Конечно же, какие русские, да и нерусские без Дня Победы! А за границей этот день приобретает особое значение, и естественно, без него люди никак не могут. Находясь в своей стране, мы просто ждали эту великую дату, празднично одевались, выходили на улицу, где, как ожидалось, власти должны были организовать все мероприятия. Нам оставалось идти с радостными лицами по улицам, петь песни, выпить свои сто грамм, и орать ура во время парада и салюта, - в общем, просто радоваться жизни. И я хорошо помню, как в моём родном городе проводились такие праздники, - и я, сначала у отца на плечах, а потом со школой, училищем, институтом, армейским подразделением, шёл по улицам в этот день. Но вот, начиная с девяностых, правительство моей, теперь уже отдельной республики, начало сворачивать празднование Дня Победы, и уже моя семья, в которой были воевавшие деды и бабушки, и мои дети, правнуки великих героев, защитивших нашу Родину, не могли выйти на демонстрацию, так как мы ждали, что её кто-то организует. Мы не могли понять, что строй изменился, и мы уже живём в другой стране, и это безвременье длилось несколько лет. Только лет через семь до меня дошло, что СССР больше нет, и республика, в которой я оказался, больше не Советская Социалистическая Республика, а колония иностранного государства, и даже не одного государства, а нескольких сразу. А эти государства, просто толкаясь между собой как свиньи у корыта, суют свои рыла во все области жизни, разрушая все наши духовные ценности. Возглавляют это движение бывшие руководители комсомола и партии. Именно в тот момент я крепко задумался покинуть родной город и уехать. Последней каплей стал момент, когда мои дети подросли, и я начал гулять с ними по нашему району. Я вырос в районе девятиэтажек, ходил в типовую школу и очень надеялся, что и мои дети пойдут в такую же школу, станут октябрятами, потом пионерами, комсомольцами, потом армия, институт и нормальная советская жизнь. Но вот, проходя мимо школы в своём районе, я со своей семьёй зашёл в неё, и увидел учеников, которые гуляли во внутреннем дворике. То, что я увидел, повергло меня в глубочайшую депрессию. Я видел, что мой спорткомплекс превратили в магазин, я видел голодающих пенсионеров, я сам жил со своей семьёй впроголодь, но всё это воспринималось как временные трудности. Мало того, я даже начал хорошо зарабатывать, но я понимал, что нельзя быть счастливым, если твои соседи по подъезду падают на твоих глазах в голодные обмороки, а ты в это время живёшь «нормально». И то, что я увидел в школе, повергло меня в уныние. Все знают, как выглядит типовая советская школа постройки 70-х, она стоит П – образно, во внутреннем дворике - площадка для проведения линеек, первого звонка, последнего звонка, и так далее. А рядом - яблоневый или вишнёвый сад. Учителя вместе со школьниками поддерживали его в идеальном порядке к первому сентября. Двоечники и хулиганы в воспитательных целях вскапывали землю, красили стволы деревьев в белый цвет, школьники в форме толпились перед этим садом во внутреннем дворе школы, свежие и сверкающие белизной рубах, с наглаженными галстуками. Что я увидел, придя в школу со своими детьми? Заброшенный сад, за которым лет пять никто не ухаживал, бурьян вырос по пояс не только в саду, но и между плитками внутреннего двора, а самое страшное было — наблюдать за школьниками. Я с ужасом смотрел, как вели себя ученики. По профессии я тренер- преподаватель, это моё призвание, и уж тут-то без ложной скромности скажу, что имею талант именно в этой области. А это значит, что я могу по лицам и движениям читать мысли подростков и детей. То, что мне пришлось прочитать, было отвратительно и ужасно. Ребята, у которых родители были явно обеспечены, одеты в спортивную одежду из фирменных магазинов, и вокруг них толпились девчонки, да не просто толпились, разглядывали их весьма плотоядно, при этом не стеснялись осматривать и комментировать качество и цену одежды. А те подростки, родители которых не сориентировались в современном мире, или их профессии, как и моя, перестали быть важными, столпились в уголочке и