Однажды писательница Фаина Гримбрег спросила меня: «Как вы думаете, куда поехали Чук и Гек в рассказе Гайдара?». «К отцу в геологическую экспедицию» — был мой ответ. На что Фаина Ионтелевна покачала головой и процитировала начало рассказа:
Жил человек в лесу возле Синих гор. Он много работал, а работы не убавлялось, и ему нельзя было уехать домой в отпуск.
По ее мнению, всё не так просто, и у рассказа Гайдара, написанного в 1938 году, есть своя подоплёка.
Куда ехали Чук и Гек со своей мамой?
Приблизительную географию можно определить по тексту.
1)
— Да, да, – быстро подхватил Чук, – раз он зовет, так мы сядем и поедем.
— Ты глупый, – сказала мать. – Туда ехать тысячу и еще тысячу километров поездом. А потом в санях лошадьми через тайгу.
2)
Гори, огонь! Труби, гудок!
Крутись, колеса, на Восток!
Четвертый.
Тогда закончим разговор,
Когда домчим до Синих гор.
3)
Тогда мать на отца рассердилась и, оставив детей караулить вещи, пошла к ямщикам узнавать, какие за ними отец прислал сани, потому что до того места, где он жил, оставалось ехать еще километров сто тайгою.
Чтобы добраться до Синих гор, нужно проехать 2000 километров по железной дороге на восток плюс 100 километров — тайгою на санях.
Возле Синих гор
Синими горами называли и называют сейчас горный массив в Свердловской области к западу от Нижнего Тагила. Расстояние по железной дороге от Москвы до Нижнего Тагила примерно 1800 километров, до Свердловска ~ 1900.
Карту железных дорог 1930-х годов мне найти не удалось, но по карте 1943 года (по моим сведениям, участок жд, который я рассматриваю, не изменился), можно прикинуть станции.
Если ориентироваться на хребет Синих гор, то герои гайдаровского рассказа могли выйти на станции Кушва и далее по ветке вплоть до Нижнего Тагила.
Есть Синяя гора в 4 километрах от поселка Баранчинский, а также хребет Синие горы к западу от Нижнего Тагила (рядом с поселком Синегорский, который до 1963 года был поселком лесорубов и назывался Межевая Утка).
С одной из этих станций могли отправиться герои вглубь тайги. Им нужно было проехать 100 километров на санях (Гайдар, скорее всего, округлил расстояния до сотен и тысяч в сказовом стиле). В любом случае ясно, что геолог Серёгин находится где-то на Урале.
В рассказе упоминается ущелье Алкараш, куда уехал с базы геолог с группой. Скорее всего, это не реальный топоним, а выдумка Гайдара. Если у вас есть другие версии, поделитесь. У меня только одна — ущелье Алкараш (татарск.: «ал» — алый, «караш» — взгляд, взор) писатель выдумал по аналогии с местными топонимами (Шарташ, Качкынар и т. д.). Это нужно было, чтобы придать рассказу черты новогодней волшебной сказки (в тексте есть немало ее элементов). Можно подумать, что и Синие горы автор взял без привязки к месту, но, судя по его географической точности в других произведениях («Судьба барабанщика», «Тайна горы») он больше любил ясность в координатах, когда это уместно.
Какие геологические изыскания велись на Урале в 1920-1930-х годах?
На основании постановления Уралоблисполкома в январе 1924 года была образована горно-разведочная контора по добыче, обработке и сбыту нерудных и неметаллических ископаемых. В 1931 году геолог Н. А. Каржавин открыл в Свердловской области крупнейшее месторождение бокситов («Красная шапочка»). С 1936 года на Урале началась разведка и добыча вольфрама, висмута, изумруда, шеелита и других редких металлов. В 1930-х годах там находили всё новые и новые месторождения.
По данным Уральской исторической энциклопедии, «горы Высокая, Благодать, Лебяжья, Голая, Синяя, Качканар, Магнитная и др. представляли огромные залежи магнитных железняков, содержащих до 67-70% железа». В планы геолого-разведочных работ на пятилетку 1926/27 — 1930/31 гг. входило исследование горы Высокой (восточный склон Среднего Урала), горы Благодати (восточный склон, в черте города Кушва), составление геологических карт и мн. др.
А какие геологические работы мог проводить прототип Серёгина (отец Чука и Гека)? Очень сложно сказать, он мог заниматься розысками как магнитных железняков, так и нефтяных месторождений.
Свердловская область известна обилием полезных ископаемых, как и весь Урал. По обе стороны Уральских гор добывали каменный уголь. В тексте Гайдара есть упоминание, что «проносились навстречу поезда, груженные рудой, углем и громадными, толщиной в полвагона, бревнами».
