Сейчас я расскажу вам удивительную историю, косвенным свидетелем которой я стал.
Было это относительно недавно, но, время тут не играет никакой роли. Я только перестал быть студентом, был полом амбиций и желанием свернуть горы. Устроился на интересную, как мне казалось, работу и был отправлен в командировку на полгода в небольшой городишко. Сняли мне достаточно дешёвую комнату с мебелью в старом общежитии на третьем этаже. Дом этот, был окружён новостройками со всех сторон и, как я полагаю, дешевизна и доступность данного жилья определялась расселением и скорым сносом. Но, как меня заверили, полгода в запасе было точно.
Обустроился достаточно быстро. Третий этаж моей комнаты выходил на широкие и всезагораживающие деревья каштана. Старые, уже ветхие рамы окна, всегда были раскрыты у меня настежь и волны свежего осеннего воздуха врывались в комнату, делая работу приятной и совсем необременительной.
Пододвинув журнальный столик практически вплотную к кровати (интерьер был достаточно скромен), я обеспечил себе рабочее пространство, заваленное кучей бумаг и отчётов. В шкафу, что стоял слева от входа, повесил и разложил свой скромный, ещё недавно студенческий, гардероб. В принципе, это была и вся мебель, за исключением небольшой настольной лампы, мощностью в шестьдесят ватт, и гитары, которую я отыскал в шкафу. Поскольку играть я не умел, в качестве украшения интерьера, пришлось повесить её на небольшой, торчащий из стены гвоздик, аккурат между кроватью и окном. Привезли мне большой пакет с документами, для проверки, оставили в общем холодильнике продуктов на неделю и удалились мои работодатели. Птички чирикали на улице, вечер был не жаркий и совсем не располагал к работе: «Новый день, новая пища».
Соседи были немногочисленны, многие из них, предвидя переезд, частично, а кто и полностью, съехали. Из ближайших ко мне, остались только вредная тётка, что жила через несколько комнат от меня, как раз напротив кухни и престарелый дядька, явно пенсионного возраста. Вот он как раз и стал главным персонажем этой странной, на первый взгляд, истории.
Многие подробности я узнал позже, как от него, так и лично видя некоторые удивительные вещи. Долго всё собирал в голове и стыковал подробности. Какую-то ясность внесла вредная старушка, участковый и детвора, но обо всём по порядку.
Прошла не первая неделя моей кропотливой бумажной работы. Да, что тут скрывать — уставал, бывало. Поскольку средств развлечения не было, брал даже гитару в руки. Но зная, что толщина стен оставляет желать лучшего, бренчал совсем аккуратно и в половину громкости.
Повесив гитару на положенный гвоздик в стене, принялся в свете настольной лампы разбирать бумаги. До сна оставалось совсем не много времени. В начале я думал, что показалось, но из-за стены доносилось бурчание соседа. Оно становилось громче и чётче буквально с каждым словом. Изредка я улавливал только отдельные слова, но потом начал понимать целые предложения. Дядя Вова, как его звали, отчитывал кого-то, но как бы не всерьёз, будто ребёнка:
— Сколько можно говорить? Ты, если трогаешь вещи, ставь их на место, — тут же что-то сильно ударило в стену. — И не стучи. Я знаю, что тебе нравится шуметь. Но ты пойми, игра игрой, — он постепенно повышал голос. Стуки становились чаще, но громкость их не возрастала. — Ты должен прекратить, ты становишься непослушным! — дядя Вова совсем уж не сдержался и чуть громче сказал последнюю фразу.
В этот момент в моей комнате раздался громкий, звенящий и одновременно глухой удар позади меня. Я резко обернулся — это была гитара. Понятия не имею как, но она сорвалась с этого гвоздя, хотя знал, что она висит очень надёжно. Я успокоился и повесил её на место. Так гитара упала у меня первый раз.
За стеной послышалось громкое:
— Толик, оставь соседей в покое!
Долго не мог взять в толк — что и как произошло. Есть ли взаимосвязь межу словами соседа и грохотом у меня в комнате.
А связь была. И связь прямая.
Оказывается, в комнате у дяди Вовы, какое-то время назад, поселился барабашка. И барабашка непростой.
