Сейчас я расскажу о том, как прошел ритуал в обители Бога Солнца Пелора, и к каким неожиданным последствиям он привел.
Вглядываясь в отражения, всегда следует помнить, что с другой стороны на тебя может посмотреть тьма...
Карлос Домингес Констанца д'Авалос обратил на Эсу взгляд своих золотистых глаз, которые выдавали в нем высшего эльфа, эладрина, и тепло улыбнулся девушке:
- Рад нашему знакомству, юная Эса. Благодарю вас за то, что вы взяли на себя труды принести сюда вещи этой пропавшей девушки. Жаль, что я не знаю ее лично, это сильно помогло бы нам в поиске. Но попробуем управиться с помощью портрета и перчаток. Вы можете остаться и присутствовать при ритуале. Такое мило создание никак не может помешать его проведению, а ничего тайного в нем нет и в помине. Но должен предупредить вас, юная Эса, что ритуал долгий, и сперва вам может показаться весьма скучным. Все самое интересное случится на последних минутах. А пока я советую вам запастись терпением. Устраивайтесь поудобнее и приступим, - сказал эладрин. В эту минуту он казался не величественным прелатом одной из крупнейших церквей Фронтира, а простым цирковым фокусником, развлекающим детвору.
Карлос Домингес Констанца д'Авалос внимательно рассмотрел портрет девушки, что-то пробурчал на родном языке о том, что мастерство живописца оставляет желать много лучшего. Затем протянул его Эсе:
- Подержите его пока у себя, я запомнил ее черты и теперь смогу сконцентрироваться на них в любой момент. Перчатки держите под рукой, скоро они нам тоже понадобятся. Роланд, выливай освященную воду прямо в этот небольшой пруд. Он нам отлично послужит в качестве зеркала, - распорядился прелат.
Затем оба пелорита полностью погрузились в проведение церемонии. Эса мало понимала в происходящем, разве что, песнопения и восхваления Пелору были ей знакомы.
В ход пошли перчатки. Их Карлос Домингес Констанца д'Авалос долго держал в своих ладонях, словно пытаясь почувствовать живое тепло прикосновений Розалинды Брагге. Воскурялся фимиам, произносились молитвы, во время которых вода в прудике застыла и приобрела золотистый оттенок, от чего стала походить на большое бронзовое зеркало.
Тени во дворике заметно удлинились. Монастырский колокол оповестил о начале нового часа, когда, наконец, Эса услышала голос Карлоса Домингеса Констанца д'Авалоса:
- А теперь смотрите внимательно! Сейчас я попытаюсь отыскать искру ее души во мраке неизвестности! И да поможет нам Пелор!
И тут же бронзовая поверхность воды стала преображаться. Приятное золоте свечение исчезло. Вместо него появилось чернильное облако, которое заволокло всю поверхность пруда. От воды резко повеяло пронзительным холодом и сыростью могилы. Ароматы цветов, травы, жужжание пчел, тепло нагретых солнцем камней – все это разом пожухло и потускнело. Такой мирный и безопасный дворик в одночасье превратился в затхлый могильный склеп, наполненный запахом гнили и тлена.
На лбу Карлоса Домингеса Констанца д'Авалоса выступили крупные капли холодного пота, но эльф не прерывал своего транса, упорно устремляя свой разум на поиски Розалинды.
Эса словно наяву услышала крики и стоны, наполненные страданием, а затем и воочию увидела, как на поверхности воды проявились уродливые личины, скалившие беззубые рты. Их слепые глаза словно пытались отыскать живых, но пока сила Карлоса Домингеса Констанца д'Авалоса удерживала их в плену.
Затем Эсе и Роланду все же удалось разглядеть искру света в чернильной кляксе пруда. Маленький огонек рос и рос в такт биению сердца эладрина.
Черты Карлоса Домингеса Констанца д'Авалоса исказились, из носа потекла тонкая струйка ярко алой крови. Но воля прелата оставалась непреклонной.
* * *
Видение прояснилось. Теперь на водной глади можно было отчетливо разглядеть грустную девушку, почти такую же, как на портрете, только живую. Она сидела перед маленьким костром, над которым стояла тренога с кипящим чайником. Вокруг костра, разложенного на каменных плитах, потрескавшихся от времени, расположилось еще несколько человек. Их было трое, по виду, совсем молодые деревенские парни, бездоспешные и вооруженные чем попало. Все люди. А за спиной у Розалинды стоял орк. Но не из тех, замиренных, что живут на положении пеонов в окрестностях Даркмура, а настоящий вольный орк, следопыт или охотник. Блики пламени играли на его лице в боевой раскраске. Он стоял, скрестив руки на груди и внимательно наблюдал за огромным мужчиной, который нависал над дочерью кожевника. Очень рослый, по меркам людского племени, здоровяк стоял спиной к Эсе и Роланду, и лица его не было видно, но ширина плеч внушала невольное уважение. Очевидно, что мужчина был очень силен. На нем была одежда, которую обычно носят трапперы. Его мускулы так и бугрились под тонко выделанной кожей.
Гулкое эхо, которое обычно бывает в гротах, пещерах, или в соборах, донесло до слуха Эсы и Роланда:
- Значит, это в твое последнее слово?
- Да, и другого у меня для тебя не будет, - недрогнувшим голосом решительно отозвалась Розалинда и с грустью посмотрела на великана перед собой. И хотя ее руки и ноги не были связанны, а в ладонях она сжимала чашку с дымящимся чаем, было заметно, как она беззащитна и хрупка.
От этих слов великан словно отшатнулся, послышалось почти животное рычание, в котором слышалась тоска и отчаяние.
Невидимый хор мертвецов, которых доселе сдерживала воля прелата, подхватил этот стон. Налетевший шквал ветра разметал воду в пруду, по ней побежали волны ряби. Вода снова поменяла свой цвет, и теперь посреди дворика пелоритского храма расплескалась ярко-алая кровь, которая в один миг обернулась орлиной лапой с огромными острыми когтями и ударила в грудь Карлоса Домингеса Констанца д'Авалоса. Прелат отшатнулся и упал навзничь. В ушах Эсы и Роланда раздался громогласный орлиный клекот, сменившийся безумным женским смехом. Призраки завыли еще громче, но тут снова раздался удар монастырского колокола, и дворик погрузился в тишину.
Вода спокойно журчала, переливаясь в своем каменном ложе. Светило яркое солнце. Кивали бутонами пахучие цветы, взращённые заботливой рукой садовника. Большая стрекоза пронеслась над неподвижным телом Карлоса Домингеса Констанца д'Авалоса и унеслась прочь. В обители снова воцарились мир и покой, а на уединенный дворик опустилась пелена безмятежности.