я жизни
Шамиль ХАЗИАХМЕТОВ
УХОД
«Если бы мы твердо знали, что наша любовь продолжается за границами Мира Земной Жизни, пространства и времени, что мы обязательно встретимся с близкими, любимыми людьми после расставания в этой жизни, – какое чудесное чувство свободы окрыляло бы все человечество!»
Роберт Монро, “Окончательное путешествие”.
Он жил на маленькой зеленой улице, в пригороде. Соседи знали друг друга по имени, но почему-то любили давать прозвища. В ходу были такие клички, как Хромой, Рыжий, Мент, Горелый и другие. Нашего героя звали за глаза Землемером. До пенсии он работал в городе в какой-то землеустроительной конторе. Соседи уважали его. Землемер был интеллигентным человеком. Никто и никогда не видел его в нечищеных ботинках, неопрятной одежде, невыглаженных брюках.
Еще Землемер любил длинные прогулки. Он мог часами гулять в уютном поселковом парке, любоваться березками и липами на главной аллее.
В последние годы Землемер часто ощущал тревогу. Она шла из глубины его существа, подкатываясь старыми, смутными воспоминаниями, мыслями и чувствами. Тревога собиралась в левой половине груди в тоскливый живой комочек и часто напоминала о себе.
Прежде чем выйти из дому, Землемер придирчиво оглядывал себя в зеркале и клал в нагрудный карман визитную карточку с именем, домашним телефоном и адресом. Затем принимал солидный, доброжелательный вид, расправлял плечи и выходил на улицу.
***
Он подошел к окошку и попросил билет в Феодосию.
– В Феодосию? – удивилась девушка. – А туда самолеты не летают.
– Не летают? – удивился Землемер. – Но я летал туда, еще в молодости, прямым рейсом.
– Этого не могло быть, – возразила девушка. – Туда никогда не летали самолеты. Там нет аэропорта. Возможно, вы летали во сне?
– Наверно, – улыбнулся мужчина шутке кассира, но вид у него был растерянный.
– Вы можете взять билет до Симферополя, – подсказала девушка. – А оттуда доберетесь автобусом.
– Пожалуй, я так и сделаю, – Землемер полез в карман за деньгами.
***
Скромный домик под шиферной крышей стоял у подножья окутанной синей дымкой горы. Высокое крыльцо было опутано виноградными лозами и походило на зеленый лаз в пещеру. Воздух был так насыщен кислородом, что Землемеру захотелось прилечь на траву и уснуть.
С крыльца сошла женщина в простеньком коротком платье и улыбнулась гостю.
– Это ты? – спросила она. – Неужели это ты?
Землемер изумился ее спокойствию.
– Я думал – ты упадешь в обморок.
Она засмеялась и протянула руку:
– Я даже в молодости не падала в обмороки. Не княжеских, видно, кровей. Но все же, как ты сумел найти меня?
Лицо ее было увядшее, почти старое. Лишь по-прежнему горели глаза, умные и лукавые.
– Каким тебя ветром занесло, старый Вертер?
Он засмеялся.
– Ветер все тот же, ностальгический, моя юная Лотта из Веймара. Ты все еще помнишь нашу игру?
– Помню-помню, – сказала она ворчливо. – Ну, чего встал? Проходи, раз приехал.
Она первой взошла на крыльцо и обернулась. Землемер рассмотрел ее снизу и увидел, что его подруга из молодости все так же стройна и худа, несмотря на возраст, только чуть заметно сутулились плечи.
После чая они сидели на веранде и смотрели на темнеющую перед закатом гору.
– Похоронила мужа, – буднично сообщила она. – Дочь уехала в Киев, вышла замуж. Иногда навещают. А ты?
Он пожал плечами:
– Обе мои жены, бывшая и настоящая, живы, здоровы. Сын и две дочери разъехались. Пробуют крылья. Пишут.
– А ты... как ты сам?
Она внимательно смотрела на старого возлюбленного.
– Я много работал... Устал... Собрал все свои денежки и решил объездить старых друзей, милые уголки, где мне было хорошо.
– Прощаешься, значит?
– Прощаюсь, Лотта.
Она нахмурилась.
– Собрался в путь?
– Да. Уже пора, – он посмотрел на ласковое, начинающее темнеть море. – Думаю, это мое последнее лето.
– Ну уж... – голос ее дрогнул.
– Я уверен, – спокойно сказал он. – Билет в кармане. На тот самый поезд, на который не опаздывают.
– Ты любил жизнь, – вспомнила она. – Может, торопишься?
– Я не против задержаться еще на пару лет, – сказал он. – Но... сердце сильно изношено.
– Ты его не берег, – сказала она с осуждением.
– И не жалею, – ответил он.
– Скупым ты не был, – она спрятала глаза. – Транжира несчастный.
