«Заметки миссионера А. Грозина ...», которые дают полную картину положения Окинского края в конце 19-го века, еще они интересны тем, что имеют статистические данные. Поэтому приведу его заметки почти полностью.
Ярко описывая трудности своей поездки верхом на лошадях в далекую Оку через Нухэн –Дабан (перевал через Саянские горы с Тункинской долины в Оку), Грозин пишет:
- Окинско-Мондинский стан расположен на Русско-Монгольской границе по долинам двух притоков реки Ангары - Иркута и Оки. Собственно, Мондинский стан лежит на берегу р. Иркута в 60 верстах от ближайшего русского поселения деревни Турана, сообщение с которым, за отсутствием Окинского пути, крайне затруднительно как летом, так и зимою. Улусов в Мондинском карауле считается 10 с населением в 93 человека крещенных и 144 человека буддистов.
Далее к западу, в верховьях реки Оки, лежит Гарганский караул, отстоящий от стана на 110 верст; на этом пространстве ни русских, ни бурятских поселений нет. В Гарганском карауле считается 5 улусов с населением в 32 человека крещенных и 69 не крещенных; улусы эти разбросаны на расстоянии 50 верст. Затем следует ОКИНСКИЙ караул, где расположено 20 улусов с населением в 410 человек крещенных и 156 не крещенных; улусы эти разбросаны на расстоянии 200 верст. В 100 верстах к северу от Мондинского стана лежат два улуса - Ильчирский и Саган-Сайярский, населенные бродячим племенем сойотов, исключительное занятие которых состоит в звероловстве. Сойотов можно считать самыми типичными представителями сибирских номадов, во всей целости сохранивших свои нравы и обычаи до которых еще нисколько не коснулась русская культура. Крещено из них 86 человек, язычников 41 человек. Таким образом, в приходе Окинско-Мондинского стана находится 37 улусов, разбросанных на пространстве 400 верст, с населением в 1582 человека, из которых просвещено Св. крещением 642 и буддистов 1110.
Что касается путей сообщения, то для полной их характеристики позволю привести здесь небольшую выдержку из дневника, веденного мною во время поездки в Окинские улусы.
14 мая (27 мая по новому стилю) из улуса Сорок мы выехали часов в 9 утра. Речка, носящая такое же название, за ночь прибыла, так что мы с большим трудом перебрались на противоположную сторону, основательно промочив ноги, так как вода доходила до седельных потников. Накануне мы рассчитывали ехать долиною реки Оки, что было бы, конечно ближе и путь удобнее, но благодаря сильному возвышению воды в Оке, а также впадающих в нее речек, мы вынуждены были изменить свой первоначальный план. Решили ехать через гольцы прямо в нижние улусы, что было крайне досадно, так как путь этот был труден и неудобен для проезда*.
____________________
*Здесь и далее сохранена орфография и пунктуация авторов служебных или иных записок, заявлений и документов
Подъем начался почти прямо с берега р. Сорока, и дорога шла по ручью Айнак. Но, Боже! Что это была за дорога! Грязь, в которую лошади уходили буквально по колено, валежники и громадной величины камни на каждом шагу, пересекали узенькую тропинку, сотни потоков ручейков, текущих со склонов гор, еще больше размягчили и без того болотистую почву. Лошади то и было спотыкались, нужно было быть крайне осторожным, чтобы при внезапном толчке не вылететь из седла, не расшибить колено о стоящее на пути дерево и не вышибить глаза. Кроме того наша вьючная часть застревала между деревьями, нужно было сходить с седла и по колено в грязи выручать вьюка и лошадь из тисков. Подобный путь тянулся не более трех верст, но на его проезд мы употребили около двух часов. Выбравшись из побережной трущобы, которая по какому-то странному самообману, называется «дорогою», с довольно значительными царапинами на лицах и руках и с изорванными в нескольких местах платьев, мы стали подниматься по довольно широкой долине Айнака на голец такого же названия. Подъем был не особенно крут, но местность была покрыта кочками, камнями и бассейнами застоявшейся воды от растаявшего снега, а потому пришлось ехать, за отсутствием тропинки, прямо таки по болоту, что было невыносимо тяжело как для людей, так и для лошадей. После шестичасовой утомительной езды мы достигли, наконец, вершины гольца Айнака, где выбрав сухое место, -- сравнительно, конечно, так как сухого места здесь вовсе не было, -- остановились на отдых. Голец этот по трудности подъема едва ли не хуже знаменитого Нухун-Дабана, на котором все-таки изредка встречаются сухие места, где можно отдохнуть, а здесь же сплошное болото. Впереди предстоял путь по площади Айнака, тянувшийся верст на 8, а потом спуск. Небо начало покрываться темными тучами, вскоре пошел снег с дождем, а потому мы, выпив по чашке чаю, поторопились ехать, хотя измученные и усталые лошади едва передвигали ноги. Жаль лошадей, а ехать было все-таки нужно. Так как оставаться под дождем и снегом, да еще на холодном пронизывающем на сквозь ветру, было дело совершенно невыносимое. С трудом мы сидели на измученных лошадях, промокшие и разбитые, и конца края не видим этому пути, этой безотрадной пустыни.
