Кунцево – район, расположившийся на западе Москвы и обладающий неповторимой природой и историей. Практически с каждой улицей здесь связана своя череда интереснейших, романтических, а порой и приключенческих событий.
Мой рассказ пойдет об одной из улиц Можайского района, улице Багрицкого. Почему именно о ней, а не скажем, о Звенигородской или Истринской улицах, о происхождении названий которых спорят до сих пор? (К примеру, «Звенигородская» от названия бывшего издревле западного сторожевого поста Москвы города Звенигорода. Но само значение слова толкуется исследователями по-разному. Самое общепринятое, наверное, значение от слова звон. Звон колоколов в Звенигороде сообщал о приближении чужих, или звон ручьев и рек, коими богаты те края. Они имели звонкий шумный характер течения, как указывают дошедшие до нас хроники).
Но вернемся к улице Багрицкого. Сейчас уже мало кто помнит, кем был на самом деле Эдуард Константинович Багрицкий (Дзюбин). Проживающие на одноименной улице либо вообще ничего о нем не слышали, либо считают его революционером (что не совсем так), либо относят его к героям Великой Отечественной войны, а некоторые так и вовсе связали его имя с событиями 1812 года. Мне стало как-то обидно за историю и литературу и захотелось немного осветить эту тему. Итак, начнем.
Роскошные сосны, могучие дубы, березы, дымок из труб крестьянских домов и веселый детский смех, накатанная колесами телег дорога, синее бездонное небо и кружащий голову аромат цветов и скошенной травы – наверное так представляется в моем воображении старое Кунцево, та самая Монастырская улица (именно такое имя носила первоначально будущая улица Багрицкого), уходящая на юг в сказочную долину реки Сетунь с ее шумным нравом и многоголосием птиц.
А на другой стороне, севернее, она упиралась в Лесную улицу (сегодня улица Красных Зорь), окруженную лесами и лугами. После революции название улицы поменялось и часть стала улицей Жданова (сейчас это та часть, которая проходит от Можайского шоссе до улицы Верейская и упирается в бывший МРТЗ), а другая, севернее, Пионерской (отрезок от улицы Красных Зорь, ранее Лесной, до Можайского шоссе).
С современным названием улицы, казалось бы, все просто: в 1961 году, когда Кунцево уже было в составе Москвы, эти две улицы, расположенные друг напротив друга, переименовали в честь поэта Эдуарда Георгиевича Дзюбина (псевдоним Багрицкий), родившегося в 1895 году в славном городе Одесса на Базарной улице.
В 1923 году Эдуард Багрицкий переезжает в город Николаеве, где устраивается на работу в газету «Красный Николаев», в которой же издавались его стихи. До этого же он был сотрудником милиции (весна 1917 года), добровольцем в Особом партизанском отряде ВЦИКа, где писал агитационные стихи.
Через полгода Багрицкий снова возвращается в Одессу, где знакомится с Валентином Катаевым, приехавшим в город 1925 году. Катаев и стал инициатором переезда Эдуарда Константиновича в Москву.
По приезде в Кунцево Багрицкий с семьей поселился на улице Пионерская, в небольшом деревянном доме. Если быть немного точнее, то до этого семья Багрицких снимала половину дома в Овражном переулке, у отца девочки Вали Дыко, которой посвящено стихотворение Багрицкого «Смерть пионерки»:
Грозою освеженной,
Подрагивает лист.
Ах, пеночки зеленой
Двухоборотный свист!
Валя, Валентина,
Что с тобой теперь?
Белая палата,
Крашенная дверь.
Тоньше паутины
Из-под кожи щек
Тлеет скарлатины
Смертный огонек.
В последствии, переехав уже в дом на Пионерской улице, он так описывает свое жилье:
«Бревенчатый дом
Под зеленой крышей.
Флюгарка визжит,
И шумят кусты.»
Вместе с Эдуардом Багрицким в Москву приехала его жена Лидия Густавовна Суок (репрессирована в 1937 году, вернулась из мест заключения в 1956 году) и его сын Всеволод (в 1942 году погибший на фронте. Есть версия, что его невестой была Елена Боннер, которая потом стала женой академика Сахарова (Елена Георгиевна Бонyер «печаталась в журналах «Нева», «Юность», в «Литературной газете», в газете «Медицинский работник», участвовала в сборнике «Актеры, погибшие на фронтах Отечественной войны», писала для программы «Юность» Всесоюзного радио, сотрудничала как внештатный литконсультант в литературной консультации Союза писателей, была редактором в ленинградском отделении Медгиза. Елена Боннэр была одной из составительниц книги о своём друге и однокласснике, сыне поэта Эдуарда Багрицкого «Всеволод Багрицкий, дневники, письма, стихи»[17] (1964).» [Википедия. Боннэр, Елена Георгиевна. https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D0%BE%D0%BD%D0%BD%D1%8D%D1%80,_%D0%95%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D0%B0_%D0%93%D0%B5%D0%BE%D1%80%D0%B3%D0%B8%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%B0 )])
В Кунцево Эдуардом Багрицким были созданы такие произведения, как «Смерть пионерки», «Юго-Запад», «Дума про Опанаса», которая, по словам многих критиков, была написана с «шевченковской выразительностью».