Теперь засмеялись оба.
***
Солнце погрузилось в море, краски его еще долго умирали в небе. Потом стало темно, и стал слышен шум набегавших волн. Казалось, они подступали к самому крыльцу.
– Ты часто упоминаешь своих жен, – тихо сказала она. – Ты что, живешь с обеими?
– Мысленно, – ответил он. – А в физическом плане живу с младшей.
– Чего тебе не жилось с первой?
– Мы были неопытны, плохо знали жизнь. Еще нас доконал быт, мы устали. Нам надо было разъехаться на какое-то время, освежить чувства. Но рядом не оказалось умных людей, которых мы могли послушаться.
– Почему мы не вместе?
– Опять же, незнание жизни. Я не понял, что нашел свою половину. И тебе это не пришло в голову. Мы оба транжиры.
– Ты не теряешь времени даром, – вздохнула она. – Обо всем передумал, все подытожил. А я все в суете: дом, сад, мысли о дочери.
– Просто не пришло твое время, – подсказал он.
– А твое пришло?
– Давно. Уже хлопает на прощанье дверью.
– Фантазер, – улыбнулась она. – Был и остался. Я не удивлюсь, если ты снова нагрянешь ко мне лет через 10.
– В фетровой шляпе и с палочкой.
– Вот умора будет, – сказала она, давясь от смеха. – Мой Вертер бежит ко мне, прихрамывая и постукивая палочкой. Кстати, ты все так же переводишь с немецкого?
– Нет, – он покачал головой. – Я позабыл язык. Это случилось после того как мы навсегда расстались. Я помню три выражения: гутен абенд; зитсен ойх; их либе зих, Шарлот...
– Ладно, хоть последнее не позабыл, – глаза ее живо и весело оглядывали гостя. – Ты, как и тогда, молод, шутишь. Я не верю в твои мрачные предчувствия.
– И не верь, – легко согласился он. – Зачем тебе грузиться моими заботами?
– А я понемногу читаю. Современную немецкую литературу просто не понимаю, как, впрочем, и московскую. Перечитываю все тех же старых Гете, Гейне, Лессинга.
– Молодец! – одобрил он. – Ты всегда сохраняла верность родителям, подругам, идеям, комсомолу, малой родине... И, наверное, мужу?
– Я ему была верна до последнего дня, – твердо сказала она. – Хотя он не всегда этого заслуживал.
***
Уже поздно вечером они слушали, как внизу тихо ворчит море. Между порывами слабого ветра было слышно, как накатывают волны и шуршит галька.
– Пора спать, – сказала она. – Я ранняя пташка, в шесть уже на ногах, встаю вместе с солнцем.
Он молчал.
– Может, тебе постелить на веранде? – спросила она. – Будешь всю ночь слушать море.
Он снова промолчал.
Женщина придвинула стул и села напротив.
– Ну, чего молчишь, чего надулся, мой старенький Вертер? Мы не будем вместе никогда, слышишь, ни-ког-да. И этой ночью тоже. Не потому, что я сохраняю верность покойному мужу. Нет… Я просто не хочу, чтобы ты видел мое вялое, усталое тело. Ты помнишь, какая я была: молодая, стройная, сильная, на меня оглядывались и стар и млад. Я помню, как ты на меня смотрел. Так смотрят на богиню.
Она закусила губу.
– Я хочу, – сказала она почти торжественно. – Я хочу, чтобы ты до последнего часа помнил меня той, которую видел в молодости. И вообще, зачем ты приехал ко мне? Зачем?..
Она заплакала.
Он сел рядом и обнял ее за плечи.
– Прости, – сказал он. – Но я помню другое: твои глаза, твои слова, твою душу, наконец. Я приехал за этим. Ты для меня все такая же красивая, желанная...
– Ну уж, желанная, – смутилась она. – А за добрые слова спасибо. Я как увидела тебя сегодня, так чуть не заревела: да разве это тот самый парубок, которого я любила? Сейчас вот привыкла и лет твоих не замечаю. Ты все такой же умный и милый...
Он прижался щекой к ее плечу, и они надолго затихли.
– Тогда море ворчало так же, как сейчас, – сказал он шепотом.
– Да не ворчало оно вовсе... – тоже шепотом возразила женщина. – Море распевало нам песни про любовь, всю ночь. Боже мой, мы до утра не смыкали глаз! Я все-все помню, и твои слова, и твои руки – будто вчера было. Ты читал мне на немецком “Лорелею”, и голос твой прерывался от волнения. Наверное, ты уже не помнишь...
– Помню, – сказал он. – Прочитав стихи, я всегда добавлял: их либе зих, Шарлот, очень-очень...
Они засмеялись.
В кустах завозилась и крикнула спросонок невидимая птица.
– Два ночи, – сказала она и неохотно встала. – Ты не обижаешься, что я оставляю тебя здесь, на веранде?