Часа 3 мы ехали по этой болотистой тундре и к 7 часам вечера достигли спуска с Айныка. Спуск этот был до того крутой, что мы вынуждены были сойти с лошадей и идти пешком, что не обошлось без маленьких, но донельзя несносных неприятностей: тропинка была страшно крутая и скользкая, вследствие чего мы часто теряли равновесие и падали прямо в грязь, с лошадьми было то же самое. Можно представить, какие были мы "чистенькие"! Мы спускались по узкому ущелью, по сторонам которых высились крутые горы, покрытые густыми лиственными лесами; впереди тянулся громадный хребет, в который под прямым углом упирались горы нашего ущелья. Чем дальше, спуск становился круче - мы, казалось, спускались в какую-то громадной величины воронку, острый конец которого уходил далеко во внутренность земли. Местность была мрачная и вполне могла служить прекрасной иллюстрацией к Дантову "Аду". Было уже совершенно темно, когда мы достигли дна этой воронки и вступили в ущелье речки Хархая; такое узкое и мрачное, как самый спуск, а потом по течению этой речки, через валежники, грязь и камни, ежеминутно задевая своими вьюками деревья и рискуя на каждом шагу выколоть себе глаза, мы достигли реки Жиханака, где на довольно широкой полянке и раскинули нашу спасительную палатку.
Усталость была настолько велика, что мы, едва выпив по чашке горячего чаю, забрались в палатку и уснули как убитые. Платье, понятно, не было высушено, да и сушить-то было негде, так как усиливавшийся дождь загасил с большим трудом разведенный костер. Наши дорожные приключения этим не кончились. На завтра утром, после 2-х часовой езды по наисквернейшей дороге, да еще под дождем, мы достигли первых бурятских юрт, разбросанных по Оке и ее притокам, и с понятным удовольствием вошли под человеческий кров, заранее предвкушая удовольствие сменить мокрое платье на сухое и всласть напиться благодатного чаю.
Юрта, куда мы вошли, была довольно поместительная и хорошо укрытая, но, увы! Мы все-таки, несмотря на наше крайне печальное положение, не в силах были воспользоваться этим пристанищем для необходимого нам отдыха, и вынуждены были отправиться дальше. Дело было в том, что юрта, в которой мы собирались остановиться, во всю свою длину, справа и слева от входа была перегорожена, а за этими перегородками помещалось штук 15 маленьких телят. Для телят подобное помещение было вполне комфортабельное, и особенно в ненастную погоду, но мы предпочли лучше мокнуть под дождем, чем находиться в обществе с этими юными представителями, несомненно, полезного коровьего царства. Часа через 4, перевалив еще один сравнительно небольшой Дабан, но с такими же «удобствами» для передвижения как Айнакский, мы достигли Орлика, улуса, расположенного на Оке и при устье речки, такого же названия. Здесь мы нашли все, что нам было так необходимо, т.е. теплую сухую русскую избу, теплые постели и даже самовар со всеми чайными принадлежностями. Весь путь до нижних улусов, на расстоянии 200 верст, если не больше, состоит, за немногими незначительными исключениями, из громаднейших перевалов, крутых спусков и подъемов, болот и едва проходимых трясин. Одним из главных препятствий для свободного передвижения в нашем глухом краю служат быстрые горные реки и ручьи, моста через которых, понятно, и в помине нет.