В начале, просто сами собой передвигались и пропадали вещи. Дядя Вова всё списывал на свою рассеянность и возраст. Но не тут-то было. Инциденты стали происходить чаще, появлялся шум, а так как соседей практически не было, и спихивать сии проказы на них: «Ну совсем никак» — думалось ему, пришлось включить всё своё внимание. И действительно, пару раз он даже замечал периферийным зрением перемещение стула, стакана с водой, ножниц.
Не испугался дядя Вова этих проказ непонятного духа, если это был именно он. Только выше подтянул свои старые, сильно поношенные синие трико, заправил поглубже майку алкоголичку и решил вступить в контакт.
Дядя Вова был человеком начитанным. Не раз ему попадалась литература и такого толка, прямо говоря — про потусторонние силы, мистическая. Вот и оставил он на ночь на столе колоду карт да куклу. Не знаю где добыл он эту куклу, но факт: утром колода карт пропала, а кукла осталась на месте. Чуть позже он находил карты, по одной, то там, то сям, под подушкой у себя, в кружке с кофе и даже на кухне в общем холодильнике. Дух проказничал.
Шум, как показалось ему, становился более осмысленным и буквально начинал разговаривать. Отвечал на простые вопросы постукиванием. Да, это забавляло старика, тем более, долгие годы одиночества хоть и сделали его отшельником, но не совсем забрали у него те человеческие качества, что не чужды всем нам — доброту и любопытство.
Иногда дядя Вова «наступал на рюмку» и выпивал беспорядочно день-другой. Сам с собой проводил он эти дни в комнате, совсем не появляясь на глаза соседям. Сидел тихо. Видимо, было у него какое-то своё, тайное горе, из-за чего и пропадал он в алкогольном загуле. История об этом умалчивает.
Такие дни не проходили для него даром. Барабашка злился и делал ему гадости, не нравилось ему такое состояние старика. Перекинет посуду, то стучать начнёт, одеяло скинет. Когда же дядя Вова резко бросал, то утром, на краю стола, обнаруживал он стакан холодной минеральной воды. Да, именно так и было.
После одного из таких обнаруженных «стаканов», решилось ему придумать имя для своего невидимого друга и начал он перечислять для начала всяческие прозвища. Но барабашка бесновался, ему явно не нравилось то одно, то другое имя.
Дядя Вова негодовал:
— Как же тебя чертёнок назвать, — сидя посреди комнаты на табурете думал он. — Раз тебе не нравится ничего, взял бы и подсказал.
На его предложение послышался один, чётко различимый стук: «Нет». Таков был уговор, два стука — утвердительный ответ. Так и разговаривали.
Решил он отдохнуть и отложить занятие с именем до следующего дня, да вот незадача, снова послышался чёткий удар.
— Ну ты мне совсем отдохнуть не даёшь, — начинал возмущаться он. Снова стук. — Мне надо отдохнуть, твои проказы меня утомляют.
Он стал в полный рост и начал отчитывать невидимого друга за его баловство вертясь в разные стороны не зная, куда повернуться, ведь его адресат ни разу так и не показал себя:
— Сколько можно говорить? Ты, если трогаешь вещи, ставь их на место, — тут же что-то сильно ударило в стену. — И не стучи. Я знаю, что тебе нравится шуметь. Но ты пойми, игра игрой, — он постепенно повышал голос. Стуки становились чаще, но громкость их не возрастала. — Ты должен прекратить, ты становишься непослушным! — дядя Вова совсем уж не сдержался и чуть громче сказал последнюю фразу.
За стеной с грохотом упала гитара, это старик понял по звеняще-гремящему удару.
— Толик, оставь соседей в покое!
И тут же в комнате воцарилась полная тишина. Ни шороха, ни стука. Казалось, даже деревья замерли под окном. Ветер стих.
— Толик? — в ответ он не услышал ничего. — Ты тут?
Дядя Вова выругался про себя и с психом лёг спать.
Прохладный утренний ветер едва трогал шторы в комнате дяди Вовы. Чуть был слышен шелест листьев каштана. Он взял одной рукой со стола будильник, чтобы посмотреть время. Солнце было уже высоко. Часы показали семь утра.
Поставив будильник на место, встал. На столе стояла кружка, из которой шёл тонкой струйкой пар. Это был горячий кофе, именно такой, который нравился ему — кофе по-варшавски.
— Спасибо, Толик.
