часть 3
-Я слабенько?
- Народ строгость любит, - солидно сказал Верещака и добавил, словно поправляя самого себя:
- Не грубость, а строгость.
Нет, она все-таки не стала копировать отца, да и вряд ли бы это получилось...
Начала по-другому.
Как? А вот так.
«Ты бригадир, так будь ласков, дружок, командуй... Без тебя я соломинки не трону в твоей бригаде. Ты звеньевая, так будь хозяйкой, дорогая, не ожидай бригадирского стука в окошко, сама иди за нарядом, думай над землей».
э, куда легче приучить людей к повиновению, чем к самостоятельности.
Отец, бывало, выходил к людям с готовым планом, зачитывал его, спрашивал: «Суперечь нема?» и «суперечь», как правило, не случалось.
Она вышла к людям посоветоваться: давайте думать вместе.
Были смешки, улыбочки: «Еще новости - планировать в звене.
Зачем правление, агрономы?»
Но она была настойчива, и впервые план и смета были сверстаны по заявкам звеньев, бригад, садоводов, огородников, доярок, свинарок, и уже с этой сообща обдуманной цифрой она вышла к собранию.
И нормы-- острейший вопрос, задевающий всех за живое, нормы, которые обычно творились авторитетом Петра Степановича, и лишь «оформлялись через демократию», — нормы впервые пересматривались в звеньях, бригадах.
Там спорили, а потом сообща утверждали.
Итак, родились новые, жесткие!
правила распорядка и новый порядок оплаты:
второй год колхозники получают деньги на трудодень ежемесячно...!
И в этих общих думах смелеют, поднимают голову помощники:
и бригадиры Григорий Семика, и Илья Клименко, и животновод Степан Глухович, и звеньевые...
Оттесняя косных, неграмотных, распустившихся, подбирается вокруг председателя новый актив.
Она перечисляет их верных помощников, единомышленников: Раиса Мешкова, Мария Притыка, Зоя Панара, Анна Глухович, Вера Кузнецова, Агафья Онищенко, Наталья Кравченко, Никон Гриценко, Анна Дудик. И все беспокоится:
- А деда Кульбашного записали? деда Черного? А Ковалева? A Рыбакова?
А Василия Фемику? Ну, как механик, светлая голова...
Первый год был тяжелый.
Приазовье - издавна суховейный край, а тут засуха разъярилась так, словно бы хотела испытать новичков, явившихся в колхозы.
Выгорели хлеба.
И зеленя не радовали: снова пшеницу бросили в сухую, глыбистую землю, слабые росточки еле показывались из окаменевших глыб.
Колхоз выдал на трудодень меньше хлеба, чем в прошлом году, и на будущее как будто не намечалось просвета...
И тут Лидия Тамаровская услыхала за спиной едкое словцо: «неразворотлива».
Она неразворотлива? Она?
Да не она ли, благо, что, кроме заботы о сыне, нет других семейных занятий, - не она ли все минуты, все думы отдавала колхозу ?
И есть результат!
В первый год ее хозяйствования, трудный год, колхоз получил со ста гектаров земли втрое больше молока и мяса, чем получал в лучшие годы при жизни отца...
За что же на нее косятся?
Вдвое меньше выдала денег, чем выдавал отец в сорок седьмом году?
Но почему? Ах, вот оно что... Деньги!
Деньги текли при отце густой струей.
Но откуда? Хозяйство- то было слабее!
Второй послевоенный год... и молока, и мяса, и шерсти, и зерна — всего получили меньше, а денег?
Денег больше!
Осторожно, боясь оскорбить память отца, она прикинула...
Двухмиллионный доход, а из них более полутора миллионов рублей с рынка...
За что? Ага, пользуясь тем, что была засуха, двинули фураж и запасное зерно на базар...
Двинули и озолотились. Так не этого ли и от нее ждут люди?
Она прислушалась. Заходили всякие советчики.
Кто с делом. А кто явится, потупит глаза и словно бы невзначай уронит: вон, кукурузу сеют на севере, видно, там недохватка семян, - не толкнуть ли нам, Петровна, фуражную кукурузу в Вологду по базарной цене?
А свиней? Свиней распродать. до октября далеко, план по хвостам натянем...
И к чему кормить столько скота!
А то, может, в Донбасс кинем машину, торганем?
И что ты бьешься, Петровна, с этим шифером, лесом, трубами?..
Ездишь в район, в край - когда выпросишь?
А ты двинь-ка бочонок вина, есть же ловкие люди. Эх, если б ты поразворотливей!..
продолжение следует