Мидзуки Цудзимура – известная японская писательница, обладатель ряда престижных японских премий по литературе, в частности, премии Наоки (2012 год). Пишет в основном в жанре «мистика» и «детектив». Большая поклонница и ученица писателя детективов Аяцудзи Юкито. Дебютировала в 2004 году. Сборник рассказов «Тени вчерашнего дня», состоящий из 13 рассказов, написанных в предыдущие годы (2007-2014) (Kinou no kagefumi) вышел в свет в 2015 году и был переиздан в 2018. Перевод рассказа выполнен мной.
***
В то утро я, как обычно, ехал на работу до станции Икэбукуро по линии Яманоте. Стоял, держась за поручень, в переполненной электричке и слушал музыку в наушниках, сжимая в руке телефон. В компании по производству анимации, где я работал, не было особого дресс-кода, так что я по-прежнему был одет как в пору студенчества.
Пассажир, сидящий передо мной, сошел на станции Эбису, и, поменявшись с ним, мне удалось занять сидячее место.
Я слушал музыку и отвечал на посты и сообщения друзей в соцсетях, когда вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд.
Рассеянно поднял голову и не сдержал изумленный вздох.
Девушка, сидящая рядом, пристально смотрела прямо на меня.
Кажется, такой стиль называют «готическим».
На ней была черная блузка, украшенная рюшами, массивная шляпа, отороченная кружевом (после я узнал, что такие называются «бонет»), и пышная юбка с оборками. На ногах — выглядящие жутко неудобными высокие ботинки на шнуровке.
Губы девушки шевелились. Она по-прежнему смотрела на меня, не отрываясь. Из-за густой подводки ее взгляд ощущался необыкновенно сильно.
— А… Эм… Прошу прощения. Слишком громко? — Я поспешно снял наушники, решив, что она делает замечание по поводу музыки.
Однако, как оказалось, ошибся. Девушка стремительно придвинулась вплотную ко мне и спросила:
— Ты слушаешь My Sugar?
— Да…
Да, точно.
Я действительно слушал именно их.
Хриплый голос вокалиста все еще доносился из наушника у меня в руке.
Девушка продолжила:
— Они классные. Мне тоже нравится эта группа.
— А… Здорово… — неловко кивнул я и отвел взгляд.
В больших городах не принято смотреть на кого-то пристально. Я сам никогда не заговаривал спонтанно с незнакомцами, да и объектом чьего-то особого внимания становиться мне не доводилось. И я не был настолько самонадеян, чтобы думать, что девушка питает ко мне особый интерес, и это повод познакомиться.
My Sugar — шведская группа, играющая металл. Я впервые услышал их песни на музыкальном фестивале, и с тех пор часто слушал их. Если подумать, они действительно малоизвестны в Японии. Должно быть, девушка обрадовалась, что нашла человека, тоже любящего эту группу, и не удержалась, чтобы не окликнуть его.
Однако на ее губах не было и тени улыбки. Я решил, что разговор на закончен, однако она продолжила:
— Их фирменная полиритмия звучит потрясающе. Я и в Осака ездила послушать их. А гриф восьмиструнной бас-гитары…
— А, эм, да. Восьмиструнная бас-гитара Ibanez хороша.
— Потрясающий. Гитарист, играющий на ней без единого лишнего движения, выглядел действительно круто, и…
Я вставлял на автомате какие-то уместные реплики, ощущая подступающий страх. Девушка говорила беспрерывно, и хотя она вроде бы поддерживала диалог со мной, не похоже, что на самом деле ей нужен был собеседник. Это манера говорить ярых фанатов — «отаку», которые настолько поглощены своими словами, что уже не интересуются ответами оппонента.
«Должно быть, она окончательно ушла в свой мир», — подумал я, поворачиваясь к ней, и судорожно сглотнул.
Она не просто не ушла в свой мир — девушка по-прежнему пристально смотрела на меня, не отрываясь.
— А барабаны они записывают в студии с компьютера. Хотя на концертах и играют на них вживую…
— А, да, точно. Удивительно…
Подбирая подходящие ответы, я вдруг задумался — а откуда она вообще взялась? Разве она сидела здесь раньше?