В ответ он услышал знакомые два удара.
Старику стало безумно приятна такая забота. Но грусть овладела им. Он попробовал кофе, чтобы не обидеть Толика. Поставив кружку на стол, громко охнул и опустил голову вспоминая былые времена. Так старик назвал его машинально, видимо, всплыло из закоулков памяти и он угадал.
Тихо шелестя, ближе к краю стола, где сидел дядя Вова, подвинулись журналы. Они подъехали почти к самому краю так, чтобы он заметил их приближение. Он поднял голову. Посмотрел на стопку старых изданий, буквально одним глазом, но не проявил интереса к ним. Снова принялся от грусти рассматривать пол. Удивился, к его ногам, также медленно, будто крадучись по полу ехали его тапки. Подвинувшись вплотную к ногам, ка бы делали предложение — одень нас. Пришлось послушно втиснуть ноги в них, но что Толик тут же отозвался двойным ударом.
— Ты молодец, Толик, — и старик улёгся обратно в кровать прям в тапках. Неподвижно рассматривал он потрескавшийся потолок, на котором знал каждую щель, все паутинки, шевелящиеся от потока тёплого воздуха. — Ты настоящий друг, Толик, — снова волна грусти накрыла старика тёплым и тяжелым одеялом. — А сколько тебе лет?
И начал отсчитывать негромкие удары: «Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть…» — удары прекратились.
— Это не совсем то, что я ожидал, — по его щеке потекла одна, но все-таки слеза.
Старик отвернулся к стенке и накрыл голову одеялом. Всё в его голове стало на свои места, он понял с кем имел дело. Но уже он не грустил, совсем нет. Он собирался с силами, чтобы встать и по-новому посмотреть на эту своеобразную дружбу. Для этого ему требовалось несколько минут тишины, и Толик дал ему это время.
Наступил новый день. Толик, молчал до утра. Не стучал, не проказничал.
Дядя Вова встал, и решил сходить в магазин, чего, откровенно говоря, давненько уже не делал. Нет, не продукты купить, и вовсе не свои дела решил он уладить. Купив упаковку карандашей, поспешил домой.
Положив их на край стола, где некогда стояла кружка с кофе и двигались журналы, выдохнув, удалился из комнаты. Он посидел недолго на кухне и выпил свежезаваренный чай. Я мельком видел его, когда пробегал мимо по коридору. У него был очень довольный вид и даже, как и поход в магазин, неожиданно для себя, причесался и был гладко выбрит.
Спустя немного времени, помыв за собой кружку, вернулся в комнату.
— Толик? — озираясь по сторонам произнёс он. — Ты тут?
Послышался двойной удар. Карандашей на столе не оказалось.
— Тебе понравился подарок?
Снова «Да».
— Ну вот и здорово.
Он улёгся на кровать и принялся шарить глазами по комнате. Возле мебельного шкафа, что стоял слева от входной двери, он заметил небольшое синее пятно. Присмотревшись, начал различать детали. Для того, чтобы совсем уж хорошо рассмотреть, что это, поднялся с кровати, ловко попав ногами в тапки, и даже чуть присел на корточки.
Не очень высоко от плинтуса, детской, совсем неопытной и неумелой рукой, был нарисован кораблик. Синий, под цвет морской волны, он красовался чуть наклонившись, уплывая вдаль от шкафа, в сторону окна. Парус, раздутый ветром, был так туго натянут, что, казалось, корабль мчится с большой скорость. На лице старика появилась улыбка. Он совсем не был расстроен испорченными обоями. Ему нравился рисунок.
— Так держать, Толик. Мне понравилось, — уселся на край постели. — Ты только у соседей не рисуй, они не поймут. Хорошо?
Толик утвердительно постучал.
Остаток дня прошёл спокойно. Дядя Вова пил чай и разговаривал с Толиком. Да, беседы не получалось длительной и толковой. Сложные вопросы не задать, но старик нашёл выход. Он достал из шкафа, протёр аккуратно рукой обложку, и раскрыл старую, потрёпанную временем книгу. Корешок уж давно отвалился, на обложке наклеена газета.
— Видимо, название прочитаем внутри, — уселся удобней на кровать, от чего та сильно скрипнула. — Мне эта книга досталась ещё в детстве, ты не видел мои очки?
