Спустя 33 года довольно забавно вспоминать последние месяцы службы, когда до «выхода на свободу» остаётся 2-3 месяца, а тебе не верится, что всё это бытие с построениями, нарядами, караулами, работами, подъёмом и отбоем действительно закончится. Привыкаешь, вживаешься, и воспоминания о жизни без сапогов, портянок и ремня становятся бледными и далёкими, и как-будто бы не с тобой это было. А суровое настоящее (хотя не всегда и суровое, буду честен) — ну, оно и есть реальность, хочешь ты того или нет, и приходится жить им, когда — выживать, а когда и просто поживать. Хочу рассказать подробнее о центральном военном городке в Бийске, и как нам жилось в кадрированной военной части. «Кадрированная» — это значит сокращённая, урезанная. По мобилизационному плану в военное время должны были в течение 3-4 дней поднять по тревоге резервистов и отправить к месту дислокации, чтобы быстро сесть в танки и поехать защищать Родину. Интересно, как это выглядело бы на самом деле, учитывая всеобщий пофигизм и бардак, который царил в нашей части. В общем, в мирное время в каждой роте была наверное 1\6 от обычного размера численности личного состава рядовых и сержантов, а офицеры и прапорщики наоборот, были в полном составе. Их было почти столько же, сколько нас, и на работу они могли спокойно могли ходить по очереди и не каждый день, потому что работы почти никакой и не было. И вот мы придумывали себе занятия — кто-то готовил дембельский альбом, обшитый алым бархатом и витиеватыми уголками из меди или латуни, кто-то отделывал «парадку» и фуражку, договаривался с «каптёром» о новых сапогах, которые нужно было довести до зеркального блеска с помощью немалого количества баночек с чёрным обувным кремом и горячего утюга. Я лично ничего не готовил и уехал в той «парадке», которая была. Комбат (не могу вспомнить его фамилию) был мужик сильно пьющий, нервный, резкий, но при этом чувствительный и тонко чувствующий. К солдатам в целом относился хорошо, и зря никого не обижал, но не дай бог было его из себя вывести — тогда он срывался и мог под горячую руку и пришибить. Помню два случая, когда я с ним вот так столкнулся.
Те, кто служил срочную, никогда не забудут расположения помещений в армейской казарме. Она была спроектирована советскими военными проектировщиками, и растиражирована советскими военными строителями не только по территории «Союза нерушимого», но и в «братских» (теперь «небратских») странах «социалистического содружества». Помню и я — вход, прямо перед тобой «тумбочка дневального», на которой стоит этот самый дневальный, он отдает честь входящим офицерам, и кричит «Рота, смирнааа!» когда входит комбат или офицер еще выше званием. За спиной дневального — нарядная застекленная витрина, где гордо стоят пузатые бронзовые кубки, свидетельствующие о спортивных достижениях батальона. Справа от дневального — «Ленинская комната», где стоят тома из полного собрания сочинений В.И. Ленина, висят плакаты и лозунги, портреты членов Политбюро и маршалов Советской Армии и Военно-морского флота. На подоконнике — радиола и стопка пластинок с разной музыкой, из которых чаще всего гоняли песню «Подорожник-трава» забытой ныне певички Алисы Мон. Слева от дневального туалет и умывальники, а еще левее — зарешеченная оружейная комната, где хранятся автоматы, штык-ножи, подсумки, магазины и противогазы. Если повернуть голову направо, то видно большое помещение расположения личного состава с двухъярусными койками, тумбочками и табуретами, а под потолком висит на железных кронштейнах здоровенный телевизор, который включают не пультом (какие-такие пульты в 1986-м году), а длинной палкой с металлическим наконечником — и добро пожаловать в казарму, теперь вы видели всё.
Замполит капитан Нет….нов так вроде тоже был мужик ничего, но очень любил хвастаться и вообще нести вздор, когда выпьет, и тогда его несло. Однажды я поразил его до глубины души, до сих пор помню выражение глаз и открытый рот, который он с трудом захлопнул. Когда у солдата появляется свободное время, то он его тратит так, как душа пожелает, а души то у всех разные, и вот один сбегает в самоволку в недалёкую общагу к девушкам — работницам камвольно-текстильной фабрики, другой отправляется в гости к «партизанам»-переподготовщикам, разбившим свой лагерь в низинке за складом б\у обмундирования, и в армейских палатках которых всегда стоит неистребимый сивушный дух. Можно ещё получить официальное увольнение и посетить кинотеатр, купить мороженое (вот это редко бывает). А мне катастрофически не хватало новых ощущений в виде информации — ужасно хотелось читать. Читать было нечего, стопки старых журналов «Смена» и «Огонёк» с уже давно решёнными кроссвордами особо не радовали, и я взял с полки первый попавшийся томик Ленина, открыл, и увидел заголовок: «Развитие капитализма в России. Процесс образования внутреннего рынка для крупной промышленности». Начал читать, и стало интересно, изложение материала у Ленина довольно увлекательное, а язык местами ехидный и хлёсткий, и особенно, помню, завис на главе «Роль скупщика в процессе производства» где шла речь о надомных рабочих, которым развозили материалы и заказы (например, портнихам), а вечером скупщик приезжал, расплачивался за работу и забирал выполненный заказ (ничего не напоминает из нашего времени, товарищи фрилансеры?). Я так увлёкся, что не заметил появление замполита, а должен был встать, чтобы услышать: «Садитесь, рядовой». Он наклонился надо мной и громко сказал: «Товарищ солдат!» — и я подпрыгнул от неожиданности. Далее состоялся примерно такой диалог.
-Виноват, товарищ капитан, спиной сидел, не заметил. Зачитался..
— Зачитался, говоришь? — подозрительно спросил капитан. Он не верил в читающих танкистов, предыдущий опыт не позволял, видимо.