Благодаря этому обстоятельству, приходится иногда сидеть прямо-таки в болоте и ждать, когда стечет вода и позволит двинуться дальше. Хорошо еще, если есть припасы в достаточном количестве, ну а если нет или мало, то волей неволей придется изобразить из себя Ново Робинзона на необитаемом острове. Таковы, за небольшими исключениями, здешние пути сообщения.
Начиная с Турана и кончая нижними улусами Оки т.е. на пространстве более 400 верст нет ни одного русского населения, ни одного русского человека, исключая казака Елшина, живущего в Окинском стане со своим семейством. Понятно отсюда, что культурное влияние русских на бурят крайне ограничено. Масса же бурятского люда находится вне цивилизующего влияния русских и живет так же, как жили их отцы и деды.
Религиозно-нравственное состояние крещеных инородцев, а особенно Окинских бурят и сойотов нельзя назвать удовлетворительным: ... сплошь и рядом можно встретить в юрте крещеного инородца наряду с православными иконами и идолов с жертвенными чашечками пред ними. Присутствие их бурят объясняет тем обстоятельством, что в его семействе есть крещенные, которые им же и молятся. Тайлаганы, справляемые язычниками, посещаются и в стане. А на праздник Майдар, празднуемый в июне месяце в Монголии, отправляются все без исключения, где принимают самое деятельное участие в поклонении будущему властителю мира.
Требуется продолжительный труд миссионера, чтобы привить христианские принципы в душе здешнего бурята-буддиста и сделать из него христианина не на словах, а на деле.
В этом отношении громадную и незаменимую услугу делу миссии может оказать школа, обставленная более или менее прилично как с внутренней, так и с внешней стороны. Мальчик, проживая 3-4 года в школе и вращаясь постоянно в семействе священника-миссионера, незаметно приобретет такие навыки и привычки, которые по выходе из школы никогда не оставит. В школе он приучится к чистоте, порядочности, опрятности, и, впоследствии, будет иметь самое прекрасное влияние в смысле обрусения и на своих братьев и сестер, а потом и на все семейство. В Окинско-Мондинском стане школа имеет еще большую важность, чем в других станах, где буряты окружены массою русских поселений, которые все-таки цивилизирующим образом действуют на них и служат довольно серьезным противовесом ламскому влиянию и ламской пропаганде; здесь же русских поселений вовсе нет, и поэтому единственным представителем культурных понятий и христианского начала могут служить священники-миссионеры и школа.
Для проповеди христианства не крещеных инородцев и для утверждения в веру просвещенных Св.крещением, я сделал в настоящем году одну поездку в улусы Окинского и Гарганского караулов. Несмотря на крайне неблагоприятные условия для Евангелия между здешними инородцами, тем не менее, с помощью Всевышнего, просвещено Св. крещением в настоящем отчетном году 17 человек, из которых 6 человек взрослых буддистов. В школе обучалось 8 человек бурятских мальчиков; успехи учеников удовлетворительны".
Священник Грозин, подробно описывая свою поездку в Оку, к сожалению, не упоминает о своих проводниках или проводнике. Судя по описанному им пути, по нему мог проехать только человек, хорошо знающий местность, эти «дороги»-тропы охотников, и жаль, не называет тех, с кем встречались. А может быть наши люди, как таковые, и вовсе не интересовали этого миссионера?!