Очки аккуратно поползли по подоконнику, будто чья-то невидимая рука толкала их, а может быть, так и было. Перепрыгнули с подоконника на стол, не издав при этом ни звука и подъехали прямиком к руке дяди Вовы.
— А можешь воды мне налить? — вежливым голосом попросил он.
Не успев договорить фразу, стакан, стоявший пустой на другом краю стола, начал движение по нему. Как только он остановился, начал подниматься графин с водой. Качаясь из стороны в сторону, булькая водой, словно нёс его по палубе корабля в шторм слегка подвыпивший стюард. Перемещаясь по кривой, то ниже, то выше стола, постоянно меняя скорость врезался в него и с грохотом упал на пол. Разлетелись осколки со звоном по всему полу. Вода, хоть и небольшим количеством, по крашеным полам собралась в небольшие лужицы, в которых, словно хрустальные острова, лежали осколки стекла, где побольше, где поменьше.
Толик, своей невидимой рукой гонял эту воду по полу, пытаясь собрать в одну большую лужу, что ещё больше раззадорило старика и подняло ему настроение. Он уже не просто улыбался от неловкости невидимых рук, а хохотал в полный голос: вода съезжалась и вновь разлеталась по полу, осколки же стекла, оставались неподвижными. Дядя Вова, быстро сообразив вырвал из книги пустой лист и смастерил из него кораблик подкинув его в самую большую лужицу. Движение воды прекратилось, в миниатюрном море наступил штиль. Кораблик зашевелился и начал своё движение от лужицы к лужице оставляя на полу между ними мокрую полосу.
Толик играл с кораблём. Старик прилёг на кровать и совсем недолго наблюдал за его перемещением. Тихо зевнул, прикрыв рот рукой, и провалился в сон.
Проснувшись под вечер, вспомнил что произошло. Улыбнулся. Осколков стекла и воды на полу уже не было, чему он сильно, но приятно, удивился.
Чуть повозившись в комнате, наведя кое-какой порядок, уставший, он снова присел на диван:
—Толик? — озираясь по сторонам произнёс он.
Тишина. Абсолютно ничего не произошло, ни скрипа, ни стука, ничего, чем мог себя обозначить Толик.
— Ты прятаться решил? Ну хорошо.
Дядя Вова встал с кровати, которая сурово скрипнула в ответ, как бы от облегчения, и подошёл к окну. На улице собиралась гроза. Поднялся сильный ветер и каштаны листьями шептались между собой. Гроза обещала быть сильной. Ту часть неба, что видео он, выглядывая из окна, была иссиня-чёрной. В дали, сквозь едва заметный, но все-таки слышный гул города, послушались первые раскаты грома.
Дверь шкафа тихонько скрипнула. Ещё один раскат грома, ещё более громкий, раздался ближе. Дверь резко закрылась да так, что, чуть хлопнув отскочила назад и снова приоткрылась.
— Ты маленький трус? — дядя Вова осторожно подошел к шкафу. — Ты спрятался там, потому что боишься грозы?
Дядя Вова заботливо закрыл окно и, не поленившись, перекинул через гардину толстое покрывало, чтобы отблески молнии не проникали в комнату.
Потоптавшись на месте, сходил на кухню, заварил чай. Потом ещё несколько часов просидев за чтением журналов, уснул, уронив очки.
Гром и молния бесновались всю ночь.
Под утро, покрывало, будучи плохо прикреплённым, упало-таки с гардины и всю комнату осветило утреннее солнце.
— Тьфу ты чёрт, опять уснул, — собирал рассыпавшиеся журналы с пола, ворчал дядя Вова. Очки аккуратно лежали на краю стола. — Забота ты моя. Я кое-что тебе придумал.
В это время я сидел за работой, давно, с ночи. Не спав всю ночь, иначе, откуда бы я мог знать про распустившуюся грозу, планировал сделать себе кофе. Выйдя на кухню через некоторое время, наткнулся на соседа.
— Доброе утро, — произнёс я.
— Доброе, школяр, — елозя по лицу бритвой отозвался дядя Вова. Его намыленное лицо было очень довольным.
— Гроза не мешала спать? — поинтересовался я из вежливости.
— Нет, я теперь сплю как убитый, — начал втираться полотенцем. — У меня есть занятие, — он произнёс это с очень важным видом. — У тебя карандашей нет? Цветных?
