По работе мне приходится общаться с совершенно разными людьми. Каких только историй я, конечно, не наслушалась, впору записывать, выйдет хороший такой томик рассказов. Чаще, конечно, общаюсь с женщинами, но иногда приходят и мужчины, и даже дети. Ну, долг службы такой.
С кем-то, кстати, общаюсь потом уже вне рабочего времени, но это крайняя редкость, потому что стараюсь не пускать в душу. Ситуации у людей разные, начнешь всем сочувствовать и переживать – никакой переживалки не хватит. Но одна ситуация меня, конечно, очень тронула.
В пятницу у меня обычно бывает короткий день, и я стараюсь закончить побыстрее. Дочь еще в школе, можно развалиться с книжкой в ванне и на время забыть обо всем. Но в дверь постучали, зашла коллега.
- Ты не ушла еще? Пообщайся с мальчиком, 10 лет, привезли к нам.
- А больше некому? – цепляюсь я за надежду.
- Да разбежались все уже, работнички…
Я только вздыхаю и мысленно хороню возможность провести пару часов для себя.
- Пусть заходит…
Зашел мальчик. Домашних обычно водят сердобольные бабушки или мамы, охающие и ахающие, но этот один. В принципе опрятный и не создавал впечатление брошенного ребенка...
Мы начали говорить. Назовем его, допустим, Максим. Максимка сначала говорил неохотно, коротко отвечал на мои вопросы, но дальше – как прорвало. Было видно, что сидело у него в груди это, а выплакаться было некому.
И чем дальше он говорил, тем четче я понимала, что говорить с ним как врачу с пациентом у меня не выйдет. Слишком тронуло.
Детство у Максимки было хорошее – родился в полной семье, мама работала парикмахером, папа что-то строил. Жили не богато и не бедно, средне, но Максим ни в чем не нуждался. Ходил в садик, потом – в хоккейную секцию. Папа однажды сводил его на хоккейный матч и уж очень ему понравилось, загорелся, захотел также. Формой и коньками тогда поделились те, кто вырос, не пришлось покупать, и мальчик чувствовал себя вполне счастливым.
А потом что-то случилось, и мама с папой разошлись. Разругались. Он помнил эти вечера, полные ругани, когда не мог найти себе места в однокомнатной квартире, спрятаться, чтобы не видеть своих родителей такими злыми друг на друга. Максимка закрывался в ванной на шпингалет и сидел там до тех пор, пока громкие голоса не утихали. Обычно хлопала входная дверь – уходил папа. Его могло не быть неделями, а когда приходил, мама делала вид, что все в порядке.
Но все равно долго это не продержалось. Мама ушла, а Максим остался с папой.
А папа начал приводить женщин. Работал все меньше, и еще пил. Тот самый папа, который водил Максима на хоккей, клеил с ним самолетики, показывал, как прибивать гвоздь и летом обещал свозить на море – совсем не обращал на него внимание. Готовить теперь было некому, хорошо, что Максимка – парень уже был самостоятельный, мог сварить макароны и съесть их «голыми», безо всего. Потому что масло закончилось, а сыр заплесневел. Папа же дома и не питался вовсе.
В один из дней он поскребся к соседке – кончилась соль, сахар, кончилось все на самом деле, но просить больше он застеснялся, но соседка оказалась внимательной дамой, и вечером нанесла визит. Всплеснула руками, о чем-то говорила с папой, строго, такой голос бывал у директора их школы, когда они бегали по коридорам, не переобув сменку…
Тогда все замельтешило. К Максимке приехала мама, забрала его, но там, куда она привезла его, было совсем неуютно жить – какие-то люди, никого знакомого, и спать приходилось свернувшись на краю дивана, где спало еще трое. И до школы добираться стало неудобно, и уроки делать не получалось – шумно, музыка постоянно, и эти люди часто выпивали. И мама вечно злая, кричала, Максим не видел в ней той мамы, которую всегда знал. А когда не злая – то вокруг нее незнакомые мужчины. Максима тогда отправляли погулять.
В общем, про ситуацию узнали в школе, приехал родительский комитет, завуч, долго говорили, и мама отдала Максима в интернат. Чтобы пять дней был там, а на выходные забирала домой. Только забирала она его первые две недели, а потом как-то все не выходило. И вот уже полгода как не выходит. Папу Максим видел один раз, привез какие-то теплые вещи и все, пропал. Будто и не было никогда.
А Максим теперь и не знает, что случилось, где он так провинился, что мама его не хочет забирать. Да, было дело, когда она его устрашала, мол, будешь плохо себя вести, сдам в детский дом. И так и вышло.
Так и сказала:
- Тебе будет лучше здесь. А я не могу тебя взять. Не хочу.
Я посмотрела бегло карточку, которую принесла коллега. Перевод в другое учреждение…
И я задумалась. Мальчик – домашний, добрый, не озлобленный еще. Видно, что действительно не понимал, что произошло, был обижен, а еще очень сильно надеялся. На какое-то чудо.
- Вы позвоните маме? – спросил Максимка тихо, и в этом вопросе было столько надежды, что я не смогла не соврать.
- Конечно, - вздохнула я и принялась заполнять документы.
И я до сих пор думаю, что же такого должно случиться в жизни, что из любящих родителей люди превращаются в таких? Таких, кому становится все равно на родных детей, которых любили, растили, воспитывали…
И я надеюсь, что у Максимки сейчас все хорошо.