Я стоял, держась за поручни, передо мной освободилось место, и тогда я сел. Но я не помню, чтобы видел эту девушку на сидениях, когда стоял напротив.
«Поскорее бы доехать до Икэбукуро…»
Единожды встретившись с ней глазами, я не мог теперь отвести их. К тому же начал нервничать насчет того, правильные ли даю ответы. Меня преследовало предчувствие — если я скажу то, что ей не понравится, она может вытворить что-нибудь… В худшем случае даже пырнуть чем-то. Я не мог отделаться от этих мыслей.
— Музыка My Sugar — не чистый металл, мне кажется, она близка к прогрессив-хаус, но сочетает в себе и элементы эмбиент-техно…
— Да, они не привязаны строго к определенному жанру…
Разговор подошел к концу так же внезапно, как и начался.
Когда поезд приблизился к станции Син Окубо, девушка неожиданно поднялась с места. Не сказав ни слова на прощание, она прошла к двери напротив.
Глядя ей в спину, я с облегчением вздохнул про себя. Я бы не выдержал, если бы разговор затянулся еще дольше, но и уходить первым было бы неловко.
Однако в этот момент, за мгновение до звука открытия дверей, девушка обернулась.
— Эй.
Автоматический голос объявил название станции. Девушка вновь смотрела прямо на меня. Она спросила:
— Ты выйдешь здесь со мной, или мне поехать до твоей станции, как будет лучше?
«Что?» — хотел было переспросить я, но не смог выдавить из себя ни слова, настолько был изумлен.
«Что она несет?» — пронеслось у меня в голове. Девушка по-прежнему смотрела на меня широко распахнутыми глазами и, похоже, была совершенно серьезна. Именно в этот момент я понял — а ведь она, так пристально глядя на меня, практически не моргала с самого начала разговора. Должно быть, поэтому ее взгляд доставлял такой дискомфорт.
…Она хотя бы один раз моргнула за все время?..
— Эм… Я не выйду, — быстро ответил я. — И ты, и я поедем каждый до своей станции… Так что тебе лучше сойти здесь.
Стоило мне произнести это, как зазвенел сигнал, предупреждающий о начале движения, и двери захлопнулись. Губы девушки, сошедшей на платформу за мгновение до этого, шевелились. Она по-прежнему смотрела прямо на меня.
— Вот как… — кажется, пробормотала она, выглядя очень разочарованно.
А затем слегка сощурилась. Казалось, в ее взгляде отразилась досада на меня, совершившего по незнанию что-то крайне глупое, и толика участия. Пока она смотрела так, поезд тронулся, и ее силуэт в окне начал стремительно отдаляться, пока не исчез совсем.
Это было загадочное происшествие, одно из тех, о которых говорят: «Лиса околдовала».
«До чего же странные люди бывают», — подумал я, выходя на Икэбукуро.
От станции до места работы можно было дойти и пешком, но если подгадать время, то удобнее на автобусе. Стоя на остановке, я вновь вставил в уши наушники и уткнулся в смартфон. Музыка, которая играла там все это время, давно сменилась с My Sugar на другую группу.
Я стоял у поручня в автобусе, когда уже в середине пути оторвал взгляд от телефона и поднял голову, чтобы посмотреть, где сейчас еду… И удивленно выдохнул — уже второй раз за утро.
В автобусе было много людей.
На месте для пожилых пассажиров недалеко от водительской кабины сидела маленькая сгорбленная старушка, сжимающая у груди билетик, — видимо, чтобы не забыть предъявить его при выходе.
Но я не мог оторвать взгляда от ее руки. Она была покрыта алой кровью. Причем только одна, правая.
Я необыкновенно ясно видел руку, бережно сжимающую билетик. Но, похоже, никто, кроме меня, не обращал на это внимания.
Подумав, не показалось ли мне, я недоуменно моргнул, но все осталось по-прежнему. Совершенно непонятно, ее ли это кровь, или она испачкалась где-то. Однако не похоже было, что ей больно или плохо — она выглядела лишь донельзя сосредоточенной на том, чтобы не забыть показать билет при выходе из автобуса.
