12 декабря в МХАТ им. М. Горького на Малой сцене состоится премьера спектакля «История рыцаря». Старинная легенда о юном победителе дракона, который сам превратился в дракона, обретёт в постановке новое остросовременное звучание. В канун премьеры мы взяли интервью у автора пьесы и режиссёра спектакля Антона Непомнящего.
В вашей пьесе можно заметить, в числе прочих, отсылку к «Дракону» Шварца. Это намеренный парафраз? Современная пьеса невозможна без отсылок драматургии, которая существовала раньше. Разумеется, как человек, занимающийся театром, я не могу не знать Шварца. В моем тексте есть отсылки к «Дракону» мне очень нравится эта пьеса. Но точно так же есть и отсылки к древней китайской легенде, ведь сам сюжет о драконе имеет азиатские корни. Меня в этой теме всегда волновал вопрос: как любовь к семье, к родным, может повлиять на решения, принимаемые руководителем по отношению к миллионам людей, за которых он несет ответственность? И способен ли он из-за близкого человека подвергнуть риску других. Ведь эта дилемма всегда стоит перед руководителем любого ранга. Мучают ли его сомнения: «Правильно ли я делаю? Имею ли я на это право? Может, есть какой-то другой способ?...»
Как вы думаете: в политике можно оставаться честным человеком, или же эта сфера деятельности по определению находится за рамками морали? Понимаете, существует несколько видов морали. Что такое мораль? Это восприятие того или иного события. Кто-то воспринимает войну как правое дело, кто-то – как страшное насилие. И это разные формы морали. Сложность руководящей работы заключаются в том, что ты вынужден принимать решения, не приносящие сиюсекундные результаты, а, наоборот, получающие негативный отклик, которые лишь со временем выливаются во что-то правильное. Или не выливаются. Но тебе приходится принимать эти решения. И если ты готов рисковать своей жизнью, жизнью своей семьи ради общего блага, ты имеешь право рисковать и нашими жизнями. Если не готов, то начинаются двойные стандарты. Но выносить вердикт может только время. Потому что понять здесь и сейчас, что именно происходит, очень сложно. Мнение каждого человека субъективно. Кроме того, существует очень правильная фраза: «У народа тот правитель, которого он заслуживает». Мы сейчас это можем видеть на примере большого количества стран. Всё очень логично: «Да, у нас были репрессии, но кто-то же написал все эти доносы?»
В природе существуют два противоположных процесса: разрушение и созидание. Они существуют по разным законам. Разрушение – грубая сила, созидание – кропотливая, тонкая работа, требующая времени.
В пьесе Шварца история освещается с точки зрения Ланцелота, рыцаря-освободителя, в вашем тексте – скорее с точки зрения Дракона. Это не случайно? Мы, работая материалом, стремимся скорее поставить вопросы, чем дать ответ, потому что не готовы однозначно сказать, что правильно, а что нет. Мне кажется, что люди, принимающие сторону революционера Ланцелота в период уничтожения старой системы, в период строительства новой власти поменяли бы свое отношение к герою, потому что ему пришлось бы прибегнуть к драконовским методам руководства. В природе существуют два противоположных процесса: разрушение и созидание. Они существуют по разным законам. Разрушение – грубая сила, созидание – кропотливая, тонкая работа, требующая времени. Театр задает вопрос, предлагает несколько точек зрения. Зритель может угадать позицию режиссёра, актёра, но при этом волен оставаться при своем мнении. Вопрос честности во власти – тема для дискуссий. Я убеждён, что разный зритель, сидя в зале, будет по-разному воспринимать происходящее. И в этом суть.
Можно сказать, что Ланцелот в вашем спектакле – разрушитель, а Дракон – строитель? В нашей истории – безусловно. Но настаёт момент, когда из разрушителя нужно превратиться в строителя. Мудрость китайской легенды в том и состоит, что драконы никогда не приходили к власти, к власти всегда приходили рыцари. А уже потом их начинали воспринимать как драконов. Сперва мы все стоим стеной за героя, выходим на баррикады, выступаем против диктатуры. Но после победы всё меняется. Ланцелот в первом акте выступает как разрушитель, а во втором акте оказывается перед выбором: что делать дальше? Продолжать разрушать? Но если так, то в итоге, ему придётся подчиниться какому-то другому дракону извне, диктатору, который поглотит его страну.