Но куда мог отправиться Серёгин на целый год?
Потому что хотя Москва и самый замечательный город, но когда папа вот уже целый год как не был дома, то и в Москве может стать скучно.
Не кажется ли вам странным, что он уже год находится в экспедиции, и ему нельзя уехать в отпуск, чтобы повидать родных? И у каких начальников он спрашивает разрешение для гостей?
Наконец, когда наступила зима, он совсем заскучал, попросил разрешения у начальников и послал своей жене письмо, чтобы она приезжала вместе с ребятишками к нему в гости.
Быть может, он как геолог Р. С. Ильин находится в положении подневольного работника? Ильин с 1929-го отбывал ссылку за участие в японо-эсеровской шпионско-диверсионной террористической организации. Но по ходатайству выдающегося профессора В. И. Вернадского спустя три года смог получить должность старшего геолога треста «ЗапСибгеоразведка». Ильин изучал нефтепроявления и определил, что в районе Западно-Сибирской равнины есть запасы нефти. Его расстреляли уже по новому сфабрикованному делу в 1937 году. Интересно, что в 1930-х годах, будучи репрессированным геологом, он называл свои изыскания «научными командировками».
Или другой пример. В 1927 году профессор Московской горной академии И. Н. Стрижов первым предложил провести исследования восточного склона Урала на предмет нефтеносности. Спустя два года его арестовали как «основного вредителя в нефтяной промышленности» (через 5 лет Иван Губкин выступил с тем же предложением, его поддержали). Следствие велось 2 года, в 1931 году Стрижов был осужден на десять лет исправительно-трудовых лагерей. Заключение в лагере заменили «прикреплением» к Ухтпечлагу. Там Стрижов профессионально занимался геологией в качестве вольнонаемного, а последние два года срока работал главным геологом в одной из экспедиций ГУЛАГа в Красноярском крае.
Немало геологов участвовало в экспедициях, будучи репрессированными, притесненными в правах.
Об этом, как и о повальных репрессиях геологов, Аркадий Гайдар не мог не знать. В 1937 году состоялась 17 сессия Международного геологического конгресса в СССР. По месторождениям Урала были организованы экскурсии для иностранных делегаций. Об этом писали во всех газетах. А после конгресса начались массовые аресты.
В 1937 г. для этой цели на Успенской горе восстановлен шурф, пройденный четырьмя годами раньше для выяснения условий нахождения этого минерала [крокоита]. Подготовленная к приему гостей выработка, по словам очевидцев, представляла собой своеобразную подземную комнату, потолок и стены которой были покрыты ярко сверкающими в свете ламп кристаллами. Иностранные делегации как большую ценность увозили отсюда штуфы с крокоитом и сопутствующими хроматами. Предполагалось оставить шурф как минералогический заповедник, но березовские геологи, от которых зависело исполнение замысла, были репрессированы; шурф оказался без присмотра, обветшал и обвалился.
Источник
Под репрессии 1937-1938 годов попали сотни геологов. Вот лишь несколько имен из книги «Репрессированные геологи : Биогр. материалы (М. 1995)», в книге их 600-700 (не помню точно):
Ленинградский геолог В. И. Станкевич в 1920-1930-е годы возглавлял геологическую службу в Нижнетагильском железорудном тресте. Он исследовал «запасы по Западно-Ревдинскому участку горы Высокой, на основании бурения скважин номер 66, 67, 68, 69, 70». Но в 1937 году Станкевич был арестован за участие «в контрреволюционной троцкистско-зиновьевской организации, осуществившей 1.12.34 года злодейское убийство товарища Кирова С. М.». Его расстреляли в 1937 году в Свердловске.
Многие геологи, избежавшие расстрела и исправительно-трудовых лагерей, продолжили свою работу, но уже на геологических объектах ГУЛАГа. Вполне может быть, что и в своем рассказе Гайдар рисует именно таких персонажей.
В декабре 1940 года Гайдар написал в дневнике:
Прошлый год в это время, после поездки в Рязань, я взялся за работу на «Тимуром». Позапрошлый год в декабре, кажется, писал «Чук и Гек». Время для меня было крутое.
Действительно, для Гайдара (и не только для него) время было сложное. В 1938 году он написал «Чука и Гека» и «Судьбу барабанщика». «Пионерская правда» опубликовала начало «Судьбы барабанщика» в ноябре 1938 года, но продолжение не напечатали. Журнал «Пионер» и Детиздат приостановили публикации и издание отдельной книги. Видимо, что-то напугало редакторов и издателей.