— Да откуда, дядя Вова.
— Ну ладно. Учись! — перекинув полотенце через плечо, побрёл в комнату.
Тут же, не прошло и минуты, как появилась соседка:
— А ведь он с кем-то там постоянно болтает, — явно слыша наш небольшой разговор, интересовалась она. — Не знаешь, сосед?
— О нет. Представления не имею, — а ведь я действительно, на тот момент даже не догадывался о происходящим в соседней комнате.
Дядя Вова одевался как на праздник: белая, в мелкую синюю полоску, рубашка, брюки, кожаный ремень и почти не ношеные ботинки.
— У меня, как я и говорил, сюрприз для тебя, Толик, — обувшись он стоял возле двери. — Только ты не должен пугаться, хорошо?
— «Да», — стуком ответил Толик.
— Я обещаю, тебе будет интересно, — он вышел и закрыл за собой дверь на два оборота ключа, что делал очень редко. Да и что у него было брать.
Он вернулся нескоро, но, с полной сумкой подарков.
— Принимай гостинцы, — сидя на стуле за столом, басом произнёс дядя Вова. — Вот это всё тебе, — и принялся доставать карандаши, фломастеры, тут была даже акварель и альбом для рисования. Много белой бумаги, ластики и, конечно же, маленькая модель корабля.
Всё это тут же закружилось по комнате, разного цвета фломастеры летели в одну, карандаши в другую сторону. Акварельные краски зависли над головой дядя Вовы, а кораблик, будто бережными руками, был поставлен на подоконник и оставался в покое до конца этого «цветного» хоровода.
Всё успокоилось через несколько мнут. Только несколько карандашей всё ещё висели в воздухе, но медленно и плавно опускались к листу белой бумаги. Толик начал рисовать.
Да, неумелой рукой неопытного художника выводил он на листе корабль. Дядя Вова внимательно смотрел и не вмешивался. Ему сам процесс наблюдение приносил немалое удовольствие.
— Толик, скажи мне…
— «Да», — стукнул он два раза не отвлекаясь от рисования.
— Ты хочешь, чтобы у тебя были друзья? — для большей убедительности он даже склонился над тем местом, где будто сидел и рисовал мальчишка.
Карандаши упали, раскатившись по столу.
— Толик, ты чего? Ты обиделся?
— «Нет».
— Так ты хочешь или нет? — повторил он вопрос.
— «Да», — стукнуло возле шкафа.
— Тогда садись и рисуй, договорились?
— «Да».
— Но есть одно условие, мой мальчик. Ты покажешь мне и твоему другу фокусы с летающими карандашами?
— «Да», — стук раздался уже около окна. Кораблик, стоящий всё ещё на подоконнике, зашевелился.
— Играй. Играй мой хороший, я сейчас вернусь.
Я зашивался с бумагами. Множество цифр уже сидело в голове и ещё множество должно было туда попасть. Кофе не помогало, мне сильно хотелось спать. Но вдруг в дверь кто-то постучал. Я был очень удивлён этому отвлечению и мигом оказался возле двери.
На пороге стоял Дядя Вова.
— Слушай, студент, — произнёс дядя Вова, но в его голове чувствовалась неловкость, смешанная с неуверенность. — Ты не хочешь чуть удивиться?
— Что-то случилось?
— Я не знаю, как тебе объяснить, — замялся он. — Это надо показать. Пошли.
Мы зашли к нем в комнату. Полная тишина. Только карандаш подкатился к краю стола и бесшумно упал на пол. Мы подошли ближе. На листе бумаги я увидел рисунок корабля, нарисованный явно детской рукой.
— Толик, ты тут? — неожиданно для меня сказал дядя Вова.
Мы ничего не услышали.
— Погоди, он стесняется, — резко развернувшись, он направился к шкафу, дверца которого была плотно закрыта. Он аккуратно начал её открывать:
— Толик, покажи нам фокус, — дверца в руках резко дёрнулась, будто её отпустили. — Покажи. Нам очень интересно.
На моё большое удивление, карандаш, лежащий на полу, ловко подсочил и вернулся на стол. Я от удивления чуть не начал протирать глаза, мне не верилось в то, что я увидел.
