Сразу хочу сказать: сейчас, давно став взрослой, я понимаю, что к чужим собакам лезть нельзя. И вообще нельзя давать это делать детям. Особенно маленьким. Ведь закончится это может весьма плачевно. И для собаки, и для малыша. Но речь пойдет о времени, когда мне еще не исполнилось и 4х лет. Естественно, тогда я ничего понимать не могла. А мама, выросшая с детства среди собак (Север, военный городок. Частные дома - лайки были у всех поголовно), по молодости просто считала общение ребенка и собаки за забором вещью обычной. Мы не хотели зла ни Мурзику, ни его хозяину, и я очень рада в итоге, что никто не пострадал.
Мурзик стал для меня первой собакой. И, на мой тогдашний взгляд, мне с ним просто сказочно повезло. Он был очень красивым: белый, с длинной, густой вьющейся шерстью, с розовым носом в редких коричневых «крапинках» (именно из-за этого носа он и получил от меня свою странную кошачью кличку), и с очень умными карими глазами.
Так как на открытке, которую я бережно хранила под подушкой, почти такая же собака была названа болонкой, то я искренне была уверена, что и Мурзик - болонка. А что ту собаку мальчик держал на руках, а на Мурзике я бы вполне могла кататься верхом, меня почему-то не смущало. Впрочем, я вообще не уверена, что в 2-4 года достаточно хорошо соотносила размеры. К тому же, мог ведь на открытке быть изображён щенок, не так ли?
А, может, дело было еще и в том, что Мурзика я никогда не видела целиком, всего. Так уж вышло. Потому что жила моя собака «по ту сторону». Реально, по ту. По ту сторону очень высокого забора. Что никак не мешало мне считать его своим. Даже тени сомнения в том, кому принадлежит этот пес, лично у меня никогда не было. Просто мир - очень странное место. Улитки вот живут в ракушках. А моя собака - за забором. Все просто.
У забора стояла лавочка. И у самого ее края в досках была дыра. Не большая. Мурзик в нее мог просунуть только розовый нос - что бы меня обнюхать. Или не менее розовый язык - что бы облизать. Иногда появлялся и карий глаз - он же тоже хотел на меня посмотреть. Зато моя рука в эту дыру пролезала без всяких трудов. Так что я могла гладить Мурзика и кормить. А как же? Раз он мой - кормить надо обязательно! Правда, ходили мы к Мурзику раз в неделю, по выходным. Зато без пропусков.
Сначала, правда, я в этих визитах почти и не участвовала - мирно спала в коляске. Маме нравилась тихая улочка, совершенно деревенская, хоть и в 10 минутах ходьбы от центра города. Тут цвела сирень... а потом жасмин... а потом пионы... а потом - липы. В общем, все время что-то цвело. Было спокойно, не было машин. А по дороге ходили куры и козы. Ну и я сделал свои первые шаги именно тут. И в какой-то момент подошла, держась за край лавочки, к дыре в заборе. И тронула любопытный розовый нос...
Про себя я называла это место «Улица Сказок» за резные наличники, за то, что в окнах были видны узорные салфетки, петухи-кувшины и старинные куклы-пупсы, за кованные флюгера над крышами, за «короны» из жести над водосточными трубами. И просто - потому, что это место было _не таким_. Не город. Иное.
Верней, когда я только начала ходить, я, конечно, никак ничего не называла - мне и года не было. Но время шло. И к моим 3 годам появилось имя и у улицы, и у собаки. И сложился определенный ритуал визитов. Мурзик послушно съедал угощение, а потом пытался съесть и открытку, которую я неизменно ему показывала: «Смотри, это ты!». А потом просто жмурился, пока я гладила его нос и уши. Тихо звенела цепь. Да, моя собака жила не просто за забором, но и на цепи. Это было грустно, но я ничего не могла изменить: расстегнуть ошейник одной рукой никак не выходило. На прощание мы «шептались»: сперва я нашептывала в дырку свои секреты, а Мурз внимательно слушал, глядя своим умным глазом. Потом я подставляла ухо, что бы и он мог рассказать о себе. И он в это ухо смешно и щекотно сопел, и пытался меня вылизать, считая, что я недостаточно хорошо умываюсь. Уходить мне всякий раз не хотелось... но приходилось. А Мурзик оставался за забором и на цепи. Если шел дождь, я всегда очень боялась, что он заболеет. Хотя мама и говорила, что у Мурза хорошая будка. Наверняка! Просто целый дом. Но откуда ей было знать? Она же не заглядывала в дыру, а я будки не видела. Только заросли крапивы.
А за неделю до того, как мне исполнилось 4 года, собаку у меня отняли... И, сказать честно, я до сих пор очень жалею, что так получилось. Хотя в тот момент мне казалось, что все складывается как нельзя лучше! Не знаю уж, что за людьми были настоящие хозяева Мурзика, и почему за почти 4 года ни мы их никогда не видели, ни они нас. Может, уезжали они куда-то по выходным? А вот в тот день - не уехали. Я, как обычно, смеялась и болтала с псом, то и дело просовывая в дырку пальцы, что бы его погладить (вся ладонь почему-то пролезала уже с трудом... и я была свято уверена, что это колдовство: дырка становится меньше), когда распахнулась калитка. Держа в обоих руках ведра, шагнул из нее какой-то мужик в майке. Я поднялась с лавочки, мечтая хоть одним глазом заглянуть внутрь двора, увидеть Мурзика...
...И Мурзику пришла в голову та же самая мысль: успеть увидеть меня. Мимо мужика метнулась белая молния, натягивая до предела цепь. Я рванулась на встречу. Тяжелая лапа придавила мое плечо (пёс, видимо, все же понимал, что перед ним детеныш, и если положить на это существо обе лапы – оно просто упадет), и розовый язык разом «умыл» мне всю физиономию.
…И не было никого в мире счастливей меня, когда, шатаясь от тяжести, я обнимала СВОЮ собаку, утыкаясь носом у белую шерсть…
…И не было в мире никого несчастней хозяина Мурзика, знавшего своего цепного пса, как исключительно злобное существо, готовое разорвать любого чужого человека…
Мысленно, видимо, он уже видел себя в тюрьме, а меня - с вырванным горлом. Он даже сказать ничего не мог: уронил ведра, и стоял, прижав к белым, как штукатурка дома, щекам дрожащие ладони.
Потом было много крика и много лая... нас с Мурзом растащили друг от друга. Мама поклялась никогда меня больше не приводить. И клятву сдержала.
Естественно, я бегала потом на ту улицу сама. Да, в четыре года я это уже могла. И сидела на той лавочке, и глотала слезы: дыра оказалась прочно забита фанерой. Но дело даже не в том... никто за ней не сопел и не вздыхал, с шумом выдыхая воздух. Мурза не было... И я очень боялась, что с ним сделали что-то страшное. И ведь так могло быть – сейчас я это понимаю. Но причина оказалась, по счастью, проще. Однажды бабушка из соседнего дома рассказала мне, что Мурзик уехал с хозяевами в другой дом. И вообще – уезжаю все. Потому что улицы Сказок скоро не станет.
Так оно и случилось: вскоре начался плановый снос частных кварталов. И на месте улицы Сказок вырос новый микрорайон - скучные девятиэтажки. Сказка закончилась. Но я до сих пор рада тому, что он у меня был. Мой Мурз. И что он меня приручил.