Быть может, то, что Гайдар в «Судьбе барабанщика» говорит об исправительно-трудовых лагерях, о которых не принято было писать? Из текста можно легко выудить точные координаты места, где отбывал свой срок отец Сережи Щербачова (герой повести «Судьба барабанщика»).
1) Отец прислал сыну открытку «откуда-то с дальнего Севера, из города Сороки».
2)
В ней он писал, что его как сапера перевели на канал. И там их бригада взрывает землю, камни и скалы.
3)
А вот он и север! Кольский полуостров. Белое море. Угрюмое море, холодное, ледяное. Где-то тут, на канале, работает мой отец. Последний раз он писал откуда-то из Сороки.
4)
Сорока… Сорока! Вот она и Сорока. Вообще-то отец писал помалу и редко. Но последний раз он прислал длинное письмо, из которого я, по правде сказать, мало что понял. И если бы я не знал, что отец мой работает в лагерях, где вином не торгуют, то я бы подумал, что писал он письмо немного выпивши.
Несложно догадаться, что человек отбывал срок в Сороклаге (Сороко-Обозерский ИТЛ) и работал на строительстве ж/д ветки Обозерская – Беломорск (Сорокская). Ее строили с 1938 по 1942 годы (с перерывами) силами заключенных. В 1995 году там был установлен памятник «Жертвам политических репрессий».
Другой момент — в своей повести Гайдар не клеймит Щербачова, а наоборот, оправдывает его.
— Да! Я был виноват! Я оступился. Но я взрывал землю, я много думал и крепко работал. И вот меня выпустили…
— И теперь ты…
— И теперь я совсем свободен.
— И тебя выпустили так задолго раньше срока? — бормочу я.
— Я взрывал землю, — настойчиво повторяет отец. — Верно! Я старый командир, сапер. Я был на германской с четырнадцатого и на гражданской с восемнадцатого. Верно! Ну, так за эти два года я забурил, заложил и взорвал земли больше, чем за все те восемь. (Вот, я вижу, он опять улыбается, шире, шире. Сейчас, конечно, дотронется рукой до подбородка. Есть!) — И доканчивает: — Но и она мне, земля, кое-что вдолбила в голову крепко!
Другая очень важная деталь — по первоначальному замыслу «Судьбы барабанщика» отца главного героя арестовали по доносу. Но Гайдар впоследствии изменил причину ареста, в итоге Щербачова посадили на пять лет за растрату.
И все же первоначальный замысел не полностью ушел из повести. Прочитайте текст, в котором Сережа Щербачов сравнивает свою судьбу с судьбой французского барабанщика, которого несправедливо обвинили в измене.
Ярость и негодование охватили меня при чтении этих строк [книги о барабанщике], и слезы затуманили мне глаза. Это я… то есть это он, смелый, хороший мальчик, который крепко любил свою родину, опозоренный, одинокий, всеми покинутый, с опасностью для жизни подавал тревожные сигналы.
Вполне возможно, что Гайдар проводит параллели и со своей судьбой. В 1930-е годы на него писали доносы, а в 1937 году его бывшая жена (Лия Соломянская, мать Тимура) была арестована, ее новый муж расстрелян. Только в 1939 году Гайдар смог выхлопотать для Лии освобождение, когда он сам вышел из опалы.
Исследователь творчества и жизни Гайдара Борис Камов писал, что с 1935 года писателя травили. В журнале «Детская литература» публиковалась критика на его «Военную тайну». Гайдара обвинили в «идейных шатаниях». Нарком просвещения Н. К. Крупская запретила публикацию «Голубой чашки», а в конце 1938 года вышел циркуляр — все книги Гайдара собрать по школам и библиотекам, вывезти и сжечь (по сведениям Б. Камова). Писатель ожидал ареста.
Однако у него, видимо, были свои заступники. В первых январских номерах «Пионерской правды» в 1939 года вышел рассказ «Чук и Гек», а в феврале 1939 года имя Аркадия Гайдара оказалось в списке Указа Президиума Верховного Совета СССР о награждении «за выдающиеся успехи и достижения в развитии советской художественной литературы».
В июле 1939 года отдельной книгой в Детиздате двадцатипятитысячным тиражом вышла «Судьба барабанщика», а в 1940 году — «Тимур и его команда».
29 марта 1939 года Гайдар написал в дневнике:
«Проклятая “Судьба барабанщика” крепко по мне ударила».
Аркадий Гайдар никогда не говорил в дневниках и письмах о политической ситуации в СССР или о репрессиях, не давал оценок, боялся как и многие другие. Он был предельно осторожен и хитер, при этом невероятно талантлив. Видимо, Гайдар как и многие писатели времен сталинского террора прятал между строк то, о чем хотел сказать, и «подавал тревожные сигналы».
Автор поста Татьяна Стефаненко