Активизация работы миссионеров повсюду, охватывая самые дальние уголки, как Окинский край, было вызвано массовым отходом крещеных бурят от православной веры и переходу их в ламаистскую, о чем свидетельствует открытие в Оке в 1906 году буддийского дацана в Балакте в местности Жэлгэн. Столь знаменательное событие в жизни маленькой Оки было связано с огромными социальными событиями в стране, вызванными революционным движением рабочего класса России. Октябрьская Всероссийская политическая стачка 1905 года, крепко пошатнувшая царский трон, заставила царя издать Манифест 17-го октября 1905 года, в котором было обещано: "...даровать народам незыблемые основы гражданской свободы, неприкосновенность личности, свободу слова, совести, собраний и союзов". Ситуацию этого периода В.И. Ленин оценил так: «Царизм уже не в силах подавить революцию, а революция еще не в силах раздавить царизм».
Манифест от 17-го октября 1905-го года послужил основанием к массовому отходу крещёных бурят как Тункинского, так и Окинского, как и других территорий, от православной веры в ламство и появлению дацана в Оке.
О событиях, происходивших в те времена в наших краях, говорят документы тех лет. Есть, например, Рапорт священника Окинского миссионерского стана благочинному протоирею Тункинских миссионерских церквей И. Косыгину:
"Имею честь донести, что в Окинском родовом управлении староста Евграф (Ендон) Патархиев и писарь Александр Вержеховский принимают деятельное участие в переходе крещеных бурят в ламство. По-видимому, понуждаемые инородцы съехались в Окинское родовое управление, где заявили о своем желании перейти из православия в ламство. По улусам ламаисты и даже крещеные буряты, преимущественно богачи, распространяли нелепости вроде того, что в городе Иркутске строится дацан, и всем вышел приказ переходить в ламство и прочее, сбивая с истинного пути инородцев. В Окинском ведомстве строится разрешенная кумирня (молитвенная юрта и дом для ламы), их строят богатые инородцы Даша Базаров, Лопсон Дорохинов". Этот рапорт написан 25-го апреля 1906 года и подписан священником И. Романовым.
Миссионеры не думали отступать, они продолжали свою деятельность до установления Советской власти, переместив центр приложения своих сил в миссионерские школы. По свидетельству старожилов в селении Окинский караул были построены: здание для школы, общежитие и православная церковь. И эта церковная школа действовала с 1895 по 1918-й год. О результатах работы этой школы судить трудно, ибо в архивах не удалось найти документы, касающиеся данной школы (списки учителей, учащихся, священников и сколько же человек окончило эту школу за период ее работы).
К началу ХХ века население Окинского края, на территории которого действовали только миссионерская школа в Монголжоне и Жэлгэнский дацан в Балакте, было почти полностью неграмотным. Но, по воспоминаниям старожилов, передающихся из поколения в поколение, как и среди любой народности, среди окинских бурят и сойотов были свои природные знатоки грамоты, народного фольклора: улигершины, сказители. Были так же и эмчи-ламы, которые секретам врачевания обучались в Монголии у монгольских и тибетских лам, с ними достигали и Тибета. По архивным документам начала 1920-х годов прослеживается, что среди окинских бурят и сойот были знающие и пользующиеся монгольской вертикальной письменностью. Конечно, таковых было мало.
Использованная литература:
«Закон об образовании» Республики Бурятия и Российской Федерации.
Государственный Архив Иркутской области (ГАИО)
Государственный Архив Республики Бурятия (ГАРБ)
Окинский Районный Архив (ОРА)
Тункинский Районный Архив (ТРА)
Книги Приказов Окинского аймоно и районо за 1946-2006 года.
Дугаров С.Г. Справки, отчеты школ за 1947-1948-ые гг.
Халтагаров Ф. Начало образования в Оке. Газета «Малшан», июнь 1979 г.
Шарастепанов Д.Б «Об Окинской миссионерской школе». Газета «Саянская новь» от 08.06.2006
Цыбденов Ц.Р. Развитие народного образования в Оке. Газета «Саянская Новь» №№ 35-40, 1990 г.
Л.Ш. Гомбоева. Становление и развитие образования в Окинском районе. – Улан-Удэ: Изд-во «Нова Принт». 2015