— Покажи ещё…
Дядя Вова не успел произвести фразу до конца, как разом все карандаши поднялись в воздух и начали танцевать, в начале петлями, кругами, потом более выписывали более сложные фигуры. Разделялись по цветам, парили на всевозможной высоте, облетали вокруг ножек стола.
Мне пришлось присесть на стул, так был поражён увиденным. Находясь под впечатлением, дядя Вова дождался окончания импровизации с карандашами, подал мне стакан с водой. Я одним глотком осушил его и подал знак о втором стакане. Дверь шкафа скрипнула.
— Стесняется всё-таки, — нарушил тишину дядя Вова. — Ты пока иди, приди в себя.
Он мигом выпроводил меня из комнаты, но напоследок сказал:
— Ты через пятнадцать минут иди кофе на кухню попей, а я подойду, хорошо?
— Хорошо, — это всё, что я мог выдавить из себя.
Тут же появилась соседка:
— Ну что, видел?
— Что видел? — я ставил чайник на плиту.
— С кем он там разговаривает? — укутавшись в тёплый платок интересовалась соседка.
— А, — надо было соображать быстрее. — Да котёнок у него. Маленький такой. Толиком назвал.
— На старости лет потянуло дурака на нежности, — прокряхтела она и, услышав открывающуюся дверь и шаги дядя Вовы, мигом испарилась к себе.
— Ну как тебе? — с порога спросил он.
— Как у вас это получилось?
— Это не я, это Толик, — он произнёс это так, будто мне уже всё было известно, просто я не сразу понял, о ком идёт речь.
— А-а, Толик говорите?
— Не остри, школяр, — он тут же поменялся в лице, но маска недовольства моментально сошла на нет и появился прежний, с огоньком в глазах дядя Вова. — Понравилось?
— Я, честно говоря, до сих пор под впечатлением, но всё же…
— Мальчик, ему шесть лет.
— Но, извините меня, конечно, я не видел там никакого мальчика, — до меня потихоньку начала доходить суть происходящего, и я чуть не ахнул.
— Да, — и он обхватил голову двумя руками, — зря я это затеял.
— Не зря, — я улыбнулся ему, потому что поднял, — не зря, дядя Вова. Ему понравилось. Просто это очень стеснительный мальчик.
— Думаешь? — и в глазах его промелькнула надежда.
— Я знаю, что требуется сделать для него, — и в свои словах был уверен на сто процентов.
— Ты его не обидишь? — суровым голосом спросил он.
— Что вы, дядя Вова. Это же ребёнок…
Через час план действий был готов. Оставалось дело за малым — успеть к назначенному мною же времени. Благо «связи», которыми я оброс за небольшой промежуток времени, позволили быстро осуществить задуманное и, как бы это не было парадоксально, помогла даже соседка, чей вредный характер, по идее, должен только чинить препятствия. Она открыла несколько комнат, ключи от которых хранила у себя и позволила взять стулья, столько, сколько было необходимо. И это всё молча, не задавая лишних вопросов, чему я, признаюсь, сильно был удивлён.
Стулья, вместе с дядей Вовой, мы поставили полукругом, как бы создавая зрительный зал. Все они стояли «лицом» к импровизированной сцене — окну.
Предварительно поинтересовавшись у дяди Вовы возможностями Толика, приготовил несколько номеров: тазик с водой, множество самолётиков, воздушные шары, клоунский колпак.
Пробежавшись по двору, поинтересовался и, как следствие, подружился, с местной дворовой шпаной, школьного возраста и пригласил их на день рождения внука дяди Вовы. Все они прекрасно знали, и без лишних вопросов согласились поддержать и даже принести подарки.
Вечерело. На горизонте снова то показывались, то пропадали грозовые тучи. Дядя Вова постоянно выглядывал в окно, опасаясь, не испортит ли гроза намечающийся праздник. Он очень волновался и переживал.
Собрав детвору, которых пришла добрая дюжина, возле подъезда, дал им небольшой инструктаж:
— Мальчика зовут Толик, вы запомнили? — все дружно кивнули. — Он очень молчаливый и стеснительный, и может так случиться, что он не покажет вам себя, это не должно удивлять, понятно? — все снова дружно кивнули. — Кто-нибудь есть без подарка?
