В начале февраля 1988 года после отпуска, я возвращался к месту службы в Афганистан, в провинцию Кундуз. На военном аэродроме «Ташкент - Восточный» (Тузель) суета и неразбериха. Пройден пограничный контроль и таможня. Большой проблемой при пересечении советско-афганской границы, было провезти горячительные напитки, которые были запрещены к перевозке в Афганистан, по причине Горбачевского «сухого закона». Чемодан весил килограммов двадцать пять. Я боялся, что у меня будет перегруз, а оплачивать лишнее было уже нечем. Все деньги оставил в отпуске. Опасения оказались напрасными, так как особенно за этим никто из персонала аэродрома не следил. В чемодан, привезенный ещё из Чехословакии, я упаковал трехлитровую банку «вишневого компота», запечатанную заводским способом. Вместо компота в банке был известный русский сорокаградусный напиток, подкрашенный настоящим вишневым сиропом.
Находясь в отпуске, я получил две посылки от родителей моего солдата Вилли Рубина из Эстонии. Первая посылка с реактивами и фотобумагой для фотопечати и шоколадными конфетами предназначалась для Вилли. Вторая посылка, в знак благодарности, предназначалась лично для меня. В ней был таллиннский бальзам и набор хороших шоколадных конфет с ликёром.
Между тем, после прохождения пограничного контроля, разношёрстная военно-гражданская братия набилась в накопитель и пребывала в ожидании посадки в Ил-76-й. На старых, порядком обветшавших, обитых чёрным дерматином раздолбанных сидениях, с чемоданами и разными поклажами, расположились уже побывавшие в Афганистане военнослужащие, которые возвращались из отпусков и командировок, и впервые ехавшие к новому месту службы офицеры и прапорщики, а так же вольнонаемные гражданские, в том числе и представительницы слабого пола. Кто-то спал, кто-то пребывал в смятении и тревоге от предстоящих событий. У одной из девушек, в авоське, я заметил кухонную утварь (чайник, чугунную сковороду и кастрюли разных калибров). Посадка явно затягивалась и точного времени отправки никто не знал. Так прошло часа два. Несмотря на известный Указ, необстрелянный народ стал украдкой доставать из своих загашников припасённый алкоголь и закуску к нему. Контингент же «ограниченный», имевший опыт, выдерживал МХАТовскую паузу…
Как говорится, общее горе и радость сближает людей, поэтому в местах, где появлялось горячительное, образовывались кружки по интересам. В одну из таких групп попал и я. Рядом с нашей компанией, у майора-артиллериста, одетого в повседневную шинель, на чемодане лежала гитара. Я спросил разрешение, настроил её под себя и спел одну из своих песен-переделок «Бадахшан», родившуюся в Файзабаде на мотив популярной песни ВИА «Самоцветы» про Али-Бабу…
1.
В Файзабад решил я, снова ехать друзья, Ой, Бадахшан,
На народ поглядеть и себя показать, Ой, Бадахшан,
Вышел стар, вышел млад, каждый очень был рад, Ой, Бадахшан,
Сапоги я привёз, была радость до слез, Ой, Бадахшан.
Припев: Примирение в Афгане, но не дремлет шурави,
Лишь в родимом Бадахшане, всё спокойно до зари…
2.
Я в дуканы зашёл и товар там нашёл, Ой, Бадахшан.
Я «Командо» купил, много чеков спалил, Ой, Бадахшан.
Лазурит на бакшиш, на компотик киш-миш, Ой, Бадахшан,
Для ханумки браслет, лишь за пару монет, Ой, Бадахшан,
Припев:
3.
Вот настала пора, духов трогать нельзя, Ой, Бадахшан.
Обнаглели они, и в Кури вновь пришли, Ой, Бадахшан.
Взять бы в плен восьмерых, ДШК на двоих, Ой, Бадахшан.
Чтоб медаль нацепить, и героем ходить, Ой, Бадахшан.
Припев: Ой, Бадахшан! Ой Бадахшан! Ой Бадахшан! Ой Бадахшан! Ой Бадахшан! Ой Бадахшан! Ой Бадахшан! Ой Бадахшан!
Незамысловатая песенка произвела впечатление на присутствующих, и в железной кружке расплескался жизнеутверждающий напиток. Хороший напиток примиряет с неидеальным миром….
