Так кому у нас на Руси жилось хорошо? В прошлый раз я писала о нелегкой судьбе моих предков по отцовской линии – русских немцев. Не менее трагично складывалась судьба моей русской бабушки – Таисии Васильевны.
Она родилась в маленькой деревне Алтайского края в 1910 году, рано осиротела и работала «в людях». Пережила революцию (она говорила «переворот»), гражданскую войну, голод, Великую Отечественную войну. Так и не дождалась мужа с фронта, и всю свою жизнь посвятила дочерям - моей маме и тете. Чтобы их доля была лучше, она бежала из колхоза, кое-как заполучив на руки документы. Колхозников "душили" продналогом и могли отдать под суд "за колоски".
Короткое счастье бабы Таси было непростым, выстраданным. Вот история, которая по накалу страстей не уступает поэмам Шекспира. На «вечорке» ее жених сел на колени к другой. Она так крепко заревновала и рассердилась, что сразу же согласилась выйти за парня из их деревни, который уже давно не прочь был посвататься. Но после свадьбы молодая жена тайком убежала к своему суженому: только к нему лежало сердце.
Они могли бы жить долго и счастливо, если бы не потрясения, которые пришлись на их время. Сначала она проводила мужа Александра на финскую войну. Домой он вернулся, но простуженный, и мучился от «чирьев». Когда началась Великая Отечественная, он вызвался на фронт добровольцем и прислал одно-единственное письмо в 1941 году из-под Смоленска. Больше вестей от него не было. Пришло только извещение, что он без вести пропал. Всю жизнь бабушка его ждала и надеялась. Ей даже не довелось поплакать на могилке мужа: не нашли его могилку.
Когда она была уже в преклонном возрасте, мама никак не могла оформить ей пенсию. Колхозный стаж ничем не подтверждался и как будто даже не имел значения, а со своим настоящим мужем она не была зарегистрирована и носила фамилию первого мужа, с которым не жила. Понадобилось немало усилий и времени, чтобы доказать сам факт их совместного проживания и то, что она – вдова участника Великой Отечественной войны.
Баба Тася жила в нашей семье, где нас – детей было трое, и, сколько я ее помню, всегда работала. Вечно у нее были какие-то дела на кухне или на подворье, где держали скотину. Я помню ее с морщинками на лице и маленьких очень-очень натруженных руках, в платочке и фартуке поверх платья.
Она присматривала за нами, иногда ругалась и грозилась тапком. Голос у нее был глуховатый, как будто надорванный. От напряжения, когда она хотела говорить громко, напрягались жилки на шее. Она была маленькой: и по росту, и по комплекции, и это обстоятельство никак не вязалось с тем, что раньше она много работала в колхозе, и механизации никакой не было.
Говорила она по-северному: скоро и вставляя в речь особые словечки - лисопет, дефки, исть, морошно и так далее. Над некоторыми словечками мы даже посмеивались. Сейчас, если по телевизору выступает какой-нибудь артист с Урала, я просто «приклеиваюсь» к экрану и «упиваюсь» этим особым ритмом и строем «окающей» северной речи. Для меня она звучит, как музыка.
У бабы Таси была крохотная комнатка, без окна, с кроватью и шкафом. В одном ящике она держала «смертное»: новую одежду, тапочки и какие-то «бумажечки» из церкви. Помню, как один раз она достала заветный сверточек со «смертным», разложила «бумажечки» со святыми ликами на стол и объяснила, какую нужно положить ей на лоб, какую - на руки, и что вообще нужно делать, когда она умрет. В тот момент, когда баба Тася рассказывала про свои похороны, она уже готова была умереть. А потом прошло еще лет двадцать: незапланированных ею лет.
После того, как выросли внуки, она нянчилась уже с правнуками. К этому времени она уже плохо видела. Бабе Тасе сделали операцию на глазах, удалив катаракту, и потом она ходила в очках с толстенными линзами, которые до безобразия увеличивали глаза. Она прожила долго, и почти до последнего момента, как говорится, оставалась на ногах, не любила сидеть без дела. Когда она слегла, и мы ходили к тете навещать ее, жалела, что не успела почистить сковородку. Так она и осталась закопченная. А в другой раз, предчувствуя уже свою скорую кончину, как бы просила у нас прощения, что умирает зимой.
— Дефки-то пусть не ходят на кладбище: измерзнут все…, – говорила она.
Она всегда заботилась о нас так, как могла, не требуя ничего взамен. Наверное, такая бабушка была не только у меня. Сами того не подозревая, своим примером они учили нас терпению и любви. Нам повезло: имея такой «багаж» за плечами, мы можем теперь идти по жизни и без ущерба для себя отдавать это другим людям.