рассматривали своих более удачливых одноклассников с явным неодобрением и завистью. На лицах этих ребят были следы недоедания и явные признаки нездоровья. Находясь под впечатлением от увиденного, я решил отвести своих детей в более спокойное место, и зашёл во дворик ближайшего детского садика. Там как раз были дети такого же возраста, как и мои, и еще несколько мальчиков и девочек не старше двенадцати лет. Пока мои дети пяти и трёх лет беседовали со своими шестилетними сверстниками, на втором плане я наблюдал следующую сцену. Две девочки лет двенадцати с явными признаками дистрофии выслушивали лекцию от дамы лет тридцати пяти, матери одного из шестилетних детей, игравших с моими. Как я понял, тема лекции – ответ на вопрос девочек: «Как заняться сексом с мальчиками в ближайшей беседке?» Лектор был предельно откровенен, пользовался примерами из своей жизни, дама явно была опустившаяся, безработная, но выглядела прилично, ободряла слушателей вполне душевно, желала им добра от всего сердца. Девочки, просвещенные и воодушевлённые своей наставницей, взяли за руки пацанов, сидевших в отдалении, и те покорно за ними последовали, но их вид не выдавал ни малейшего энтузиазма. Через минут пять девочки вернулись к наставнице, а мальчики, явно посрамлённые, удалились огородами. На тихий ответ практиканток наставница душевно воскликнула: «Ничего страшного. Не получилось сейчас - получится завтра!» И продолжила своё наставничество, передавая молодёжи свой жизненный опыт. Тут я переключился на своих детей, и первое, что бросилось мне в глаза, это то, что мои дети выглядели по сравнению с другими слишком чистыми и ухоженными. То есть было заметно, что в их семьях дела обстоят не очень хорошо. Мало того, дети вели себя явно агрессивно и догадывались, что имеют дело с более благополучными детьми. Они агрессивно задавали моим детям очень взрослые и весьма непростые вопросы: «Кем работают твои родители? Где ты взяла такое платье? У твоих родителей есть машина?» Это было сказано с таким выражением лица, с выразительными переглядами между детьми, что я сам был как на допросе, - и оробел от такого напора. Закончилось всё тем, что мои дети отломили по веточке от лежавшей сломанной ветки, а атакующая сторона накинулась на них с бешеной ненавистью и напором, объясняя моим оторопевшим отпрыскам, что ломать ветки - природе вредить. Тут я вмешался и поставил гаврошей на место, сказав, что ветка и так сломана, и вообще, полегче там, на поворотах. Но грязная и злая девочка, сверкнув на меня глазами, ответила что-то такое знакомое, из «свинцовых мерзостей нашей дикой русской жизни», что я проглотил язык, и счёл за благо, прихватив детей, ретироваться. Тут я понял, что за пять лет нового строя произошло что-то страшное, и это произошло не только где-то, там, в Москве, а и в головах моих соседей… И это, прошу вас заметить, пишет не ботан, ходивший в музыкальную школу в белых гольфах, а человек, которого в наказание за плохое поведение приняли в пионеры только через год после всех детей класса. Человек, которого в комсомол вообще бы не приняли, если бы я перед армией сам не зашёл в городской комитет комсомола и не написал заявление на вступление в комсомол. Комсомольские лидеры города, в кожаных импортных тужурках, с пустыми глазами будущих предателей Родины, задали мне пару вопросов и сунули мне комсомольский билет. Детство моё прошло в самом крайнем девятиэтажном доме, который выходил на дикое поле, заросшее бурьяном выше человеческого роста. Поле было тактическим полигоном для реально не безопасных игр, так как у пацанов было много выкопанного оружия, оставшегося после Великой Отечественной войны. И домой я приходил такой грязный и избитый, что меня вместе с одеждой ставили под душ, чтобы смыть первый слой грязи, копоти и запёкшейся крови. Другими словами, у меня и моих друзей было самое счастливое детство в мире. Несмотря на минимальные требования с моей стороны к детскому счастью, я с ужасом понял, что детей моих советский рай не коснётся. Всё, «Финита ля комедия!» Я потерял страну, а вместе с ней и счастье для своих детей!