Каждый день открывая глаза я надеюсь проснуться от того кошмара, что окружает меня. От той серой и бессмысленной жизни, на которую я сейчас обречена. Но каждое утро приходит разочарование, когда я нахожу взглядом комод заваленный грудой вещей и серое пыльное окно с решетками. Пять лет я существую в этом мире, пять лет я не могу смириться с тем, что все мои мечты пошли прахом, что моя жизнь никогда не будет такой, какой я бы того хотела.
Я встаю с кровати, смотрю на наручные часы, которые неизменно показывают 13:20. То время, когда моя жизнь остановилась.
Иду чистить зубы и умываться, прихватив с собой расческу и серое полотенце. Серый стал моим цветом. Даже волосы, кажется, приобрели серый оттенок вместо рыже-русого.
Вытираю рукавом домашней серой рубашки запотевшее зеркало и сталкиваюсь с безжизненным взглядом. Вытянутое худое лицо, большие серо-голубые глаза и немного дрожащие губы, волосы, свисающие сальными прядями. У меня нет желания их мыть. Я вновь завязываю их в пучок и надеваю поверх косынку.
В дверь ванной барабанят. Недовольный бас поторапливает меня. Быстро почистив зубы и сполоснув лицо, я выхожу. Мужчина лет сорока, в потрепанной желто-коричневой от жирных пятен майке и серых трусах, бесцеремонно отпихивает меня к стене и занимает ванну. За ним очередь человека три. Я сталкиваюсь плечом с липкой стеной, несколько секунд гляжу на узкий грязный коридор, по обе стены которого тянутся маленькие облезлые дверки, и иду в свою, 117 дверь.
Общежитие на две тысячи человек. Двадцать этажей, на каждом этаже по сто комнат. В каждой комнате по человеку, иногда по двое, совсем иногда даже по трое, если это семья. Двадцатиэтажное здание в довольно-таки неблагополучном районе города вобрало в себя всех отбросов общества. Мы не платим за проживание здесь. Мы просто работаем. Кто-то в супермаркетах, кто-то убирает двор, кто-то моет машины. Спектр работ различный. Какая выгода от нас? Нам можно платить в два раза меньше минимальной заработной платы. Рабы должны получать столько еды и одежды, сколько достаточно, чтобы они могли работать дальше. Такова расплата за ошибки, совершенные когда-то.