Глава 3.
Бахметов чуть ли не локти грыз от ощущения невозможности что-либо развернуть во внезапно обострившихся обстоятельствах жизни Маши. Секунду назад он готов был прибить Тёму, хотя и слишком хорошо понимал, что безумец этот был всего только катализатором процессов расстройства психики сестры. Возвращаться сейчас к Маше вряд ли имело смысл, топтаться же на месте было невыносимо. Часы показывали четверть седьмого – до поездки на Камчатку нужно было выждать целых полвечера. Вспомнив, что на сегодня было назначено «собрание» у Раевского, Бахметов быстрым шагом двинулся в сторону Витебского вокзала. Через двадцать минут, войдя в последнее парадное аккуратно выкрашенного дома, Сергей уже давил на кнопку звонка слева от двери на третьем этаже. Открывшая дверь пожилая женщина – по всей видимости, тётка Раевского,– ответила на приветствие Бахметова поклоном головы и не проронила ни слова.
– Вы сами не понимаете, что говорите! – услышал Бахметов, подходя к столовой, на дверь которой указала рука хозяйки, возмущённый голос Усольцева. – Как можно отдать половину всех богатств планеты – газа, никеля, свинца, леса и всего-всего в управление ста сорока миллионам до конца не развившихся, не всегда адекватных «варваров». А они нас такими и считают. Да кто ж на Западе позволит такую роскошь! Раздерут, раздерут Россию; и, быть может, правильно сделают. Вот Сергей Александрович, – Усольцев кивнул усаживающемуся на свободный стул Бахметову,– приехал из алчной Германии с богатой традицией миссионерских идей – пусть он скажет, каково из ослабевшей природными ресурсами Европы смотреть на нашу лопающуюся от ископаемых родину.
– Ну, положим, не ста сорока миллионам, а только одному; и так было всегда, – подал кто-то голос. Бахметов, кивнув всем, огляделся – за столом сидели человек пятнадцать, и среди них не было Раевского.
– Сейчас не в том суть, – продолжал Усольцев, – у любого прагматически настроенного жителя Запада просто обязано возникнуть чувство жесточайшей несправедливости. И плевать, что на дворе двадцать первый век со своими декларациями прав человека – разделают и упакуют Россию, поверьте, как в лучшие времена средневековья.
– Поздно, – засмеялся в углу Львов. – При Ельцине было можно успеть, а сейчас волшебным образом нас засыпает манна нефтедолларов – так что все сто сорок миллионов при деньгах…
– Положим, только один, – опять сказал кто-то, и все засмеялись.
– Не в этом дело, – усмехнулся и Усольцев. – Главное, что мы, действительно, сейчас при деньгах, и сами можем разделать и упаковать кого угодно. А сегодня самое время – нужно просто найти подходящий серьёзный повод и вернуть потерянное за полтора десятка лет мощное обаяние величия; и, наконец, накормить лицемерный Запад всей той процессуально-правовой бурдой, чем он потчевал нас.
– Кого будем отдавать под Гаагский трибунал?
– Там у всех рыльце в пушку – растрясти хотя бы одну историю с Саддамом. Пересажать и уморить в суде всех преступивших нормы общечеловеческой морали, и пусть они оправдываются принципами целесообразности и превентивности подходов.
– Но Запад не так уж и агрессивен, как вы его рисуете, – проговорил из угла незнакомый Бахметову альбинос с неестественно высоким лбом. – К тому же, и понять его можно – каждый имеет право биться за место под солнцем.
– Биться в агонии, и не более того, – рассмеялся Львов, – но фаза будет затяжная. Сергей Александрович ничего не ответил на вопрос – а ведь он почти западноевропеец. Ничего не хотите добавить? Вот вам и активная жизненная позиция!
– Просто я считаю, что об этих вещах страшно даже и говорить,– сказал Сергей, и над столом вдруг нависла тишина.
– Страшно?!
– Да, – тихо ответил Бахметов. – Удивительно, что не страшно вам, когда вы с такой лёгкостью говорите о судьбах целых континентов. Может быть, у некоторых культур и есть признаки агрессивности, но ведь эти культуры состоят из людей – мужчин, женщин и детей….
– Не агрессивности, а агрессии, – прервал его Львов, – а разница эта заключается в осознанном желании выжить за счёт других. А что скажете делать другим женщинам и детям? Слишком уж надоели противоречия, чтобы сейчас учитывать сантименты. Пришло время выбирать и на что-то решаться. Слишком уж многие расслабились в последние десятилетия и захотели даже пожить за счёт других. Ну, ничего, эти иллюзии выветриваются быстро – что легко приходит, можно легко и потерять. Говорить об этом, действительно, иногда страшно – как будто говоришь о последних временах, но ведь пока работает открытый Римом закон: «хочешь мира – готовься к войне».
– Последние времена отменяются, – вдруг вступил в разговор появившийся в дверях столовой Раевский. – По крайней мере, в этом меня уверил большой почитатель Нострадамуса Эдуард Николаевич Шульц. Сегодня с божьей или с чьей другой помощью, и уж точно не без ведома влиятельных в городе лиц, он стал заместителем председателя Законодательного собрания и уже успел напиться на банкете в свою честь.
Продолжение - здесь.