Чтобы скоротать время и отвлечься от ненужных в данной ситуации мыслей, стали травить анекдоты, байки о жизни и службе в Афганистане. Хохот раздавался по всему помещению. Сидевший рядом молодой лейтенант в выцветшей полевой форме-афганке рассказал в присутствии вышеупомянутой молодой женщины свою историю… «Я ведь тоже, когда первый раз летел, по совету бывалых попутчиков, заблаговременно, перед вылетом, положил сковороду под мягкое место. А что вы смеётесь? Я правду говорю. Удобно устроился в Ми-6-ом, только жестковато чуток… Ну, значит, подлетаем к Файзабаду… Вертолёт почему-то завалился ближе к горам. Ну, думаю капец нам пришёл. Уже приготовился к самому худшему, потому что вижу, как по нам лупят из всех видов «КПВТ». То тут, то там, видны пробоины от пуль разных калибров. И тут такой удар в заднее место. Я аж на полметра подпрыгнул, боль, не могу при дамах сказать в каком месте… Осмотрелся, вроде живой и вертолёту ничегошеньки… Короче, сели мы, я осмотрелся, поднял сковородку, а в ней вмятина, вот такая, - летёха закольцевал свои ладони в большой круг…» Восторг и удивление женщины и всех, кто, развесив уши, впервые летел в Афганистан, не знали границ. Не знаю, может и правда была такая история, кто теперь проверит… Принимая всё сказанное за непреложную быль, попутчица обрадовалась, что у неё есть такое средство противовоздушной обороны. И вот уже у офицера в кружке забултыхался ядрёный напиток. Без малого десять часов мы просидели в мирном накопителе, отсрочив себе непредсказуемое продолжение будущего полёта и приземления. Как всегда неожиданно, в громкоговорителях прозвучало приглашение на посадку. Народ спокойно, без суеты, потянулся со своим скарбом на перрон, где нас уже ждал самолёт на Кабул. Лайнер был оборудован сидениями-скамьями в два яруса. Мне, как бывалому пассажиру, досталось место возле кабины пилотов на кресле борттехника-оператора. Все разместились согласно «купленным билетам». Двигатели запустили, самолёт не спеша тронулся со стоянки и проследовал к старту взлётно-посадочной полосы. На лицах моих соседей-попутчиков я увидел плохо скрываемый страх от предстоящего путешествия и неопределенности. Майор-артиллерист с гитарой оказался рядом со мной, на втором ярусе. Суета в движениях и взгляде, испарина на полысевшей голове, неизвестность предстоящих событий, выдавали тревогу, которая передалась и мне.
«Илюшин» замер перед броском. Двигатели взревели на полную мощь. Самолёт набрал скорость, необходимую для взлёта и нехотя оторвался от бетонной полосы, помчав в неизведанную для многих даль. Иллюминатор был далеко, и я урывками мог наблюдать землю, до момента, когда самолет, заложив вираж, вышел на заданный курс до афганской границы.
Спустя минут двадцать лайнер набрал высоту, народ успокоился. Кто-то уснул, или делал вид, что спит. Кто-то о чём-то разговаривал с соседями. Каменное лицо майора наводило на определённые мысли. Я видел, как он мучается, но не мог понять от чего. И вот когда самолёт приступил к снижению над аэродромом Кабула, развязка свершилась. Видимо в эту минуту сложилось всё, и выпитый накануне алкоголь, и страх, и то, как осуществлялась посадка «по-афгански»…
У всех, кто находился внутри самолета, уши вновь сворачивались в трубочку, дыхание учащалось и сбивалось в непривычный ритм, людей придавливало к сидениям. И тут бравый майор-артиллерист не выдержал. Всё содержимое его желудка изрыгнулось на собственную шинель и на попутчиков, сидящих под ним, на нижнем ярусе. Зрелище было неописуемое, эмоции переполняли организм…
Слава Богу, что наше путешествие закончилось, и мы приземлились целые и невредимые, если не считать моральных потерь от «фонтана» майора - артиллериста…
В Кабуле, на пересыльном пункте, в казарме модульного типа, неожиданно я встретил командира миномётной батареи нашего батальона – капитана Алексея Визитиу. Радости не было предела. Знакомое лицо на пересыльном пункте, в Кабуле!!! Это что-то… Мы подошли друг к другу, поздоровались, обнялись…
Я физически почувствовал высохшую правую ладонь капитана. Я видел, как он её держит, оберегая от ненужного контакта. Потом, чуть позже, увидел, как он нагружает руку резиновым эспандером. Он возвращался после лечения в Кабульском армейском госпитале.