Может быть, только я вижу, что с ее рукой?
Нет, это не так.
На следующей остановке бабушка сошла с автобуса. Проходя мимо водительского места, она придержалась за поручень, и на нем остался кровавый след.
Водитель совершенно точно видел это — я заметил по его взгляду.
Убрав руку с поручня, старушка вышла из автобуса.
Водитель лишь протер испачканный красным поручень какой-то тряпкой, не прекращая объявлять название следующей остановки и никак больше не реагируя на случившееся.
И уже когда я вышел из автобуса, до меня дошло: я только что прошел через заднюю дверь. В автобусах этой компании оплата производится при входе, так что нет необходимости показывать билетик на выходе и проходить через турникет возле водительской кабины, как та бабушка.
«Хм?» — подумал я и обернулся, но автобус уже тронулся с места, и рассмотреть, что внутри, было невозможно.
За короткое время пути от остановки до работы случилась еще одна встреча — на этот раз я увидел автомобиль.
Абсолютно черный автомобиль, весь побитый, с фактически отсутствующей задней половиной.
У него не было заднего номера, краска слезла с багажника вместе с покрытием, обнажая внутренности. Я разглядывал машину всего мгновение, пока она проезжала мимо, но успел поймать это ощущение. «Сожженная» — так я бы описал ее. Забыв, как дышать, я проводил авто взглядом. Передняя половина выглядела почти не пострадавшей, задняя же словно расплавилась.
Казалось, автомобиль побывал в какой-то героической погоне, но, в отличие от голливудских фильмов, не сиял торжеством справедливости, а лишь распространял тяжелый запах тлена и гари.
Уже когда автомобиль проехал мимо, я вдруг подумал о водителе и пожалел, что не успел увидеть его: с такого расстояния рассмотреть что-то уже было невозможно. Я и взгляда не бросил на лобовое стекло — настолько завлекло мое внимание отсутствие задней части.
С тех пор подобные происшествия случались снова и снова.
Одно из них произошло на работе.
В тот день я занимался редактированием анимационного видео для детей. Нужно было совместить музыку и анимацию, полученную от субподрядчика.
Тогда я впервые услышал эту детскую песенку.
Поедем вместе в путешествие!
Поезд: чух-чух.
Вот и кондуктор.
Где ваш билет?
Вот, пожалуйста!
Горы еще далеко,
Так что давайте перекусим. Вот, пожалуйста,
Раздадим вкусности всем. Вот, пожалуйста,
Можно мне карамельку? Вот, пожалуйста.
В мультфильме, следуя словам песни, панда, жираф, слон и собачка доставали из рюкзаков сладости и делились друг с другом. Песня исполнялась звонким женским сопрано.
Я работал в одиночестве.
Песня звучала по кругу раз за разом, и хотя я услышал ее в этот день впервые, постепенно она начала вызывать приятное чувство ностальгии. К тому же у нее, как у большинства детских песен, были очень легко запоминающиеся слова и мелодия.
Так что давайте перекусим. Вот, пожалуйста,
Раздадим вкусности всем. Вот, пожалуйста,
Можно мне карамельку?
«Вот»
Этот голос необыкновенно ясно раздался в пустой комнате.
«…Кто-то зашел?» — подумал я и обернулся. Ни в комнате, ни у входной двери не было ни души.
Тот голос совершенно точно отличался от женского сопрано, которое звучало в песенке.
Это был низкий мужской голос.
В панике я остановил все еще играющую мелодию. В комнате воцарилась звенящая тишина.
Никого не было. Ничего не было слышно.
До этой поры я ни разу в жизни не сталкивался с призраками и паранормальными явлениями. И спроси меня кто: «Веришь ли ты в призраков?» — затруднился бы с ответом.
Ничего подобного не происходило со мной до встречи со странной девушкой на линии Яманотэ.
В тот момент, когда она спросила: «Ты выйдешь здесь со мной, или мне поехать до твоей станции, как будет лучше?»…
Может, обязательно нужно было выбрать что-то?
