Единственный выход состоял в том, чтобы пересмотреть отношение к приборам и найти возможность качественно нового их использования. Иначе говоря, инструменты, которые рассматривались как своеобразные «приставки-усилители» со ощущений, следовало наделить некоторыми функциями самих ощущений и способностью к анализу полученной информации.
Выходит, на определенном этапе развития измерений самым слабым звеном в цепи сбора и переработки экспериментальных данных оказался человек? Да, именно так. Но почему это должно смущать? Ведь в том то и состоит всесилие человека, что он может оценить свои возможности и, если надо, наделить гораздо большими возможностями произведения своего ума и рук.
Итак, измерения потребовали автоматизации. Первые автоматические приборы как бы копировали то, что человек делал вручную. Мускульную силу заменяли, конечно, энергетическими установками. Нужен пример? Да вот хотя бы первые автоматические регуляторы давления. Когда за давлением в каком-нибудь, скажем, паровом, котле следил человек, то сигналом сбросить или поднять давление для него служила стрелка манометра. Подойдет она к красной черте — человек берется за рукоять перекрывателя и опускает ее. Точно так же «поступал» и первый автомат. Система «ощупывания» следила за тем, где в данный момент находится стрелка прибора. Если она подходила к опасной черте, запускался мотор и специальные приводы опускали рукоять. Подобные механизмы долгое время покоряли воображение людей. Они еще и сейчас выполняют роль добрых роботов на многих предприятиях, например металлургических заводах.
Однако такого рода автоматические системы не исчерпывают себя на контроле за относительно медленными процессами. Если же дело касается тех самых процессов, уследить за которыми не в состоянии человеческое восприятие, то, естественно, не даст результатов и попытка его скопировать.
Слово, которого нет в словарях
Студент Ленинградского политехнического института Константин Карандеев не собирался посвящать свою жизнь измерениям. Нет, на лабораторных занятиях они скорее мучили его. Нужно было определять вес тел на аналитических весах, без конца исчисляя ошибки, вводя поправки, нужно было устанавливать амплитуды волн, вводя сложнейшие уточнения, нужно было...
Эх, автоматизировать бы все это, поручить отсчеты толковым приборам! Сколько времени тогда можно сэкономить и для книг, и для настоящей науки, и, наконец, для развлечений!
Студент отгонял эту мысль: казалось, будь она осуществима, уже давно бы кто-нибудь додумался ее использовать. Видимо, измерять, ошибаться, измерять снова и снова — таков тяжкий крест любого исследователя. От него не отказывался и сам Менделеев.
Но чем настойчивее Карандеев гнал от себя мысль об автоматизации измерений, тем настойчивее становилась сама эта мысль. Она сопутствовала лабораторным опытам в студенческие годы, она «увязалась» за Карандеевым в первую советскую лабораторию — телемеханики, где начал работать молодой физик. Его привлекала эта новая механика — телемеханика, но по-настоящему увлекла новая метрия — телеметрия. Правда, тогда она ещё так не называлась. Название пришло позже, после того, как Карандеевым, его учениками и коллегами было основано самое новое направление.
Отец Константина Борисовича откровенно посмеивался над его пристрастием к мерам: «Наука, говоришь? Тогда купеческая это наука. Ловко измерять - торгашеское дело. Для науки мера – это всего лишь необходимость. Ты новое придумай. Новое!»
С последним Константин Борисович соглашался. Только чудилось ему новое уже в самих измерениях. Опыты и расчеты, выполненные в блокадную ленинградскую зиму (Карандеев был тогда заместителем — директора ВНИИМа), подтвердились затем в Москве, в институте мер и измерительных приборов. Там Карандеев тоже занял должность заместителя директора по научной работе. Но в названии института значились не только меры, но и измерительные приборы. В них-то и требовалось сказать новое слово.
В конце войны Константин Борисович был направлен во Львов. Руководил научной работой в политехническом институте, создал крупную проблемную лабораторию, возглавил отдел автоматики в украинской Академии наук. На его идеях выросло много молодых искателей, И это было самым главным.
Когда в 1957 году академик М. А. Лаврентьев предложил Карандееву создать и возглавить новый институт в Сибири, Константин Борисович смог принять предложение: за его спиной стояли ученики и соратники, пятьдесят человек приехали с ним в Новосибирск, в Академгородок. Гриневич, Клисторин, Сигорский, Синицын, Соболевский, Штамбергер и многие другие из недавних сотрудников и учеников Карандеева возглавили в институте отделы и лаборатории, стали вскоре кандидатами и докторами наук. Естественно, примкнули к львовскому ядру и москвичи, и ленинградцы, и новосибирцы. Теперь коллектив пополняется выпускниками молодого Новосибирского университета, где впервые в стране Карандеевым была создана кафедра автометрии.
Институт получил название: «Автоматики и электрометрии». Впервые эти слова стали рядом, определив направление поиска.
На первых порах не обошлось без курьезов.
— Вы займетесь автоматикой? — спрашивали посланцы шоколадной фабрики.
— Займемся,— отвечал Константин Борисович.
— Тогда примите наш заказ: нужен новый автомат для завертывания конфет.
— Автоматика? — спрашивали по телефону.
— Да, автоматика. И еще электрометрия.
— Вот и хорошо. Могли бы вы помочь наладить автоматическое производство пресс-вкладышей или создать установку по штамповке форм...