мы слышали, что с севера на Шанхай надвигаются китайские коммунисты, и в Харбине, куда они пришли, увезли в неизвестном направлении многих русских, – вспоминает она. – В нашей общине был энергичный полковник Бологов, который забил тревогу. Он обратился ко многим странам с просьбой о помощи, предлагая принять русских маленькими группами. Все сочувствовали нашему положению, но в помощи отказывали. Единственной страной, которая согласилась принять нас, стали Филиппины. Но всего на четыре месяца. Была надежда, что другие страны разберут нас. 6 тысяч русских двинулись из Шанхая на Филиппины».
Общину поселили на крохотном острове, почти необитаемом. Осваиваться на нем пришлось практически как Робинзону Крузо. «Мы попали в жуткие условия, – вспоминает Кира. – Жили в палатках, не было электричества и водопровода, и первые месяцы не было свежей пищи. На этом острове была американская военная база, которую оставили после войны. Нас кормили из банок, брошенных американцами и лежавших под тропическим солнцем. Содержимое банок, на которое было страшно смотреть, бросалось в баки с кипящей водой, и это варево давали нам. Многие заболевали, в том числе мой отец». Русская колония на филиппинском острове просуществовала девять месяцев. Несмотря на «баки с варевом», Кира Татаринова называет этот период «очень интересным временем». «Воспоминания заставляют меня гордиться русским народом, который на моих глазах проявил невероятную стойкость, – рассказывает она. – В тяжелейших условиях люди не просто выжили, постепенно наладив быт, но и не забывали о духовности и образовании. Почти с самого начала нашей жизни на острове в нескольких палатках возникли церкви. Без веры русские люди не могли представить себе жизни. А с верой все было нипочем. Возникли школы, госпитали, полиция и даже свой оркестр, организовали всеобщую занятость, договорились о доставке свежих продуктов. Ставились концерты и спектакли, читали лекции, выпускали газету и журнал».
Денег не было, зарплата начислялась продуктами питания и одеждой. Лечили и учили бесплатно. Подлинное социальное равенство, о строительстве которого мечтали на далекой родине русских беженцев, реализовалось на крохотном тихоокеанском островке Тубабао. В конце 1949 года на остров приехала комиссия из Австралии, которая, как лошадей на ярмарке, выбирала подходящих людей для переезда. «Отец подписал контракт в Сидней, по которому обязался работать там, куда его пошлют, – говорит Кира. – Фактически чернорабочим. Денег хватало на аренду жилья и скудную еду. Комната была одна, а семья большая. Для меня места не хватало, и я спала в общей столовой на кушетке – с первыми лучами солнца мне нужно было собирать постель и идти в нашу комнату. Было трудно, особенно в первый год, но мы все равно были рады тому, что нас приняли. Мне тогда было 15 лет».
ВМЕСТЕ
Австралийская жизнь разбросала многих русских, которые за годы скитаний привыкли жить общиной и решать все проблемы вместе. Местом встречи и «возможности поговорить по-своему», по словам Киры Татариновой, была церковь. При соборе возникла русская молодежная организация, в которой Татариновы и познакомились.
В Россию супруги Татариновы впервые приехали в 1992 году. В тот приезд они обрели родственников, с которыми увиделись впервые. Жили у тети Петра и ее семьи в Москве. «Сначала мы поговорили с двоюродным братом по телефону, и с первых слов у нас появились родственные чувства, – рассказывает Петр Татаринов. – Никогда не думал, что такое бывает. На протяжении всей жизни мне было очень тяжело переходить с кем-то на «ты». А с ним мы сразу стали говорить как братья. «Приезжайте», – пригласил он. И мы сразу сказали – едем, хотя планов лететь в Россию тогда не было».
«Когда мы впервые оказались в России, первое, на что обратили внимание, это язык, – вспоминает Кира Татаринова. – Мы, русские австралийцы, всю жизнь говорили по-русски, но наш язык стоял на месте, а в России он развивался». «И нам сразу сказали, что у нас говор и другой лексикон, о чем мы и не подозревали», – дополняет Петр. «Было немного обидно, что нас в России называли иностранцами, хотя мы всю жизнь отстаивали свое право быть русскими», – говорит Кира.
«Мы жили русской жизнью», – эту фразу Киры Татариновой, произнесенную во время рассказа о китайском и филиппинском периодах ее биографии, можно применить ко всей жизни супругов Татариновых. В сиднейской повседневности они говорят по-русски, живут в мире русской истории, литературы и музыки. И признаются, что удивляются, глядя на молодежь, в том числе русскую в Австралии, которая мгновенно ассимилируется на новом месте, не желая помнить о предках.
«Как мы пронесли свою русскость сквозь столько лет? Наверное, все дело в воспитании, – говорит Кира Татаринова. – Мы с раннего детства знали, что мы русские и другими не можем быть, и гордились этим. За годы моей жизни к России было разное отношение, в том числе негативное. Одно время в разных странах слово «русский» было синонимом коммуниста. Но мне в голову не приходило скрывать свою национальность. Помню, как еще в школьные годы во дворе спросят: ты откуда? Я вытягиваюсь, кулаки сжаты, в глазах огонь: «Я – русская». Дескать, попробуйте что-то сказать против нас». «Во времена нашей молодости в Австралии тоже было давление, и не только на русских, но и на всех иностранцев, – говорит Петр. – Практически заставляли ассимилироваться, говорили, что мы не русские, итальянцы или греки, а австралийцы. Допустим, едем в поезде и тихонечко разговариваем с родителями по-русски, сзади окрик: «Говорите по-английски!»
На окрики Татариновы не реагировали никогда. Любовь к России они привили и своим детям, но сделать из них, выросших в относительно благополучных условиях, самих себя не получилось. Впрочем, такой цели супруги Татариновы не ставили. «Дочь очень хорошо приняла свои корни и с удовольствием говорит по-русски, а сын немного отошел в сторону, – говорит Кира. – Они оба в браке с австралийцами, так что это не главное обстоятельство. Человек сам решает, кто он. И нашим внукам, которые еще маленькие, предстоит определиться. Мы всегда готовы поддержать их интерес к России».
А пока Россия интересуется Татариновыми. По просьбе представителей ведущих российских музеев комплекты медалей, которые создали супруги, отправлены в фонды Музея имени Пушкина, Государственного исторического музея, Эрмитажа и Русского музея. Всю свою жизнь Татариновы пробивались с боем в чужие страны, но включение их произведений в фонды российских музеев стало для Татариновых долгожданным якорем в родной бухте.