— Ну и что ты там читаешь? Ну-ка покажи! — и протянул руку.
Я вручил ему раскрытую книгу, он посмотрел на заголовок, пролистал, недоверчиво посмотрел на меня и сказал:
-Ты издеваешься, солдат?
Я ответил — Никак нет, товарищ капитан. Правда читаю.
-Ты у нас кто на гражданке, ну-ка быстро ответил! Что за умник?
-Студент первого курса факультета истории и педагогики, товарищ капитан! — бодро отвечаю. — Скоро дембель, восстановлюсь, учиться буду! Читать почти отвык..
-Хммм…. -недоверчиво протянул капитан, возвращая мне книгу и испытующе глядя в глаза, такая уж у него была привычка, во всём видеть подвох. — Ну.. ладно, солдат, читай.
Дело в том, что сочинения вождя мирового пролетариата никто никогда не читал, хотя ушлый солдатский народец тома с его работами очень даже использовал — для того, например, чтобы погладить зимнюю шапку утюгом, предварительно слегка помазав искусственный мех сапожным кремом, чтобы посинела и лучше держала четырёхугольную форму. Использовалось ровно 4 тома, они выполняли роль «болванки» для шляпы, и были прямо отменные мастера — «болванщики», которые создавали из обычных солдатских ушанок настоящие шедевры. А некоторые товарищи из Средней Азии мало того, что пользовались бутылками для подмывания в «толчке», но нет-нет да норовили выдрать пару листов из трудов классика марксизма-ленинизма для нехороших нужд. В общем, с тех пор его отношение ко мне изменилось, раньше он меня почти не замечал, а теперь во время утренних политинформаций (многие люди, которые не жили в СССР сейчас задумаются — что это за зверь такой, «политинформация»?), доводя до личного состава «твёрдую линию партии и правительства» он периодически обращался ко мне: «Правильно я говорю, товарищ солдат?», или «а ты как считаешь, боец?», обращаясь ко мне по фамилии. И даже «дембельский аккорд» я получил благодаря замполиту чистый и комфортный — оформление Ленинской комнаты новыми портретами нового лидера — некоего Михаила Сергеевича Горбачёва, и обновлённым составом Политбюро. А еще, видимо, сыграл свою роль тот случай, когда мы втроём — младший лейтенант двухгодичник Матвейченко, я и еще один солдат тащили пьяных в дупель комбата и замполита на своих спинах по перрону до вагона, где их разоружили, и связали. Впрочем, они и сами отрубились, а когда утром замполит попросил меня рассказать, как они тут очутились, и я поведал, как они пытались построить батальон в зале ожидания абаканского железнодорожного вокзала с помощью нецензурной лексики и стрельбы в потолок из табельного оружия (выстрелить, слава богу, не успели, а потом мы повисли у них на руках и повели в купе), капитан застонал, схватился за голову, и негромко сказал: «Солдат, всё, заткнись.. Иди, солдат», а комбат хриплым голосом добавил: «И воды нам принеси!……. Пожалуйста…», протягивая мне свою знаменитую белую пластиковую канистру. Вот историей об этой канистре я и хочу завершить сегодняшний рассказ.
Как я уже писал выше, комбат сильно пил. Особенно это сказывалось после выходных, в понедельник, когда его мучил похмельный «сушняк». Я, будучи «рядовым», и сам стоял иногда на «тумбочке», не всё время, а только когда личный состав возвращался с разных неторопливых работ в расположение батальона на обед. И вот тебе, читатель, «картинка с выставки».
Итак, я стою на тумбочке, в казарме шум и гам, все только что вернулись из столовой и по расписанию имеют примерно полчаса свободного времени. В своем кабинете мается похмельный комбат, который даже не вышел на построение перед обедом, и непрерывно пьёт воду из белой пластиковой канистры, и вот — вода у него заканчивается. Он хрипло кричит: «Дневальный!», но дневальный (я) его не слышит. Комбат снова орёт: «Дневальный, бл..ть!!!» — и с тем же результатом. А потом у нашего капитана просто «сорвало резьбу», и дальше происходит следующее: пинком открывается дверь «комбатского» кабинета, появляется сухощавая фигура в портупее с перекошенным лицом, которая размахивается и в бешенстве запускает со страшной силой в дневального (я) канистрой. Как в замедленной съёмке канистра летит в мою голову (очень метко, кстати), я инстинктивно пригибаюсь, а она попадает в застекленную витрину, которая взрывается брызгами разбитого стекла и падающих на мою голову спортивных кубков. Комбат еще раз потрясает кулаками, рычит: «Воды!!!!» и скрывается в своём кабинете. Я хватаю канистру, и стряхивая с себя битое стекло несусь в умывальную, набрать из медного краника (который в учебке нужно было драить до блеска почему-то непременно брючным брезентовым ремнём, привет тебе, мистер Пропер..) холодной (ломит зубы) хлорированной водички белёсого цвета. Набрав, осторожно стучу в дверь кабинета, открываю, вхожу: «Товарищ капитан! Вода!». Комбат тоскливо смотрит в окно, потом протягивает руку, не смотря на меня, и говорит: «Ты что, не слышал, что ли? Я уже глотку сорвал..»
Я отвечаю: «Виноват, товарищ капитан, вот клянусь — не слышал! Орут все, бегают, телевизор работает..».
«Ладно, солдат… Ты это, извини. Ладно, всё, иди».
Через полчаса появляется какой-то солдат-столяр с инструментом и стеклом, и еще через час витрина сияет как новая, спортивные кубки гордо демонстрируют свои победные надписи, а второй дневальный — маленького роста узбек по фамилии Орунбаев заменяет меня на посту..
Продолжение следует.