Прозвучит странно, но теперь мне кажется, что именно из-за моего расплывчатого ответа, отказа выбора эти события начали происходить. Порой я думаю о том, что же я должен был выбрать.
Я не могу забыть взгляд, который бросила на меня та девушка, услышав мой ответ.
Тогда я увидел досаду на меня, совершившего по незнанию что-то крайне глупое, и толику участия. Но сейчас понимаю: это было сочувствие.
Та девушка совершенно точно пожалела меня, не сделавшего выбор.
Странные вещи происходили порой в самых обычных местах, где я часто бывал и прежде.
Вероятно, они не случались неожиданно, а были там всегда, просто теперь я получил способность замечать их.
Наверное, на самом деле они и раньше постоянно происходили вокруг, пусть никто и не обращал на это внимания.
Однажды мы с коллегой разминулись на улице с девушкой с зонтиком в руках.
Было уже поздно, мы спешили к станции — в обычное время я не обратил бы никакого внимания на эту встречу.
Но я успел заметить лицо девушки.
Нижней половины ее лица, отчетливо видной из-под зонта… не было.
Я сразу вспомнил ту опаленную огнем черную машину. Машину, пахнущую тленом, у которой совершенно отсутствовала задняя часть.
Теперь я вновь увидел что-то подобное.
Наверное, точнее будет сказать: «Не было подбородка». Вся часть лица девушки ниже носа была словно откушена кем-то, превратившись в алую дыру. А ниже, как ни в чем не бывало, виднелась тонкая шея. Увиденное я мог описать только этими словами: «Нижней половины лица просто не было».
Я невольно проводил ее взглядом и даже обернулся вслед, но девушка смотрела лишь прямо перед собой и, кажется, не заметила меня, продолжая свой путь.
— В чем дело? — спросила идущая рядом коллега.
— Ты видела это? — выпалил я.
По ее недоуменному выражению лица я понял, что она ничего не заметила. Затем моя спутница обернулась. Фигура девушки уже исчезла вдалеке.
— Ну, я тоже подумала, что это странно, — время-то уже позднее…
— Нет, я про лицо девушки…
— Э?
Должно быть, она подумала, что я странный. После короткой паузы она сказала:
— Там же был ребенок.
Настал мой черед переспрашивать: «Э?»
Та повторила:
— Это была не женщина, а ребенок. Тот, с кем мы разминулись.
Только что в дождливую ночь мимо нас прошла девушка. Я был уверен, что никакого ребенка на улице не видел. А моя собеседница, напротив, совершенно не понимала, о ком я веду речь.
Она видела только мальчика ростом примерно ей по грудь, в желтой шапочке и с зонтиком в руках, а лица его рассмотреть не успела.
Капли дождя звонко стучали по крышам и дороге в ночной тишине.
Вот что еще случилось однажды.
Это произошло, когда я помогал на одной театральной площадке, которая часто пользовалась услугами нашей фирмы. Над сценой под потолком, выше софитов, были сооружены леса для работников сцены — я не раз поднимался на них. Как-то, когда в театре не хватало рук, мне приходилось даже бросать оттуда во время постановки клочки бумаги, имитирующие снег.
В тот день я тоже поднялся туда, чтобы настроить оборудование. Я никогда не боялся высоты, да и в целом не страдал какими-либо фобиями и серьезными страхами.
Обычно свет всегда падает на нас сверху.
Однако узкие, слегка шатающиеся под ногами леса располагались выше софитов, и их освещал лишь отраженный от сцены свет, что вызывало странное ощущение. Для человека, боящегося высоты, это место показалось бы очень страшным, да и безопасным я бы его не назвал.
Почему, находясь там, я вдруг решил посмотреть наверх — сам не знаю.
Подняв голову, я увидел над собой человеческие следы. Они необыкновенно ясно виднелись на темном потолке, словно специально подсвеченные рассеянным светом, — отпечатки ног… и рук. Размером с руки и ноги взрослого мужчины.
Разумеется, никакой человек не смог бы оставить их там, если только он не парил в воздухе.