Двое мальчишек и одна девочка подняли руки
— Это не страшно, — я был готов к этому и раскрыл бумажный пакет с игрушками. — разберите между собой, отдадите их имениннику.
Все дружно разобрали подарки, купленные мной заранее.
— Все готовы? Поднимаемся!
Все мальчишки и девчонки, практически ровным строем, шагали по лестничным пролётам молча в ожидании обещанного мною сюрприза. Перед дверью все остановились, из комнаты доносился еле слышный голос дяди Вовы, который тоже давал Толику кое-какие инструкции:
— Они все твои друзья, Толик. Они пришли к тебе на день рождения. Правильно? — два стука послушалось в ответ. — Ты обрадуешь своих друзей?
Снова два стука, но на этот раз постучал я. В открывшейся двери предстал перед нами нарядный и радостный дядя Вова. Детвора была, откровенно говоря, удивлена, никогда они его таким не видели. Впрочем, он всегда хорошо относился к детям и никогда на них не ворчал. Мало того, многих родителей из той детворы, что собралась, он знал буквально с детства. Он не был для них чужим, но и не был так близко им знаком. Но они обрадовались, и это была искренняя, неподдельная детская эмоция.
Все вместе мы зашли в наспех украшенный зал с расставленными стульями. В центре комнаты, между столом и местами для зрителей, стоял небольшой журнальный столик, из моей комнаты. На нём красовались рулеты и большая горсть разномастных конфет, всевозможное питьё и даже чай.
Чуть угостившись скромными яствами, дети расселись по местам. Пока молча, кто-то доедал конфету и рулет, кто-то взял с собой напиток. Дядя Вова убрал журнальный столик и вышел в центр комнаты:
— Друзья. Все, кто собрался сегодня в этот замечательный праздник, — он сделал большую паузу. Дети, может быть и не поняли, но я уловил, на сколько трудно было произносить эти слова дяде Вове. — На день рождения моего замечательного внука, — дверь шкафа медленно, с громким скрипом, отворилась. — Моего внука, — произнёс он громче и уже с большей гордостью, — Толика!
Комната погрузилась в полную тишину, которая продолжалась несколько минут.
Никто не знал, чем закончится эта затянувшаяся пауза.
Дядя Вова надел клоунский нос:
— Толик, я попрошу тебя поприветствовать гостей! — как можно более смешным голосом произнёс он. Поставил таз с водой в центр комнаты и пустил туда пару бумажных корабликов.
В начале ничего не происходило. Потом, чуть качнувшись, один из кораблей начал двигаться по краю. Быстрее, потом ещё чуть быстрее. Немного погодя, второй, в противоположную сторону выписывал круги. Так вращались они навстречу друг другу. Кто-то из присутствующих гостей громко зевнул. Из таза брызнула вверх вода.
— Толик, — над водой склонился дядя Вова. — Ты играешься не сам. Ты должен понравиться гостям, которые пришли к тебе…
И мигом, в один момент оба корабля разлетелись в стороны от воды и брызги, собравшись в большую каплю, будто в невесомости, образовали предмет, сложно различимый из-за своей прозрачности, но всё же предмет. Чуть приглядевшись, зрители рассмотрели в нём лицо одной из девочек, сидящей в «зале» — рыжеволосой, с каре. Очень на неё похожий трёхмерный портрет висел над тазом с водой. Вода поднималась выше и образовала в начале неясную, но потом правдоподобную фигуру в полный рост.
— Это я, — сказала рыжеволосая зрительница. — Посмотрите, как похоже!
Все тут же одобрительно отозвались. Кто-то начал просить сделать копию себя, на что пода в воздухе реагировала моментально и трансформировалась.
Как только был «показан» последний гость, вода резко, с громким «плюх», вернулась в таз, ни капли не расплескав и он, отъехав на несколько шагов к стене, остановился там.
Настала очередь карандашей. Они по очереди взлетали вверх и кружились над головами зрителей. Выписывая невиданные пируэты, то удалялись, то приближались к окну. Наконец, видимо, Толику настолько понравилась восторженная реакция публики, он с грохотом открыл окно и, карандаши устремились туда. К каштанам и обратно, следом взлетали конфеты и тоже за окно. Выписав дугу, возвращались и попадали в руки детям. Они смеялись и вскакивали с мест. Уже спустя немного времени, не стесняясь, ходили по комнате и играли с парящими предметами.