- Лёша, что случилось? – спросил я. - Потом расскажу,- нехотя ответил командир батареи. Я не стал лезть к человеку в селезенку. Видно было , как ему неловко находиться в этой ситуации. Но что-то подсказывало мне, что есть какая-то тайна того, что с ним произошло.
Вечером капитан рассказал мне, что перед самым Новым годом подорвался на мине, типа МОН-50, когда ехал на ГАЗ-66-ом с заставы командира третьей роты, к себе в расположение. Подрыв произошел со стороны водителя, младшего сержанта Польшина, который принял на себя почти весь заряд от мины. Кабина автомобиля со стороны водителя была изрешечена убойными элементами, как дуршлаг… Командиру батареи досталось два осколка в правую руку, которой он держался за поручень в кабине, перебив десять сантиметров сухожилия.
Паша умер по дороге в медсанбат на руках у рядового Анатолия Кирюшкина....
Что тут скажешь? Горечь от потери солдата, сына, брата и очень хорошего молодого человека, ничем нельзя измерить. Павел Польшин служил в нашей роте и был прикомандирован в миномётную батарею, как водитель БРДМ-2, для передачи своего боевого опыта вновь прибывшим молодым бойцам батареи. Еще накануне моего отпуска, он попросил нас, отцов-командиров, отозвать его из миномётной батареи в свою родную вторую роту, так как молодые солдаты-водители батареи возмужали и окрепли, а в нашей роте у него были друзья и два земляка из Украины. Наш ротный Сергей Ефимкин написал рапорт на имя командира батальона, с просьбой вернуть солдата в роту, но видимо, что-то не сложилось, и теперь мы все вместе винили себя, что не настояли и не сберегли своего солдата от злополучной мины….
После рассказанного, мы с Алексеем и с соседями по модулю, помянули Пашу. В разговоре с капитаном я почувствовал недосказанность, он отводил взгляд и уходил от ответов на мои прямые вопросы. А вопросы были. Как он оказался на заставе у командира третьей роты? С какой целью он туда ездил, да ещё на ГАЗ-66-ом? Почему поздно возвращался на свою заставу? Почему поехал по неустановленному маршруту? Развязка и ответы на мои «почему» наступила, когда я приехал в расположение своей роты. За столом, по случаю моего прибытия, я услышал всю правду о том, что произошло на самом деле…
Накануне Нового 1988 года, 29 декабря 1987 года, два приятеля, командиры подразделений нашего батальона, капитан Визитиу и капитан Трижичинский решили встретиться на заставе командира третьей роты. Капитан Визитиу приехал на злополучном «шестьдесят шестом». Друзья засиделись дольше положенного, а возвращаться на глазах у всего батальона – это навлечь на себя гнев командования. Поэтому командир батареи принял решение ехать другим, окружным путём, не сказав о своём плане ротному. Отъехав от заставы несколько метров, прозвучал взрыв мины, которая была установлена на обочине дороги. Самое паршивое в этой ситуации было то, что мина, на которой подорвался «шестьдесят шестой», была установлена бойцами третьей роты под командованием капитана Трижичинского. Минное поле было накрыто вокруг всей заставы, на случай предупреждения от внезапного нападения духов, а мины направленного действия, по инициативе командира третьей роты на обочинах дороги, которая располагалась с тыльной стороны заставы. О том, что кроме основного минного поля были ещё и мины направленного действия на обочинах дороги, никто в батальоне не знал.
Павла Польшина, за мужество и героизм, наградили орденом Красной Звезды, посмертно.
История получила своё продолжение спустя несколько лет. Уже вернувшись в Союз после Афгана, в начале 90-х, я смотрел передачу на одном из центральных телеканалов о всесоюзном фестивале солдатской песни. Ведущая зачитала письмо сестры Павла Польшина. Меня словно резануло по живому… В памяти вновь промелькнули события тех лет. Сестра просила откликнуться сослуживцев её брата и рассказать правду о том, как погиб Паша. На родине солдата, в школе, где он учился, в память о нём, силами учащихся организован музей.
Какую «правду» и что я мог рассказать сестре Павла Польшина? Нужна ли ей эта «правда»??? Не знаю…