В то время я успел немного привыкнуть к таким вещам и не оцепенел от страха, а лишь подумал: «Ого, ничего себе, и такое бывает».
Жутко мне стало от того, что я заметил после.
Оторвав взгляд от следов рук и ног на потолке и посмотрев прямо перед собой, я впервые заметил наклеенную в неприметном месте пожелтевшую бумажку. Она выглядела старой и явно висела тут давно. Наверное, именно поэтому я не обращал на нее внимания прежде — она успела уже как-то слиться с окружающей обстановкой. Поначалу я подумал, что это правила безопасности для работников сцены или вроде того, а затем прочитал надпись на ней.
По спине у меня пробежали мурашки.
На ней было написано:
«Не оборачивайся, даже если тебя позовут»
— Эй.
Я услышал голос позади себя.
Необыкновенно четкий, слегка охрипший голос, похожий на старческий. Такой простой и «нормальный», что вызывает естественное желание обернуться на автомате.
Я зажмурил глаза, заставляя себя остаться на месте и преодолевая порыв оглянуться и посмотреть, кто там.
Внизу, на сцене, было полно коллег и сотрудников театра — их голоса доносились до меня издалека. Однако эта площадка казалась отрезанной от окружающего мира, словно находясь в другом измерении.
Я чувствовал, что позади меня кто-то есть.
Чувствовал пристальный взгляд, направленный мне в спину.
Не открывая глаз, я осторожно схватился за перила. Из-за сильного напряжения я чувствовал, как кровь бежит по венам. Аккуратно, не спеша, я начал двигаться.
С закрытыми глазами весь «внешний мир» сразу отдалился куда-то, зато ощущение чьего-то присутствия рядом, напротив, обострилось. Я словно даже различал дыхание у себя за спиной.
Крепко держась за перила, я медленно, шаг за шагом, продвигался по лесам спиной вперед, и только достигнув лестницы, наконец открыл глаза и поспешно спустился вниз.
Мне не хотелось, чтобы перед постановкой в театре распространились странные слухи, так что обратился только к одному актеру, с которым близко общался и которому мог доверять.
Я спросил о бумажке с надписью: «Не оборачивайся, даже если тебя позовут», которую видел высоко над сценой.
Наклеили ли ее в качестве правил безопасности для работников сцены?
И главное — кто, черт возьми, может окликнуть в том месте?
Приятель с недоуменным видом выслушал вопрос, от которого у меня самого кровь стыла в жилах, и засмеялся.
— Это же театр, тут всякое бывает. С чего ты так заинтересовался?
В тот день я вернулся домой после того, как посмотрел премьеру спектакля. Это была ансамблевая пьеса, повествующая о жизни одной общины со дня ее возникновения и до распада, в жанрах не было ни триллера, ни ужасов, однако потолок то и дело поскрипывал.
В короткие промежутки, когда не слышалось ни музыки, ни реплик актеров, на сцене раздавался этот странный скрип.
Театральная труппа была маленькой и не слишком известной, в ней играли как профессионалы, так и любители — должно быть, зрителей не удивляло, что сцена и декорации могут немного скрипеть. Никто не обращал на это никакого внимания.
И только я один слушал скрип, необыкновенно ясно осознавая: «Там кто-то есть».
Когда спектакль закончился, в вестибюле я обратил внимание на один случай.
Какая-то девушка, на вид старшеклассница, выйдя из зала, сразу же надела наушники. К ней слегка развязной походкой подошел парень в футболке и джинсах.
Девушка, похоже, пришла на спектакль одна, и когда молодой человек окликнул ее, посмотрела на него с явной настороженностью, растерянно снимая наушники.
— Ты слушаешь…
Я не расслышал, о чем он говорил, — должно быть, об исполнителе или названии песни.
Парень, конечно, не был одет в готическом стиле и совершенно не походил на странную девушку, что я встретил тогда в метро. Но я задумался.
Такие вещи ведь случаются часто.
Никто не обращает на них внимания, и даже прямо сейчас, в эту минуту, где-то происходит что-то подобное. И никому не известно, когда щелкнет «переключатель».