По воспоминаниям его друзей, Эдуард Багрицкий был человеком с феноменальной памятью, очень любил птиц и рыбалку. Но, обратите внимание, уважаемые читатели, что он никогда не участвовал в охотах на птиц. Даже наоборот, всегда мешал тем, кто этим промышлял. Багрицкий даже никогда не ловил их, а только наслаждался их пением. И даже есть такая легенда, что когда поэт спускался в Кунцевском саду к Москва-реке, то рыбы знали его голос и приплывали к нему.
И я не оговорился, назвав Кунцевский (ныне Суворовский) парк садом. Происхождение слово «сад» связано с общеславянским «садити», имеющим значение «сесть». А в древнерусском языке у этого слова появилось другое значение – «растение». Так что слово «сад» можно толковать как место, где можно посидеть среди растений.
Кунцево вошло в состав Москвы в 1960 году. На тот момент это уже был город, являющимся крупным промышленным центром. А в то время, о котором мы говорим, промышленное развитие только начинало бурно развиваться и подмосковное Кунцево пока являлось дачным местом и, я бы сказал, царством творческих побед. Кстати, Георгий Блюмин в своей книге «Царская дорога» пишет: «Сколько здесь (в Кунцево, прим. автора) перебывало в разные времена знаменитых поэтов и писателей, художников и музыкантов! Всемирно известный русский художник, поляк по происхождению, Каземир Северинович Малевич жил и работал в Кунцеве. Здесь появились шедевры Малевича «Станция без остановки» (о Кунцевском вокзале), «Черный квадрат», «Корова и скрипка».
Петр Ильич Чайковский, бывавший в Кунцево, записал с голоса крестьянки песню «Соловушка» и отметил в одном из писем «прелестное место» (взято из книги Михаила Горбаневского «Москва: кольца столетий» выпущенной Олимп: Астрель: АСТ в 2007 г.). Лев Николаевич Толстой в повести «Юность» так описывает Кунцево: «В таких разговорах мы и не заметили, как подъезжали к Кунцеву, - не заметили того, что небо заволокло и собирался дождик. Солнце уже стояло невысоко, направо, над старыми деревьями Кунцевского сада, и половина блестящего красного круга была закрыта серой, слабо просвечивающей тучей; из другой половины брызгами вырывались раздробленные огненные лучи и поразительно ярко освещали старые деревья сада, неподвижно блестевшие своими зелеными густыми макушками еще на ясном, освещенном месте лазури неба.»
И Тургенев, и Толстой и другие велики мастера пера и кисти называли кунцевский парк садом.
Кстати, отвлекаясь от темы, на ум приходит словосочетание «детский сад». А здесь уж надо отправиться в Германию. Ввел это понятие немецкий педагог Фридрих Фребель в 1840 году, открыв первое дошкольное учреждение, в котором производилось обучение и воспитание детей. Фребель говорил, что развитие детей нельзя пускать на самотек – за детьми нужно заботиться и ухаживать и вкладывать в них как в растения. Ведь если не ухаживать за кустом роз или за яблоневым деревом, то ни цветов, ни плодов не получишь. А человек - не растение, его недостаточно прокормить и поить, цветы и плоды появятся только в том случае, если давать пищу уму, и чем раньше – тем лучше.
Но вернемся к нашему рассказу. В Кунцево в Почтовом проезде жил также Владимир Маяковский. Он с удовольствием не спеша ходил на Почтовую улицу (ныне улица Вересаева, о которой хочется написать отдельно) в деревянный домик, где размещалось почтовое отделение, за корреспонденцией. А дальше шел гулять и наслаждаться волшебной природой долины реки Сетунь.
Причем тут Маяковский, спросите вы? В 1924 году, выступая в Одессе, Владимир Маяковский был разгневан, услышав стихи Багрицкого о Пушкине. Вот так говорил об этом случае Катаев (Кассиль Лев Абрамович. Маяковский-сам. Очерк жизни и работы поэта https://biography.wikireading.ru/180899 .) «Я уже был в Москве, а Багрицкий еще был в Одессе. И Маяковский, в какую-то свою поездку по стране, заехал в Одессу, выступал там, и там вступал Багрицкий. Маяковский его страшно обложил. Он ему сказал, что у вас такие стихи, что чтобы их читать, так это голова должна винтом вертеться, такие длинные строки, в общем, он ужасно его выругал. И для Багрицкого это было ужасно, просто потому, что он так любил Маяковского. Маяковский приехал из этой поездки… Я пошел к Маяковскому и сказал, что же вы сделали, зачем же вы такому чудесному поэту, который кроме того, так вас любит и вас пропагандирует, сделали такую неприятность страшную. Маяковский сказал: «Что вы говорите? Неужели? Ай-ай-ай, если бы я знал!»