– Нет, – он наклонил голову. – Так будет лучше.
Подумав, он усмехнулся и добавил:
– Ты всегда была умнее меня. Но почему мы не вместе?
Не включая света, она разобрала постель, подошла к нему и поцеловала в губы:
– Ты все такой же сладкий.
Она ушла в комнаты.
Он накрылся одеялом, вслушался в ночной шум моря. Ему показалось, что волны приняли его тяжелое тело и ласково понесли в прохладную, темную глубь.
***
Несколько дней они бродили по окрестностям приморского городка, съездили в Судак, посетили могилу Максимилиана Волошина, музей Айвазовского.
– Все наши родные уголки обошли, – женщина выглядела довольной.
– Единственное местечко, где мы не побывали, так это пляж в Коктебеле.
– А вот туда не надо, – она погрозила пальцем. – Мое старое, морщинистое тело ты не увидишь. Ни-ког-да!
...Она проводила его в аэропорт. Они оба улыбались и выглядели помолодевшими.
– За эти дни мы сбросили лет по десять, – сказала она. – Спасибо, что вспомнил и навестил.
Женщина достала из сумочки красивый, вишневого цвета камушек.
– Ты подобрал его на пляже и подарил мне, – она погладила камушек. – Возвращаю подарок. Я часто держала его в руках, пусть он вернет тебе мое тепло.
– Иди, – подтолкнула она его к окну, где шла регистрация. – А то я совсем расклеюсь. Писем не пиши – мне тяжело будет их читать. Ладно? Посылай изредка открытки, чтоб я знала, что ты живой. Ферштейн?
Она хотела засмеяться, но вышла нескладная гримаска. Женщина на миг прильнула к отъезжающему гостю, быстро поцеловала в губы и лоб и стремительно ушла в зал, где растворилась в толпе.
***
Он вернулся домой и по привычке занялся домашними делами, машиной, даже сделал небольшой ремонт на кухне.
С женой он был внимателен и предупредителен.
– Тебе надо отдохнуть, – сказал он как-то ей. – Ты много работаешь и совсем не жалеешь себя. Так не годится.
Он уговорил жену поехать в загородный санаторий, пообещав навещать ее каждую неделю.
Потом написал большие письма детям, где настойчиво внушал им, что у него все хорошо и не надо беспокоиться о нем.
Еще он вспомнил свое последнее путешествие. Теперь оно не казалось ему грустным.
Лотта как-то сказала ему: «Зря мы тогда играли в ту игру – «Страдания юного Вертера». Позже я узнала, что мысли могут опасно материализоваться. Ведь ты страдаешь до сих пор? Я всегда печалилась о тебе. Ведь я права?».
– Мы многого не знали, – согласился он.
...В тот день стояла прекрасная погода. Неяркий солнечный свет высвечивал начинающие желтеть листья в поселковом парке, воздух был прозрачен и чист. Людей на улицах не было видно – многие копошились в садах, убирали урожай в поле, собирали грибы в лесах.
Нежданная, кажущаяся веселой и беззаботной осень стучалась в двери. Но в глазах ее стояла легкая грусть.
Он поглядел в окно, ему показалось, что кто-то ласково окликнул: “Землеме-е-ер” – и поманил на улицу. Он улыбнулся и быстро собрался. Настроение у него было бодрое. Как всегда, он не забыл вложить в нагрудный карман визитку. На обратной ее стороне он дописал имя жены и телефон санатория.
Он успел дойти до парка и сделать несколько шагов по березовой аллее. Острая боль пронзила его тело. Он выставил вперед руки, чтобы при падении не повредить лицо.
...Он увидел себя сверху. Немолодой человек, хорошо одетый, чисто выбритый и в свежей белой рубашке, лежал на усыпанной золотыми листьями аллее так, будто собрался отдохнуть. Выражение лица мужчины было спокойным и умиротворенным, будто он уходил в глубокий, желанный сон.
Он еще парил некоторое время над собственным телом, наблюдая, как вокруг собираются встревоженные люди, лезут в карманы и разглядывают визитку.
Скоро он почувствовал, что эти люди, поселок и собственное тело волнуют его все меньше и меньше.
Неведомая сила увлекала его в неведомые дали. Он покорился, весь отдавшись ей, и взмыл вверх. Он увидел под собой коричневые горы и желтые степи своей родины, затем сдвинулся на миг и увидел синее море с плавающим в нем зеленым листком полуострова. Затем под ним распростерся темный океан, в который погружались громады материков.
Он безропотно и беспечально подчинился могучей силе, слился с ней и унесся ввысь и вглубь, быстро забывая прошлое, себя и крохотную планету, что в последний раз мигнула ему в ночи голубым огоньком.
Переделкино, 2 июня 2001 г.