Если сейчас взять и поставить «Эвридику» так, как она написана, то надо будет раскладушки в зале выдавать, потому что там монологи по три страницы.
Вы по первому образованию актёр. «История рыцаря» – не первый ваш драматургический опыт? По основной своей профессии я актёр и режиссёр. Я – драматург поневоле, и никогда не питал по этому поводу иллюзий. Я начал работать как режиссёр в условиях цейтнота – сперва в государственном драматическом театре, потом в коммерческом. Там существуют свои технологические требования: надо, чтобы пьеса была рассчитана на небольшое количество актёров, чтобы она хорошо воспринималась зрителем, и чтобы не было проблем с авторскими правами. Совокупность этих факторов вынудила меня самому заняться написанием пьес. Так оно сейчас продолжается. Понимаете, мы живём в век больших скоростей. У меня, допустим, одна из любимых пьес – «Эвридика» Ануя. Если сейчас взять и поставить «Эвридику» так, как она написана, то надо будет раскладушки в зале выдавать, потому что там монологи по три страницы. В 60-е годы у зрителя было время поговорить, попереживать, сегодня всё изменилось. А мне сегодня приходится работать в условиях жесткой коммерции.
Нужно, чтобы в итоге зритель заплатил за спектакль рублем? Да. Мне приходится работать с состоявшимися актёрами, у которых есть своё понимание роли. И для того, чтобы получить право сделать такому актёру замечание, надо завоевать его доверие. Это довольно сложно, с одной стороны. С другой стороны, ничего нового мы не придумаем, надо просто следовать законам драматургической композиции.
Первоначально вы были приглашены в театр как автор, а потом вам предложили стать режиссёром спектакля по своей же пьесе. Стало ли это для вас неожиданностью? Для меня вообще все было неожиданностью: что эта пьеса будет ставиться, что будет работать другой режиссёр, а после встречи с художественным руководителем театра Эдуардом Бояковым – новая неожиданность, что спектакль буду-таки ставить я. Всё по законам драматургии, теперь я жду кульминации. Надеюсь, что она случится 12 декабря, в день премьеры. Пока всё идёт здорово, я получаю удовольствие от работы с мхатовскими актёрами.
Кастинг проводили вы сами? Есть ощущение точного попадания исполнителей в роли. Кастинг проводили я и Эдуард. Я прислушивался к его советам. Кроме того, существует производственная ситуация – надо так занять артистов, чтобы это не мешало другим репетициям. Но я могу сказать, что мы ничего не потеряли. У нас есть возможность строить спектакль, отталкиваясь от индивидуальности актёров. Я сторонник того, чтобы создавать у актёра ощущение причастности к процессу, и тогда спектакль не надо вести режиссёрски, потому что актёр сам нащупывает вектор движения. Чем дольше он работает над спектаклем, тем больше он развивается. Главное, актёр должен точно знать, что это он придумал. И тогда он будет беречь найденный нами вектор. А если загнать артистов в неудобную мизансцену, в несвойственную ему внешнюю характерность, ему станет некомфортно, и он будет уходить от этого рисунка в роли. Как в анекдоте: «Я вам репетировать не мешал, теперь мне играть не мешайте». В нашем случает нет таких проблем.
А где при таком разделении труда заканчивается режиссёрский замысел и начинает реализовываться актёрская фантазия? Я, как режиссёр, отвечаю за сюжет. Мне важно, чтобы зритель, уходя с моего спектакля, понимал, что произошло. А всё остальное – краски, приспособления, какие-то ходы неожиданные – это уже актёрский «принос». Я могу что-то посоветовать, но я же один. А актёров – шесть. Даже если допустить, что я гениальный режиссёр, хотя я так не считаю, всё равно я могу предложить меньше красок, чем шесть человек. А если могу больше, то зачем мне актёры? Давайте я сам буду моноспектакли играть. Но это неправильно.
У вас в распоряжении есть инструмент, которого лишено большинство режиссеров – как автор, вы в процессе репетиций всегда можете изменить и уточнить текст. Так или иначе, режиссёр имеет право работать с текстом, просто не всегда получается работать с автором. Например, сложно поговорить на тему текста с Островским.
У режиссёра Непомнящего не возникают проблемы в отношения с драматургом Непомнящим? Возникают, но мы как-то с этим боремся, договариваемся. Главное, чтобы в результате переделок автор в гробу не перевернулся.
Текст: Мария Новикова