Владимир Владимирович Маяковский был с одной стороны человеком очень душевным и сердечным, а с другой – как рубанет, так рубанет. И рубил он правду-матку, не считаясь ни с чем и ни с кем. Он был громким человеком. Его слова гремели, как весенний гром. Как-то на съезде литераторов Маяковский встает, широко отводит руки в стороны и читает своим громким голосом:
Жеребец подымает ногу,
Опустит другую,
Будто пробует дорогу,
Дорогу степную.
Гимназистам не нравится, а вам пусть нравится именно этот Багрицкий. (Кассиль Лев Абрамович. Маяковский-сам. Очерк жизни и работы поэта https://biography.wikireading.ru/180899). Таким был Маяковский.
В Кунцево семья Багрицких всегда радовалась визитам Иссака Бабеля, Николая Огнева, автора известной в те времена книги «Дневник Кости Рябцева», и поэта-акмеиста Владимира Нарбута. Всех их Эдуард Багрицкий очень любил.
Владимир Иванович Нарбут принадлежал к старинному княжескому роду с литовскими корнями. Печататься начал в 1908 году в петербургском журнале «Бог – помочь!». Написал очерк «Соловецкий монастырь». В том же году опубликовал свои первые стихи в журнале «Светлый луч». В 1922 году переехал в Москву, где работал в Наркомпросе. Основал и возглавил в тоже время издательство «Земля и фабрика», на базе которого в 1925 году вместе с издателем В.А. Регининым основал ежемесячник «Тридцать дней». Занимал должность заместителя заведующего Отделом печати при ЦК ВКП(б). В 1927-1928 гг. один из руководителей ВАПП.
В то время, о котором мы говорим, Владимир Иванович отошел от поэзии и стихов не издавал. Только в 1933 году после исключения в 1928 году из партии и снятия со всех должностей он вернулся к поэзии.
Именно в это время он часто встречался в Кунцево с Эдуардом Багрицким. Вместе они активно обсуждали литературные дела, происходившие в то время.
Еще одним другом Багрицкого по Кунцево был Давид Бродский. Говорили, что у Бродского была фантастическая фотографическая память. То что он один раз прочитал, потом мог дословно пересказать ни разу не заглядывая в прочитанное. Отношения у Бродского с Багрицкому были сложными. Он и завидовал ему, и восторгался и хотел во всем превосходить Эдуарда Георгиевича.
По воспоминаниям современников, у Эдуарда Багрицкого было своеобразное отношение к еде. Он ел всегда один. Исключение делал только для жены. Терпеть не мог первые блюда, разные салаты, овощи. Ел, как говорят, только твердую пищу. Эта привычка у него пошла еще с детства. В гостях он обычно к еде не прикасался. Интересный факт отметил в своей книге «Эдуард Багрицкий. Москва. Кунцево. Человек предместья. 1926-1931» Михаил Павлович Загребельный. Он писал: «Багрицкий требовал, чтобы подаваемые блюда не были перемешаны между собой, а подавались в раздельности, например, мясо отдельно от картофеля, каши. В то же время он ел бутерброды. Одновременно с раздельностью еды Багрицкий требовал также и раздельности посуды и столовых приборов. Например, нельзя было ложку, вилку или нож, употребляемые для одного блюда, использовать для другого, пока они не были тщательно вымыты (это же касалось и приготовления пищи).
Багрицкий вообще был чрезвычайно подозрителен в отношении еды: не ел, если готовил обед кто-то другой, кроме жены, которая знала его требования. Когда жена уезжала, он предпочитал питаться всухомятку. Прежде, чем есть шницель или котлету, он предварительно осматривал, что находится в ней, в середке. Вообще Багрицкий придавал большое значение еде. Всегда нужно было предварительно спросить, что ему приготовить. При этом нужно было каждый раз уточнять, раза три в день – перед завтраком, обедом и ужином, - что приготовить. Он предпочитал, чтобы съестное покупалось тут же. Из не спиртных напитков резко выраженных антипатий не отмечалось, правда, не любил кофе и молоко, а любил чай, к какао же был равнодушен.»
В 1931 году семья Багрицких получила квартиру в Москве в «Доме писательского кооператива» (Камергерский переулок, дом 2). В это же время у него обостряется бронхиальная астма, болезнь, которая мучила его с детства. Умер Эдуард Константинович Багрицкий (Дзюба) в 1934 году 16 февраля. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве. Позже, 18 ноября 1982 года на одноименной улице был открыт памятник Константину Эдуардовичу Багрицкому. Скульптором была Валентина Георгиевна Шатуновская. Разработкой архитектурного проекта занимались архитекторы Вадим Вячеславович Богданов и Виталий Петрович Соколов.
Такая вот история известного человека, имя которого носит одна из улиц Западного округа Москвы.