Я же, видя, как увлёкся игрой Толик, на всякий случай подошёл к открытому окну и стоял там, во избежание несчастного случая.
Вечер прошёл превосходно, дети насмеялись и наигрались вдоволь. Никто из них никогда не видел подобного чуда. Подарки, принесённые Толику, перемешались и вернулись в руки дарящих, так он поблагодарил всех собравшихся.
Кажется, никто и не заметил, как дверь в комнату отворилась и в неё осторожно зашёл участковый. В не до конца закрытую дверь заглядывала соседка. Он пришёл, чтобы узнать, по какому поводу праздник. Естественно, поводом к его приходу и была та самая «любознательная» соседка. Она-то знала, что у старого деда никогда никаких внуков и в помине не было. Но участковый, достаточно молодой парень, знающий дядю Вову с детства, был восхищен увиденным и просто молча простоял у двери, выгнав соседку. Как только веселье начало стихать, он так же осторожно, как и пришёл до этого, удалился. Конечно, он дал нагоняй соседке и пригрозил, что по её вызовам больше приходить не будет.
В комнате снова настала тишина. Все сидели на своих местах, приятно уставшие и сильно довольные.
Кто-то из детей громко выкрикнул:
— Толик, ну покажи себя…
И опять тишина. Никто не знал и не догадывался, чем может это закончится.
Несколько карандашей собранных вместе зависли над подоконником. На фоне темнеющего с улицы окна, начал едва-едва появляться силуэт. В нём сложно было что-то угадать. Тёмный контур, будто из плотного воздуха, сгущался и становился темнее. Все замерли: в окне стоял силуэт мальчика, держащего в одной руке охапку карандашей. Невозможно было разглядеть даже черты лица, как ни вглядывался я, как ни напрягал зрение, было бесполезно.
Мальчик, точнее его призрачный силуэт, повернулся ко всем спиной и шагнул в окно — застучали карандаши по асфальту.
Даже не зная, что и думать я замер. Дядя Вова вскочил и мигом бросился из комнаты вниз, в разлетевшимся графитовым палочкам.
Собрав всех и спустив детей вниз, встретил на лестнице поднимающегося с охапкой карандашей старика, на его лице был написал ужас. Разведя детей по домам к их подъездам, я побоялся зайти к нему и отправился в свою комнату. Впереди меня ждала ночь с повторяющимся во сне кошмаром и ранний подъем от грохота в соседней комнате.
Дядя Вова снова запил. Так продолжалось несколько дней. Он бормотал что-то у себя в комнате, но в ответ я не слышал ни стука, ни шума, как ни напрягал свой слух. Через три дня ко мне приехал работодатель и перевёз меня на новую квартиру, с улучшенными условиями.
Несколько раз я приезжал потом и пытался стучать в двери дяди Вовы, но мне не открыли, в комнате была тишина. Соседка к тому моменту уже покинула свои апартаменты и спешно переехала по новому адресу.
Ещё через неделю, я узнал, что дядя Вова умер, что повергло меня в шок. Двери его комнаты были опечатаны, но, набравшись решительности, сорвал бумажку с печатью и открыл дверь.
За ней было то, что меня поразило, из прежней обстановки, на месте была только аккуратно заправленная кровать и стакан воды, стоящий рядом с ней. Всё же остальное находилось в плачевном состоянии: шкаф, у входа, опрокинут, дверцы его вывернуты и одна вообще, валялась далеко от него. Разломанный стол, поломанные карандаши и частично сорванные обои. Разбитое стекло в открывшемся окне и пустая бутылка водки.
Зайдя в комнату, я увидел старый, потрёпанный временем чемодан, вывалившийся из разбитого шкафа. Из него торчал, как мне показалось, лист бумаги и я потянул за него. Это была фотография. Старое, чёрно-белое фото, на котором, мужчина с ребёнком на руках на морском берегу. В руках у ребёнка кораблик. Перевернув фото, я увидел от времени выцветшую надпись: «Геленджик. Толик (6 лет) с папой».
Оторвав голову от фотографии, только сейчас, с дверей этого было незаметно, увидел, что все стены в комнате были разрисованы детской рукой, и буквально не было ни одного свободного сантиметра от кораблей, огромного количества кораблей — плывущих в сторону окна.
